Break the silence

Сонно чмокнув губами, Тэхён попытался нащупать где-то возле себя край тёплого одеяла и любой ценой зарыться в него с головой, но единственные движения, выпрошенные у утренней лени, не ушли дальше собственноручно скомканной простыни. Нехотя разлепив веки, Тэ поморгал, избавляясь от остатков сна, и бесцельно уставился в потолок. Ему вспомнился вчерашний вечер, «хён, поцелуй меня ещё раз» и последующая непривычная ночь.

Ночь, где пришлось отказаться от позы «эта двухспалка полностью моя» и сместиться в левую сторону. Ночь, когда обнимаешь либо ты, либо тебя. Ночь, которая разрешит заснуть только после нескольких часов подробных размышлений.

Звучит хлопотно, но на деле — не устаёшь совсем. Лишь улыбаешься. Потому что притворяться нет смысла.

Тэхён впервые просыпается с кем-то в одной постели. Конечно, пару раз случалось, что Чимин будил друга свежей порцией перегара после того, как моментально вырубался на его мягкой спине, но то было неосознанно и в одежде, а сейчас боксёры Тэхёна валяются где-то на полу. И ему по-настоящему свободно. Словно это естественно — поворачивать голову и смотреть, как Чонгук по-детски сопит в подушку, как его лохматые волосы топорщатся вверх и как слегка подёргиваются тёмные ресницы, потому что хоть кому-то сейчас снятся сны.

Недолго думая, он бросил взгляд на разбросанную вокруг одежду, встал и прошёл мимо. Ванную комнату никто не трогал со вчерашнего дня: дверь распахнута, и работающий там свет, разумеется, выключить не додумались. «Интересно, а Джин потом выставит нам счёт за электричество и воду?» — думает Тэхён и заходит внутрь.

Тэхёна-сутки-назад и Тэхёна-сейчас объединяет лишь родинка под глазом. Так говорит теперь не только самочувствие, но и зеркало. Никаких мешков, убитого взгляда и немой физиономии нет и в помине. Даже кожа приобрела более живой оттенок. Губы больше не уродует жёсткая корка, а веки не хочется устало прикрыть. Можно сказать, что за одну ночь над Тэхёном неплохо потрудились стилисты. Вернее, один стилист.

Повозившись с краном и подачей тёплой воды с минуту, Тэ фиксирует над головой душ и почти оседает, кайфуя от стекающей по спине жидкости. У него сводит мышцы от новых ощущений, словно он повторно открывает для себя старый мир. Узнаёт и ощущает что-то непознанное, стоит просто повернуть голову. Причём эти чувства не пугают, скорее — расширяют вместительность энергии и заполняют её через край.

— Хён, ты там? Моешься?

Голос Чонгука прозвучал немного приглушённо, а затем послышался щелчок и уже более четкое: «М-м, так значит, двери мы не закрываем?». Тэхён не стал выключать воду, раздвигать ставни душевой кабинки и поворачиваться. Ему было интересно, жутко интересно, что Чонгук сделает дальше.

— Ты разбудил меня своим шарканьем, в курсе?

Снова тишина и полное безразличие. Тэхён даже не читает надписи на тюбиках, которые берёт: лишь старается не подавать виду, что всё слышит. Вряд ли Чонгук сможет разглядеть весёлую улыбку на его лице: полупрозрачные стёкла позволяют разглядеть только размытый силуэт. Но вот что интересно, как мелкого разбудили посторонние звуки, если он их не слышит?

— Хватит притворяться, — Чонгук неожиданно раздвинул дверцы, обнял Тэхёна и плотно вжался в его спину, зарываясь носом в слегка намокшие волосы. — Напор воды не такой сильный, чтобы заглушить все звуки.

— А? — в списке прирождённых талантов Тэхён-актёр занимает последнее место. — О чём ты, Гуки?

— Не поворачивайся и молчи. — Чонгук уверенно наклонился вперёд, заставляя Тэхёна опереться о стену. — Давай поиграем, раз ты так хочешь.

Пару секунд Тэхён соображает, удивлённо моргая пушистой цепью ресниц, а затем, свесив вниз голову, пялится на пристроившуюся позади вторую пару ног, почти давясь от радости, что он наконец-таки доигрался.

