Где любовь - преступление

Спальня Минхо была погружена в густую, почти осязаемую тишину, нарушаемую лишь редкими, приглушенными звуками ночного Элизиума за окном. Сынмин сидел на полу, прижавшись спиной к матрасу, его пальцы судорожно впивались в колени. Каждая мышца его тела была напряжена до предела, словно он ожидал удара в любую секунду.

Минхо лежал на кровати, неподвижный, но Сынмин знал — он не спит.

Дыхание хозяина было слишком ровным, слишком контролируемым. Он просто лежал, отвернувшись, но его присутствие ощущалось в каждом сантиметре этого пространства, как тяжелый, давящий взгляд в спину.

Прошло несколько минут.

Сынмин не мог расслабиться. Его сердце все еще колотилось, а в горле стоял ком, мешающий сделать глубокий вдох. Он боялся пошевелиться, боялся даже слишком громко дышать. Но его тело, измученное панической атакой, лекарствами и страхом, начало предательски дрожать от усталости.

Тогда он услышал резкий вздох.

Минхо перевернулся на спину, его глаза в полумраке блеснули холодным, раздраженным блеском.

— Ты… — его голос был низким, хриплым от сдерживаемой ярости. — Ты даже сидеть тихо не можешь?

Сынмин замер.

— Простите… — прошептал он, голос сорвался, превратившись в хриплый шепот.

Минхо резко сел, его движения были резкими, словно он вот-вот сорвется. Он наклонился вперед, его лицо оказалось в сантиметрах от Сынмина, и тот почувствовал горячее дыхание на своей коже.

— Ты дрожишь, как последняя шлюха после ночи в подвале. Ты воняешь страхом и рвотой. Ты… — он замолчал, его взгляд скользнул по лицу Сынмина, по его мокрой от пота рубашке, по бледным, дрожащим губам.

Что-то в его глазах изменилось.

Не смягчилось — нет, Минхо не мог смягчиться. Но в них появилось что-то… расчетливое.

— Встань.

Сынмин попытался подняться, но его ноги подкосились. Он упал на колени, его ладони уперлись в холодный пол.

Минхо замер на секунду, затем резко схватил его за руку и потянул за собой.

— Иди.

Он поволок Сынмина через спальню в соседнюю дверь — ванную комнату.

Ванная.

Пространство было огромным, выложенным черным мрамором с золотыми прожилками. В центре — глубокая ванна, утопленная в пол, душ за матовым стеклом, раковина из полированного оникса. Все кричало о роскоши, о власти, о деньгах.

Минхо толкнул Сынмина к раковине.

— Умойся.

Сынмин послушно наклонился, его руки дрожали, когда он включил воду. Он умыл лицо, смывая следы слез, потом ополоснул рот, пытаясь избавиться от привкуса рвоты.

Минхо наблюдал за ним, скрестив руки на груди. Его лицо было непроницаемым.

— Сними это.

Сынмин замер.

— …что?

— Рубашку. Сними.

Сынмин медленно стянул мокрую от пота ткань, оставшись в одних брюках. Его тело было худым, слишком худым — ребра проступали под бледной кожей, синяки от падений и старые шрамы выделялись синеватыми пятнами.

Минхо сжал челюсть.

— Ты выглядишь, как дохлая крыса.

Сынмин опустил глаза.

Минхо резко развернулся, шагнул к шкафу и выдернул оттуда чистую футболку — черную, простую, но явно дорогую, из мягкого хлопка.

— Надень.

Сынмин взял ткань дрожащими пальцами, натянул на себя. Материал был теплым, пахнущим чем-то дорогим — древесиной, кожей, чем-то, что явно было Минхо.

Он не осмелился понюхать, но этот запах все равно ударил в голову, странно успокаивая.

Минхо схватил его за плечо и повел обратно в спальню.

Спальня. Ночь.

Сынмин ожидал, что его снова бросят на пол.

Но Минхо подвел его к кровати и…

— Ложись.

Сынмин застыл.

— Я…

— Я сказал — ложись.

Голос был жестким, но без прежней ярости.

Сынмин медленно, словно боясь, что это ловушка, опустился на край кровати. Мягкость матраса под ним казалась нереальной после жесткого пола.

Минхо сел рядом, его вес заставил пружины кровати прогнуться.

— Ты будешь спать здесь.

Сынмин не ответил.

— Если ты завозишься, закричишь или проснешься в слезах — я выброшу тебя с балкона. Понял?

Сынмин кивнул.

Минхо лег рядом, спиной к нему.

Кровать была огромной, они не касались друг друга. Но само присутствие Минхо, его тепло, его запах, тяжелое дыхание — все это делало пространство между ними живым, напряженным.

Сынмин лежал неподвижно, боясь пошевелиться.

Но постепенно…

Тепло.

Тишина.

Усталость.

Он не заметил, как глаза сами закрылись.

Утро.

Сынмин проснулся от того, что кровать опустела.

Он резко сел, огляделся.

Минхо стоял у окна, уже одетый — черные брюки, темно-серая рубашка с расстегнутым воротом. Он разговаривал по телефону, голос был низким, угрожающим.

— …ты уверена, что это работает? Потому что я не вижу никаких изменений.

Пауза.

— Нет. Он орал. Опять.

Еще пауза.

— Ты говоришь мне, что твоя работа — сделать его тихим. Но он не тихий. Он — проблема. И если ты не справишься, я найду того, кто справится. И тебе не понравится, как я решаю проблемы.

Он резко положил трубку.

Сынмин понял — это был разговор с психологом.

Минхо обернулся, его взгляд упал на Сынмина.

— Ты проснулся.

Это не было вопросом.

Сынмин кивнул.

— Вставай. Иди в свою комнату.

Сынмин послушно поднялся, его тело болело, но паники не было. Только странная опустошенность.

Он прошел мимо Минхо, не поднимая глаз.

Коридор.

Чанбин стоял у двери, застыв в шоке.

Его глаза расширились, когда он увидел Сынмина, выходящего из спальни Минхо.

— Ты…

Сынмин прошел мимо, не отвечая.

Чанбин остался стоять, его лицо выражало чистейшее недоумение.

Минхо вышел следом, холодно посмотрел на него.

— Чего уставился?

Чанбин быстро пришел в себя.

— Ничего, сэр.

Но его взгляд все еще был полон вопросов.

Минхо прошел мимо, не удостоив его объяснениями.

Но в воздухе висел один невысказанный факт:

Он позволил ему спать в своей кровати.

И это меняло все.