Шепот ветвей забвения

Эпизод 1: Ярослава использует своиспособности для защиты.

Рассвет над Древлягой выдался стылым, кроваво-серым, словно рана на теле неба, не желающая затягиваться. Солнце, бог Ярило светлый, схоронилось за плотной пеленой туч, будто отвернулось, не в силах глядеть на горе земное, на пепелище, где еще вчера теплилась жизнь. Деревня, израненная, но не сломленная, замерла в тягостном ожидании, прислушиваясь к тишине, которая давила похуже любого крика. Воздух пропитался гарью, кровью и тленом – триединым запахом войны, от которого першило в горле и стыла душа.

Ярослава стояла на холме, там, где еще недавно возвышалась крепкая изба старосты, а теперь чернели лишь обугленные бревна. Ветер трепал ее растрепанные русые волосы, ставшие жесткими от крови и пепла, играл с обрывками ее некогда ладной рубахи. Тело ломило от усталости, каждая рана – и та, что на щеке от когтей мавки, и та, что глубже, невидимая глазу, от потери Степана – ныла тупой, неотступной болью. Перо Стрибога в руке, еще недавно сиявшее ярким светом, потускнело, словно устав от битвы, но все еще хранило в себе частицу божественного тепла, последнюю искру надежды.

Внизу, меж руин, копошились люди – те немногие, что уцелели. Горечь сдавила сердце Ярославы острой судорогой. Так мало их осталось! Старики, женщины, дети, несколько юнцов, чудом избежавших смерти... Их лица были серыми от усталости и страха, глаза – пустыми, словно выцветшими на беспощадном солнце войны. Но они двигались, разбирали завалы, перевязывали раны, хоронили павших. В их движениях была не только скорбь, но и упрямая, отчаянная воля к жизни. И эта воля, словно живой огонь, коснулась души Ярославы, изгоняя мрак отчаяния, разжигая пламя решимости.

Она не одна. Они не одни. Пока бьется хоть одно сердце в Древляге, пока теплится хоть одна душа, они будут бороться.

Мысли ее неотступно возвращались к Велеславу. Где он сейчас? Что с ним сталось после того, как тьма поглотила его, оторвав от магического круга? Жив ли? Или проклятие рода окончательно сломило его, превратив в безвольную марионетку темных сил? Эта неизвестность терзала ее хуже любой физической боли. Хотелось броситься на поиски, прорваться сквозь стену нечисти, найти его, помочь, спасти... Но она не могла. Ее место было здесь, с ее народом, с теми, кто нуждался в ее защите, в ее силе, в ее вере.

И словно в ответ на ее мысли, лес, окаймляющий Древлягу черной, зубчатой стеной, снова ожил. Вой, низкий и протяжный, перекатился по долине, заставив вздрогнуть даже самых стойких. Но теперь в нем слышались не только звериная ярость и голод нечисти, но и нечто иное – холодная, расчетливая воля, направляющая руку тьмы. Ярослава почувствовала это нутром, словно ледяное прикосновение к обнаженной коже.

"Готовьтесь!" – голос ее прозвучал над руинами деревни неожиданно звонко и властно, перекрывая вой и стоны. – "Они идут! Вторая волна! Лука, стрелки – к частоколу! Остальные – за мной! Держать строй!"

Магический круг, созданный их объединенной силой, еще держался, но Ярослава чувствовала, как он истончается, как темная энергия, словно таран, бьет по нему, ища слабину, трещину, лазейку. Круг пульсировал слабым, мерцающим светом, словно угасающее сердце, из последних сил отбивающее атаки смерти.