Тэхён слышит, как Чонгук, не жалея, выдавливает на пальцы какой-то гель и отбрасывает флакон в сторону. В воздух проникает запах корицы и свежего яблока, приятно щиплющий в носу. Сначала пара ласковых поглаживаний по бокам, затем — смачный хлопок по ягодицам и массажное растирание образовавшейся красноты. Чонгук оставляет свой след на каждом миллиметре Тэхёна, но лишь дразня прикасается к члену, тут же отводя пальцы назад.

Если мелкий думает, что «играть» и «дразнить» — это слова синонимы, то у него проблемы. А у Тэхёна ещё более серьёзные. Потому что терпеть, сдерживая дрожащие колени, становится невыносимо.

Чонгук ополаскивает одну ладонь и протягивает её вперёд, разрешая Тэхёну облизать свои пальцы. Тот, не обдумывая, берёт сразу три, жадно слюнявя мыльное послевкусие. Тонкие и длинные, с мягкими подушечками на концах — слабая альтернатива, но даже она мутит разум и стягивает мышцы внизу живота, царапая Тэхёну горло кротким стоном.

— Хён, я не могу насмотреться на твоё тело, — Чонгук горячо выдыхает прямо над уровнем его уха, медленно крадясь пальцами к твёрдым соскам. — Оно такое идеальное.

Тэхён скулит от этой блядской нежности, извивается в чонгуковских руках, постоянно натыкаясь задницей на что-то твёрдое. Ему не претит чувствовать себя покорным псом, скрипеть зубами о грани кафеля и вилять воображаемым хвостиком на любой «подарок». Тэхён ждёт ещё пару мгновений, разворачивается, натыкаясь на влажные от пара пухлые губы, прилипает к ним со всей апатией, кипящей в мозгу, и целует. Так страстно и одновременно боязно, что неуклюжие руки не успевают следить за действиями и не мешать: расцеплять шею, когда Тэ не терпится оставить засос на горячих ключицах, отпускать переплетённые пальцы, когда хочется вновь почувствовать запах свежего яблока или лечь на талию и просто перестать ныть, когда кроме близости и капель пота с его мокрых ресниц ничего не пытаешься чувствовать.

— Такими темпами Чимин меня сегодня не дождётся, — Тэхён говорит с передышками: восстанавливает сбившийся тембр.

— М-м? Прости, я, — Чонгук неловко улыбнулся, откидывая голову чуть назад, — увидел только: «Чимин... Не дождётся».

— Заканчивай уже, — Открыто намекая, Тэхён скользнул взглядом вниз, — я ещё не везде чистый.

Чонгук ухмыляется, возмущённо закусывает нижнюю губу, но всё равно садится на корточки, потому что Тэ грязный не только физически.

Скрывая радость за колющимся покровом вязаного шарфа, любезно намотанного Чонгуком два и «ещё два, ты что, хочешь простудиться?» раза, Тэхён в спешке покинул подъезд и, обогнув двор с тротуаром, выбежал на дорогу, чтобы поймать такси. Он торопился, потому что Чимин, скорее всего, уже откинулся со скуки, пересчитывая трещины в закромах высокого потолка, если только врачам не захотелось отрубить его очередным усыпляющим препаратом, или «внезапные дела» Юнги не обернулись ещё одной попыткой бессмысленного ухода от себя. Но телефон того до сих пор выключен, а значит, Чимин либо спит, либо страдает. Страдает и будет страдать. До тех пор, пока люди не научатся ставить горькую правду выше неизвестности.

Тэхён смотрел на несущийся поток машин и провожал вместе с ним свои мысли. Их было много: достаточно, чтобы найти время сесть и не двигаться несколько часов, пытаясь навести в голове порядок, а также смириться и принять последние дни как реальные. Тэхёну не тяжело: он чувствует себя как никогда готовым. Впервые за долгое время ему интересно просыпаться, а не засыпать, интересно узнавать, как карты лягут дальше, но совершенно не интересно разглядывать в номерах приближающейся машины знакомые. Ей богу, лучше уж пожёванный пикап, чем подобное такси первого класса.