Из лесной тьмы, словно черная река, хлынула новая орда. Еще более многочисленная, еще более злобная. Оборотни, мертвецы, упыри, мавки, лешие – знакомая уже нечисть, но теперь их ряды пополнились новыми тварями, еще более отвратительными и жуткими. Какие-то бесформенные сгустки мрака, ползущие по земле, оставляя за собой слизистый след. Костлявые твари с паучьими лапами, быстро передвигающиеся по стенам разрушенных изб. И – люди. Слуги Велеслава, но теперь их лица были совершенно лишены человеческих черт, глаза горели пустым, безжизненным огнем, а движения стали резкими и механическими, словно у кукол, дергаемых за ниточки невидимым кукловодом. Тьма полностью поглотила их.

Ярослава подняла Перо Стрибога. Оно вспыхнуло ярче, словно откликаясь на ее волю, словно черпая силу из ее решимости.

"Земля-матушка, дай нам силы!" – воскликнула она, и голос ее разнесся по округе, словно раскат грома. – "Лес-батюшка, защити детей своих! Ветер-братец, развей тьму!"

Она вонзила Перо в землю у своих ног. И земля отозвалась. Из-под земли, словно живые корни, вырвались толстые лианы, оплетая ноги наступающей нечисти, валя их на землю, не давая двигаться дальше. Камни, до того мирно лежавшие на земле, ожили, покатились навстречу врагу, сбивая с ног, дробя кости. Ветер закружился вихрем, поднимая столбы пыли и пепла, ослепляя нечисть, забивая им дыхание, создавая непроницаемую завесу между ними и деревней.

Ярослава не останавливалась. Она черпала силу из земли, из воздуха, из огня догорающих костров, из боли и ярости, кипящих в ее душе. Она посылала во врагов огненные шары, испепеляющие их плоть, била их молниями, рожденными ее волей, окутывала их защитным светом, который обжигал нечисть, словно кислота.

Рядом с ней сражались древляне. Лука посылал стрелу за стрелой, его серебряные наконечники находили свою цель в сердцах оборотней и упырей. Охотники, обученные им, действовали слаженно и быстро, словно стая волков, защищающих свою территорию. Мужики, ведомые яростью, рубились топорами и косами, отбивая атаки мертвецов и леших. Даже женщины и старики не остались в стороне – они подносили камни, лили кипяток, бросали горящие головни, внося свою лепту в общую защиту.

Но тьма была сильна. Слишком сильна. Магический круг трещал по швам, грозя рассыпаться в любую минуту. Нечисть прорывалась сквозь огонь и лианы, сквозь камни и ветер, неся смерть и разрушение. Ярослава чувствовала, как ее собственная сила иссякает, как усталость сковывает тело, как боль от ран становится невыносимой. Она оглянулась, ища взглядом Велеслава, надеясь на его помощь, на его темную силу, способную переломить ход битвы.

Но его не было. Он исчез. Растворился во тьме, словно призрак. И Ярослава осталась одна. Одна против целой армии тьмы. Одна со своим народом, обреченным на гибель. Или... нет? Она должна была верить. Верить в себя. Верить в свой народ. Верить в свет, который все еще теплился в ее сердце, готовый разгореться с новой силой.

Эпизод 2: Велеслав проявляет свою силу вбою.

Воздух над Древлягой звенел от напряжения, пропитанный не только гарью и кровью, но и густым, почти осязаемым страхом. Магия Ярославы, светлая и яростная, рвала ряды нечисти, словно солнечный луч, пронзающий гнилую ткань тьмы. Корни хватали за ноги мертвецов, огонь пожирал упырей, ветер ослеплял оборотней. Но враг был словно море – волна откатывалась, и тут же накатывала новая, еще более мутная и зловещая. Силы древлян таяли, как снег на весеннем солнце, и даже Перо Стрибога в руке Ярославы начало тускнеть от усталости своей хозяйки.

В этот самый миг, когда отчаяние ледяной змеей поползло в души защитников, когда сама надежда, казалось, готова была испустить дух, воздух над полем брани вдруг похолодел. Не просто остыл – а словно сама зима-матушка дохнула на Древлягу своим ледяным дыханием, сковав движение, заморозив кровь в жилах. Пламя костров затрепетало, посинело, сжалось, словно испугавшись чего-то неведомого. Тени, до того плясавшие причудливый танец смерти, вдруг вытянулись, сгустились, обрели плотность, словно превращаясь в живых существ.