— Какая неожиданная встреча, сынок, — Тэхён заметил удовлетворённую ухмылку отца ещё до того, как заднее стекло опустилось, — подвезти?

— А если откажусь и пройду мимо, ты меня переедешь?

— Не я. Водитель.

Взвесив свои шансы на успешный отказ, Тэхён обошёл багажник и сел в новенький Honda NSX Type R, стараясь не поворачиваться к отцу и максимально игнорирующе наблюдать за меняющимся в окне видом. Он поймал себя на мысли, что салон оформлен в непривычном для Кану бежево-шампанском. Светлые цвета, с каких пор он их любит?

— Мне назвать адрес?

— Я предупредил о первой остановке, как только мы выехали. Куда ещё ты можешь направляться, если не к нему? И, кстати, я перевёл Чимина утром в новую палату. Более комфортную. И больничные расходы оплачу сам, не беспокойся.

— Ничего себе, — Тэхён не иронизирует: его рот открылся действительно от удивления, — от меня опять что-то требуется? Ой, подожди. Знаешь, что я вспомнил? Ты вписался в мои планы на день рождения ради каких-то важных слов. Хотел что-то объявить. И где оно? Или я снова глупый сын, упустивший всё из виду?

— Вообще я рассчитывал на вопрос: «как ты нашёл меня, папа?», но раз...

— Отследил по мобильнику. Смысл спрашивать?

— Никто не сбегает с включенным телефоном, Тэ. Это глупо.

— Я, кажется, вчера уже объяснил свою точку зрения, и мне совершенно плевать, если она кому-то не нравится. Следовательно, прятаться не имеет смысла.

— Давай ты подумаешь головой, а не чувствами и эмоциями, — отец Тэхёна откинулся назад, устраиваясь на удивительно мягкой обивке; он казался абсолютно спокойным и сдержанным, что страннее выбора машины с подобным оттенком салона. — У твоего нового друга была жизнь, с которой он смирился, отец и брат, которых он любил, и зрители, ради которых он вновь и вновь выходил на сцену. А какую пользу Чонгуку принесла твоя раскрытая тайна? Разрушенные отношения, депрессия, предательство и чувство отвращения к самому себе. Думаешь, у него получится снова сесть за клавиши? Я вот, немного сомневаюсь. Ко всему прочему ты стал Чон Мёнсу врагом, что однозначно скажется на вашей с Чонгуком дружбе. И смысл, Тэ? Стоило туда лезть, как думаешь?

На самом деле этот вопрос не один раз душил Тэхёна неприятными чувствами. Он просматривал возможные варианты и ситуации, где Чонгук по-прежнему закомплексованный и тихий мальчик, не преданный самыми близкими людьми, где ему не тяжело улыбаться, где у него ещё есть тёплые воспоминания из прошлого и где он живёт настоящим и не выбегает на проезжую часть с закрытыми глазами и глубокой обидой внутри. Сказать себе: «ты виноват» Тэхён не решается, а добавить отрицательную частицу не позволяет совесть.

— На самом деле всё вышло спонтанно. Чонгук... Он увидел мой разговор с Намджуном и... Не знаю. Не знаю, как бы я поступил, не пойми он сам.

— Зачем переживать о том, что уже случилось? Сделал — думай о последствиях. Ты не просто перешёл дорогу отцу Чонгука, ты продолжаешь копать дальше, Тэхён. Мёнсу знает, где вы. С ним бессмысленно играть в прятки.

— Тебе-то откуда это известно?

— Влиятельных людей объединяют общие связи. Видимо, он знает, куда стоило вложить белый конверт. Ну, а мне просто сообщили.

В голове Тэхёна щёлкнул очередной передатчик, надавивший на и без того болезненный порез. Чонгук остался совершенно один, и в случае чего ему никто не поможет. И пускай тот отпускал Тэхёна с тёплой и доброй улыбкой, подкреплённой «...передай, что по возможности я тоже приеду к нему...», понимание может обернуться ошибкой.

— Как глаза-то округлились, боже мой, — отец подавил смех и указал пальцем в сторону водителя. — Прикажешь развернуться и поедешь назад?