Из самой гущи этого противоестественного холода, из средоточия мрака, выступил он. Велеслав.

Он стоял на руинах избы старосты, там же, где недавно стояла Ярослава, но теперь это был не человек, измученный борьбой со своим проклятием, а нечто иное. Владыка. Не света, но и не чистой тьмы. Существо пограничья, обретшее свою истинную, пугающую мощь. Черный плащ его развевался на ледяном ветру, словно крылья огромной ночной птицы. Лицо было белее снега на горных вершинах, черты его заострились, стали резкими, почти нечеловеческими, словно высеченными из обсидиана. А глаза... О, его глаза! В них больше не было ни боли, ни сомнений, ни тоски. Лишь два черных провала, две бездны, в глубине которых горел холодный, ровный огонь цвета застывшей крови. Огонь абсолютной власти и... абсолютного одиночества.

Он не кричал боевых кличей, не размахивал оружием. Он просто поднял руку – одну, бледную, с тонкими пальцами, словно сотканными из лунного света и инея. И тишина, повисшая над полем боя, взорвалась.

Не громом – нет. А треском. Треском ломающегося льда, треском раскалывающихся скал, треском самой реальности, искажаемой его волей. Земля под ногами наступающей нечисти вздыбилась, пошла трещинами, из которых ударили фонтаны черной, ледяной жижи, пахнущей болотом и смертью. Эта жижа хватала оборотней за лапы, сковывала движения мертвецов, затягивала в свою мерзкую пучину все, что попадалось на пути.

Затем Велеслав медленно опустил руку, и небо над Древлягой раскололось. Не молниями – а черными, изломанными жилами тьмы, пронзившими серую пелену туч. И из этих разломов хлынул не дождь, а ливень ледяных игл, острых, как осколки стекла, разящих нечисть без промаха. Упыри, пронзенные ими, падали на землю, их перепончатые крылья превращались в ледяную крошку. Мавки визжали, пытаясь укрыться за деревьями, но ледяные иглы находили их и там, пригвождая к стволам, словно бабочек на булавке.

Ярослава смотрела на это, затаив дыхание. Страх боролся в ней с восхищением. Сила Велеслава была ужасающей, разрушительной, чуждой всему живому. Но она была направлена против врага. Она спасала их. Она была их единственной надеждой.

Но древляне... они не видели в этом спасения. Они видели лишь тьму, еще более страшную, чем та, что пришла из леса. Они видели колдовство, черную магию, силу, от которой веяло могилой и преисподней.

"Ведьмак! Он – ведьмак!" – зашептали в толпе, и шепот этот, словно яд, пополз по рядам, отравляя души, сея панику. – "Он сам – нечисть! Он погубит нас всех!"

"Братья! Не верьте ему!" – крикнул кто-то из воинов, поднимая топор. – "Это – ловушка! Он заманил нас сюда, чтобы отдать Тьме!"

Страх, словно заразная болезнь, охватил людей. Они начали отступать, опускать оружие, глядя на Велеслава с ужасом и ненавистью. Защитный круг, созданный их верой и мужеством, дрогнул, готовый рассыпаться.

"Стойте!" – крикнула Ярослава, бросаясь вперед, вставая между Велеславом и своим народом. – "Не смейте! Он – наш союзник! Он спасает нас!"

Но ее голос тонул в шуме битвы, в воплях страха, в шепоте недоверия. Люди смотрели на нее, как на безумную, как на предательницу, связавшуюся с тьмой.

Велеслав стоял неподвижно, словно не замечая происходящего. Но Ярослава видела, как дрогнула жилка на его виске, как на мгновение в его глазах-пропастях мелькнула тень невыносимой боли. Он спасал их, рискуя своей душой, переступая через себя, используя силу, которая его же и губила. А они... они готовы были вонзить ему нож в спину.

В этот момент один из леших, огромный, словно ожившая гора, прорвался сквозь ледяные иглы и черную жижу, и неуклюже, но стремительно двинулся на Велеслава, замахиваясь своей корявой лапой, похожей на ствол векового дуба.

Ярослава вскрикнула, понимая, что не успеет помочь. Но Велеслав лишь повернул голову. Его взгляд, холодный и безжизненный, встретился со взглядом лешего. И леший замер. Застыл на месте, словно превратившись в камень. Его корявое тело покрылось инеем, ветви-руки опустились, а глаза-угли погасли. Мгновение – и он рассыпался в ледяную пыль, которую тут же подхватил и развеял ветер.

Но эта демонстрация силы лишь усилила страх древлян. Они видели не спасителя, а чудовище, способное одним взглядом обратить в прах живое существо.

"Он убьет нас! Бежим!" – раздался крик, и толпа дрогнула, готовая обратиться в паническое бегство, оставляя Древлягу на растерзание Тьме.

Ярослава поняла, что теряет контроль. Что деревня обречена, если люди поддадутся страху. Что Велеслав, отвергнутый теми, кого он спасал, может окончательно сломаться, и тогда тьма поглотит его без остатка. Нужно было что-то делать. Что-то, что вернет людям веру. Что-то, что покажет им истинное лицо Велеслава – не монстра, а страдающего существа, жертвующего собой ради них.

Но что? Что она могла сделать против стены страха и недоверия? Против силы тьмы, что наступала снаружи и разъедала их изнутри?

Эпизод 3: Переломный момент в битве.

Паника – холодная, липкая, как болотная тина – поползла по рядам защитников Древляги. Слова Ярославы, еще недавно способные зажечь огонь в сердцах, теперь тонули в волне первобытного ужаса, вызванного ледяной мощью Велеслава. Люди пятились, спотыкаясь о трупы нечисти и своих же павших товарищей, их глаза, расширенные от страха, были прикованы не столько к воющим тварям из леса, сколько к высокой темной фигуре на холме. К своему спасителю, обернувшемуся в их глазах чудовищем.

Велеслав видел их страх. Он чувствовал его каждой частицей своего истерзанного существа, словно мириады ледяных игл вонзались в его душу. Он спасал их, вырывал из лап смерти, но в ответ получал лишь ужас и отторжение. Каждое проявление его силы, рожденной из проклятия, из тьмы, что он ненавидел и которой был обречен владеть, лишь глубже вгоняло клин между ним и миром живых. Миром, к которому он так отчаянно стремился, миром, ради которого он сейчас сжигал себя изнутри.

Боль – не физическая, нет, к ней он давно привык – а душевная, тупая, грызущая, волной накатила на него. Лица древлян расплывались перед глазами, превращаясь в единую маску ужаса, отражающую его собственное внутреннее чудовище. Тьма внутри него ликовала, питаясь этим страхом, становясь сильнее, нашептывая ядовитые слова: «Видишь? Они боятся тебя. Презирают. Ты – не один из них. Ты – чужой. Одинокий. Вечно проклятый. Отдайся мне. Во мне твое истинное пристанище. Во мне – покой...»

Он зашатался, словно от удара. Голова закружилась, мир вокруг подернулся черной пеленой. Посох в руке стал невыносимо тяжелым, словно налился свинцом его отчаяния. Сила, еще мгновение назад послушная его воле, начала выходить из-под контроля, грозя обрушиться не только на врагов, но и на тех, кого он пытался защитить. Ледяные иглы с неба стали сыпаться хаотично, черная жижа под ногами забурлила яростнее, грозя поглотить и своих, и чужих. Он чувствовал, как проклятие, его вечный спутник, его тюремщик, готовится взять верх, поглотить его окончательно.