— А что, если?..

— Что? Что «если», Тэхён? Я же просил тебя думать другой составляющей. Дай Чонгуку лично разобраться в себе. Нельзя убегать постоянно.

— Предлагаешь мне просто наблюдать со стороны?

— Именно. Это не твоя история, пойми уже. Чонгук сам должен решить, как жить дальше, а для этого им необходимо поговорить. Не вставляй в чужие судьбы собственные правила.

Тэхён изо всех сил мнёт бежевый подлокотник и злится. Злится, потому что отец прав, а у него на глазах до сих пор розовые очки.

— О чём тут думать? Послать этого псевдопапашу...

— Представь подобную ситуацию, Тэ. Меня бы ты тоже выбросил из жизни так просто? И это учитывая наши с тобой натянутые отношения. А для Чонгука отец был всем.

— Хорошо. Допустим, я законченный эгоист, — у Тэхёна, кажется, задрожал голос. — Но мои действия оправданы, а при чём здесь ты? С какой стати тут выстроилась такая череда советов?

— Если Мёнсу не пожалел сына, то на тебя плюнет, даже не посмотрев. А я не слишком в этом заинтересован, — Кану щёлкнул по крыше автомобиля. — К тому же, эта девочка осталась бы без владельца.

Если колени можно складывать в более, чем один сгиб, то Тэхён сейчас присел дважды.

— Да-да. Немного опоздал, но всё равно поздравляю с днём рождения. На приёме я хотел официально представить тебя, как своего преемника и подарить парочку акций, но тот сорвался и, знаешь, скорее всего, к лучшему. Зелёный ты ещё, сыночек.

— Шутишь, что ли? Это моя машина?

— Когда я оформлял покупку, мне доложили, что Чонгук сбежал из больницы. Как же сильно я хотел тогда порвать почти подписанные бумаги, но сдержался и просто отправил тебе сообщение.

С улыбкой счастливого ребёнка, Тэхён огляделся и дотронулся почти до всех доступных мест. Обшивка из натуральной кожи так приятно массажировала, что удержаться от прикосновений попросту нереально, особенно когда где-то внутри пульсирует ещё не осознанное «это твоё».

— Спасибо. Большое. Не знаю, что сказать.

— Прими к сведению мои слова и позвони маме, — Кану натянул уголки губ. — В большей степени это была её инициатива. И да, мы подъезжаем. Я доберусь до офиса, после чего водитель вернётся и отдаст тебе ключи.

Тэхён удовлетворённо кивнул, дождался, пока машина припаркуется в нужном месте, и выбежал так быстро, что почти забыл бросить на прощание продуманный за пару секунд безумный ответ:

— Да, я позвоню маме. Нужно рассказать ей, что у меня появился парень. Удачи на работе.

Не дожидаясь какой-либо реакции, Тэхён развернулся и скрылся за стоянкой автомобилей с удивительной скоростью. Пусть отец обдумывает всё сам. Лишь бы договора в руках не было.

***

— Неплохо тебя помяли, — Намджун демонстративно погладил подбородок, будто оценивая процент травм, — профессионально.

— Хён, иди в задницу, — если бы закатывание глаз сейчас казалось не настолько нелепым действием, Чимин бы запрокинул свои два за едва приоткрытые веки.

Сегодня ему свободнее: кислородную маску разрешили снять, говорить практически не больно, а неприятная сухость во рту сгладилась до безвредных трещин. Но, так или иначе — Пак не может назвать себя поправляющимся. Вчерашние ощущения не изменились, Чимину по-прежнему никак. В ближайшую неделю двигаться будет только его грудная клетка, и постоянное напоминание об абсолютной неподвижности хорошим настроением закончиться не может.

— Прости, что без апельсинов, я думал, ты ещё в коме.

— Тэхён тебе не сказал?

— Не-а. Должно быть, кувыркания с Чонгуком сбили его с мыслей.

— Да ладно, не такие у них отношения.