«Велеслав!»

Голос Ярославы, звонкий и чистый, словно серебряный колокольчик, прорвался сквозь рев битвы, сквозь шепот тьмы, сквозь пелену его собственного отчаяния. Он поднял голову, встречаясь с ее взглядом. В ее глазах не было страха. Была боль – да. Было сострадание – да. Но страха – не было. Была вера. Упрямая, непоколебимая вера в него, в тот свет, что еще теплился в его душе.

Она стояла перед ним, хрупкая, израненная, но несгибаемая. И в руке ее сияло Перо Стрибога, словно маяк во тьме, словно символ надежды, не желающей умирать.

«Не сдавайся!» – крикнула она, и голос ее, усиленный ветром, донесся до каждого воина, до каждого жителя Древляги. – «Мы верим в тебя! Сражайся! Ради нас! Ради света!»

И она подняла Перо над головой. Но свет его был направлен не на врагов. А на него. На Велеслава. Мягкий, теплый, серебристый свет окутал его, словно нежный покров, словно объятия матери, утешающей плачущее дитя. Свет не обжигал, не изгонял тьму – нет. Он словно проникал внутрь, успокаивая бурю в его душе, даруя хрупкое равновесие, напоминая о том, что он не один, что есть тот, кто видит в нем не чудовище, а страдающую душу.

Тьма внутри Велеслава взвыла от ярости, забилась в агонии, пытаясь вырваться из этих светлых объятий. Но свет Ярославы, подпитываемый ее любовью, ее верой, ее силой ведуньи, был сильнее. Он не уничтожал тьму, но словно заключал ее в рамки, направлял ее разрушительную энергию в нужное русло, превращая хаос в порядок, слепую ярость – в осмысленную силу.

Велеслав почувствовал, как к нему возвращается контроль. Как ледяные иглы снова бьют точно в цель, как черная жижа поглощает лишь врагов, как темная магия становится послушным инструментом в его руках. Он посмотрел на Ярославу, и в его глазах, на одно лишь мгновение, блеснула невыразимая благодарность. Без слов они поняли друг друга. Тьма и Свет. Объединенные одной целью.

Этот момент – тихий, почти неуловимый посреди грохота битвы – стал истинным переломом. Древляне, видевшие это, замерли в изумлении. Страх в их глазах сменился недоумением, а затем – робкой надеждой. Они увидели не просто ведьмака и ведунью. Они увидели союз. Непостижимый, пугающий, но – союз. Союз, способный противостоять Тьме.

И, словно очнувшись от оцепенения, они снова бросились в бой. Но теперь их ярость была иной. Не отчаянной, а осмысленной. Они сражались не просто за выживание, а за свой дом, за своих близких, за тот хрупкий свет, что им явили посреди беспросветной тьмы.

Под объединенным натиском света Ярославы и управляемой тьмы Велеслава, ряды нечисти дрогнули окончательно. Они теряли строй, метались в панике, натыкаясь друг на друга, становясь легкой добычей для топоров и стрел древлян. Вой тьмы сменился воплями ужаса и отступления.

Враг начал отходить, откатываться обратно к лесу, оставляя за собой поле, усеянное трупами. Рассвет, словно дождавшись этого момента, прорвался сквозь тучи, заливая Древлягу золотистым светом, освещая сцену страшной, но одержанной победы.

Битва была выиграна. Но тишина, наступившая после, была тяжелой, наполненной не радостью, а скорбью по павшим и немым вопросом, повисшим в воздухе: какой ценой далась эта победа? И что будет дальше с ними, с Древлягой, с князем, несущим в себе и спасение, и проклятие? Велеслав стоял на холме, тяжело дыша, глядя на отступающую тьму. Свет Ярославы еще окутывал его, но он чувствовал, как тьма внутри снова поднимает голову, израненная, но не сломленная. Битва за Древлягу была выиграна. Но битва за его душу только начиналась.