— Серьёзно? — Намджун скрестил руки перед собой, облокотившись на твёрдую и крайне неудобную спинку стула. — Пока я подписывал документы на входе, две медсестрички перекинулись парой слов о, цитирую: «до сих пор неизвестно, куда и почему Чон Чонгук вчера убежал, представляешь?». Я бы мог сказать им «главное — с кем», но они не спрашивали.

Чимину отчего-то стало нереально интересно: неужели Тэхён и правда вместе с Чонгуком? И дело даже не в побеге: мало ли, что у них произошло. Просто слишком комично всё обернулось в итоге. Два глупых идиота, делившиеся друг с другом постоянной волной переживаний и пошлых шуток, напрямую ни разу не признались в самом главном. Кардинально изменили будущее из-за собственной нерешительности. Неужели их концовка могла стать другой, откройся они, хотя бы, на год раньше?

— Хён, расскажи ещё что-нибудь. Может, ты тоже в тайне ото всех на парней дрочишь?

— Ого, наконец-то догадался! Не обидишься, если Юнги уведу?

Всё-таки, вспоминать о нём по-прежнему больно. Слова Тэхёна не утешали: Юнги всегда менял решения быстрее скорости его мысли. Если он действительно был рядом всё то время, то где же ходит сейчас? Сейчас, когда Чимину нужны его вздохи и неуклюжие улыбки? Пускай злится, осуждает за поступок, за волнение, за нервы. Пускай делает что угодно, только не в своей голове, а здесь, рядом с кроватью Чимина, смотрит в его глаза, говорит с ним, ухмыляется. Сильнее, чем просто держать Юнги за руку, Чимин не хочет ничего. Без Юнги Чимин никогда окончательно не поправится.

— Намджун, включи телевизор.

— Эй, я же пошутил. Чего ты поник сразу?

— Эта тишина меня разъедает, — Чимин попытался успокоить себя глубоким вдохом. — Если не хочешь возиться с другом-психопатом, то пощёлкай каналы и найди что-нибудь интересное.

— Например? — Намджун оглядел палату в поисках пульта (оказывается, пластиковый прямоугольник с кнопками валялся на пустующей соседней кровати). — Сопливую дораму или шоу с особенным и тонким юмором?

— Новости. Знаешь такое?

— С каких пор новости стали интересными?

Тихо цокнув языком, Чимин перевёл взгляд на загоревшийся плазменный экран и мысленно удивился: за подобную палату теперь придёт приличный счёт с шестизначными цифрами. Если это Тэхён настаивал на пятизвёздочных условиях, то будет неправильно лишить его радости заплатить самому, верно?

— Ладно, мне на работу пора, я планировал просто узнать, как ты, — Намджун поправил спавшую на глаза челку и утешительно натянул уголки губ. — Тэ, наверное, скоро придёт, так что не скучай.

— Ага.

Проводив взглядом удаляющуюся спину, Чимин принялся рассматривать привлекательную внешность балакающей что-то об акте вандализма телеведущей, постепенно подбираясь к выводу: его мутило вовсе не из-за тишины.

В горле вновь размяк приятный осадок, стоило вспомнить о горьком переливании тех самых опустошенных глаз, об угнетающем атмосферой безлюдного парка, о защищающейся грубости и до безобразия жалкого вида. С момента их первой встречи прошло меньше года, а Чимину кажется, что вся жизнь. И сколько бы раз бродячий образ Юнги не вынуждал Пака без кислородных запасов нырнуть в неприятности, тот так и не смог повернуть свои чувства в настоящую злость. Притворялся. Играл роль, старался перестать быть зависимым. Но в итоге лишь пририсовал к своим страданиям двухзначную степень.

Взгляд Чимина продолжал тупиться в экран телевизора, но исходящие от него звуки и слова будто сталкивались с толстым ушным барьером, не пропускающим их дальше. Бегущая строка и «будьте осторожны» от уже другой ведущей новостей только с шестого-седьмого раза заставили Чимина понять, что слёзы намочили его щёки совсем не из-за приятных воспоминаний. Чимин даже представить не мог, что на вопрос: «где Юнги?» ответит криминальная хроника.

***

Связка из одиннадцати ключей непривычно оттягивает Хосоку лямку джинс, но её необходимо таскать с собой постоянно, потому что паранойя, спрятанная в подвале за тремя дверьми, будет визжать не своим голосом, стоит усомниться в абсолютной безопасности хотя бы на одну десятую. Хорошие и крупные замки, к сожалению, имеют аналогичные отмычки, но проще привыкнуть к дополнительной тяжести, чем к проблемам с неутихающим «вдруг он сбежит».

План, в конечном итоге которого Юнги против воли будет прикован цепями к стене, имел в названии букву «Б» и был высчитан ещё несколько месяцев назад, когда Хосок находился в штатах. Всё могло обернуться иначе, согласись тот идти на контакт. Неужели вернуть прошлое - это слишком глупая просьба? Оба хотят друг друга, представляют, чтобы расслабиться, но ебаные принципы Юнги живут своей логикой и бессмысленно тасуют Хосоку карты. Два месяца, и этот непослушный зверёк подчинится. Два месяца, и они уедут куда-нибудь далеко. Два месяца нужно Хосоку, чтобы вернуться к плану «А» и всё исправить.

Лишь бы этот дом не разрушился раньше. Ветхий, маленький, с прогнившими брёвнами — он был выбран только из-за большого подпольного помещения: внешний вид единственной комнаты и кухни Хосоку был параллелен совершенно. Здесь минимум мебели и максимум пространства. Самое ценное — аккуратно свёрнутые вещи Юнги, спрятанные в шкафу под очередной защёлкой, чтобы в случае чего иметь преимущество во времени. Только шанс на ошибку очень мал: Хосок продумал всё до мельчайших деталей, но лишняя безопасность для параноика — опять же — ложка мёда.

Следы, ведущие к укрытию, запутаны не менее гладко. Без свидетелей эту глушь никто не отыщет, а ото всех лишних глаз Хосок избавился. Есть даже шанс, что бедного таксиста не опознают и примут за мёртвого Мин Юнги по цепочке на шее. Благо, у них схожее телосложение. Но это всего лишь дополнительный плюс. Любой расклад никак не перевернёт игральные кости.

Хосок в очередной раз перебирает в руке связку ключей и ухмыляется. Его не было внизу полтора часа. Пора бы проведать друга.

Просто смотреть, как он спит, равномерно вдыхая и выдыхая воздух, для Хосока — повод облизаться. Тёмные волосы у корней, потому что давно их не подкрашивал, запёкшаяся на щеке кровь и обнаженное тело — фетиши или психическая болезнь: не имеет значения. Главное, что, блять, заводит. Причём, ниже пояса не просто приятно, там творится пиздец, и каждая секунда выдержки - не иначе, как преодоление собственных планок. А у Хосока они высоко. Достаточно, чтобы задрать голову вверх и поначалу их не увидеть.

Правая рука Юнги вся исколота: наркотик, почти полностью расслабляющий мышцы, действует всего лишь три часа, поэтому постоянно приходится добавлять новую порцию. Со временем Хосок перестанет. Со временем, когда в только что открывшихся глазах не будет столько ненависти.

— Сука, что ты...

— Тихо-тихо, не дёргайся, — Хосок аккуратно вводит шприц под кожу, не давая Юнги себе навредить, — если воздух попадёт в вену, ты же знаешь, что будет? Вот так, — содержимое цилиндра полностью опустело, — хороший мальчик.

Взяв возле двери принесённую с собой миску, Хосок так сильно пнул её ногой вперёд, что та почти перевернулась.

— Приятного аппетита. Я сам готовил, попробуй.

Собачье обращение — это не наказание, а вынужденные меры. Юнги должен понять отчаянность своего положения, чтобы начать подчиняться. Им ведь дальше, всё-таки, жить.

— В чём дело? Еда не отравлена, — Хосок сел на корточки прямо перед миской и сократил расстояние между собой и Юнги до пары сантиметров.
— У меня, блять, нет сил даже поднять руку, ублюдок.

— А-а, точно. Прости. Давай тогда я сам тебя покормлю?

Без капли отвращения, Хосок зачерпнул рукой немного риса и через силу затолкал Юнги в рот. Тот плевался и дёргался, кусал ему пальцы и всячески кривил лицо, но без энергии и с цепями на запястьях бороться бесполезно. Он жевал с открытым омерзением, а звук проглотанной пищи был настолько сухим, что, кажется, ободрал Юнги горло.

— Будешь слушаться — будет вкусненькое. Давай, съешь ещё чуть-чуть за своего любимого Чимина.

На этот раз Юнги не сопротивляется: покорно давится липким рисом и смотрит вперёд. Смотрит налитыми кровью глазами. Интересно, что у него в голове? Если снять кандалы, он выбежит на улицу или для начала раздробит Хосоку все кости?

— Видишь? Всё просто! Заслужил награду.

Видно, что Юнги противно только при мысли об этом слове. Он постоянно задыхается: часто дышит и закатывает глаза, что нормально при таких-то дозах наркотика. Но сейчас у него бешенство, смешанное со страхом и паникой. А Хосоку в кайф. У него закипает возбуждение, и он заходит истерическим смехом, стоит просто взглянуть на дрожащего из последних сил Юнги. Тот норовит вернуть пищу обратно, когда принесённая из-за двери «игрушка» становится более различимой в слабом свете столешной свечи. Неужели она так страшно выглядит?

— Это «груша», — весело объясняет Хосок, — слышал о такой? Орудие пыток шестнадцатого века. Точнее, её копия. Я же не садист, в конце концов.

Переворачивая Юнги на живот, Хосок оттопыривает его зад и начинает разглаживать дырочку. Пускай тело ватное и почти никак не реагирует на касания, оно продолжает заставлять Хосока непрерывно стонать. Полная власть над жертвой. Даже в Америке такого не было.

— Не скули, куколка, мы с Джейсоном часто играли с этой штучкой. Я знаю меру.

Смазывая тугой проход лубрикантом, Хосок делает улыбку ещё шире и откровенно радуется находке:

— У тебя что, после меня секса не было? Блять, Юнги, я могу кончить лишь от одной этой мысли.

— Я ненавижу тебя, — Юнги не говорит, а хрипит, перемешивая голос с земельной пылью, — ненавижу больше всего на свете.

— Прекрасно. Возможно, выработаешь у себя Стокгольмский синдром.*

Закончив с приготовлениями, Хосок подставил металлический наконечник «груши» к пульсирующему анусу и медленно начал вводить его внутрь. Кольцо мышц старалось вытолкнуть инородный предмет, но стоило добавить немного силы, и он сдался, смиренно пропуская игрушку дальше. Юнги кричал от непривычной боли и беспомощности. По-другому было бы странно. В первый раз Хосок тоже вопил, только от наслаждения.

— В самой «Груше» четыре лепестка, — он поясняет не для того, чтобы Юнги знал, с чем столкнулся: действия Хосока безумнее: ему не по-детски вставляют мысли об ужасе жертвы. — Я почти закончил вводить её. Ещё чуть-чуть, и начнём раскрывать.

Последние миллиметры скрылись за стенками прохода, оставляя снаружи расписанный фианитами металлический ствол.

— Если повернуть механизм вправо, «Груша» начнёт растягивать тебе прямую кишку. Ну, это в оригинале. Настоящая такая штучка выглядит в два раза больше. Эта же просто доставит нам удовольствие.

Хосок лишь слегка раскрыл игрушке лепестки, а Юнги уже забылся в агонии. Он кричал не своим голосом, драл землю ногтями и молил его остановиться и прекратить. Понятное дело, что в большей степени тут пульсировал страх, но такая реакция в самом начале для Хосока действительно оказалась неожиданной.

Резким движением он вытянул «Грушу» обратно и откинул в сторону. Из дырочки начала сочиться кровь, но Юнги было плевать. Он шлёпнулся на бок, свернулся на сколько позволяли силы и заплакал. Тихо, в колени, но Хосок всё равно смог это разглядеть.

— Я тебя тут порезал немного. Извини. Сейчас обработаем.

— Уйди. Уйди, блять, пожалуйста, уйди.

Обнажая блестящие тридцать два, Хосок, кажется, вполне удовлетворился такой реакцией и отступил к двери.

— Ладно, отдыхай. День только начался.