Правда.
Комната была погружена в мягкий сумрак, лишь слабый свет уличного фонаря пробивался сквозь шторы, отбрасывая длинные тени на стены. Глеб сидел, прислонившись к изголовью кровати, его пальцы медленно перебирали пряди волос Влады, которая лежала, прижавшись головой к его груди. Тишина между ними была плотной, почти осязаемой, но не неловкой - скорее, выжидающей.
— Так что же произошло? — наконец нарушил молчание Глеб, его голос звучал непривычно мягко, без привычной хрипотцы.
Влада вздохнула, её пальцы нервно теребили край простыни.
— Ты же знаешь, я не из тех, кто разбрасывается эмоциями, — начала она, избегая его взгляда.
Глеб аккуратно поднял её подбородок, заставив встретиться глазами.
— Я знаю. Именно поэтому сейчас мне страшно, — признался он, и в его глазах читалась неподдельная тревога.
Влада резко выдохнула, её голос дрогнул:
— Сегодня... блять, сегодня я получила письмо от тети. После всех этих лет. — Её ногти впились в ладони, оставляя красные полумесяцы.
Глеб почувствовал, как всё внутри него сжалось. Он знал, как Влада ненавидела эту тему.
— И что она пишет? — осторожно спросил он, обнимая её крепче.
— Какое-то ебучее оправдание! Что она 'не справлялась', что 'сожалеет'! — Влада резко вскочила с кровати, её голос сорвался на крик. — Шестнадцать лет, Глеб! Шестнадцать лет я росла с мыслью, что я недостаточно хороша даже для собственной тети!
Глеб молча подошёл к ней, осторожно взял за руки.
— Ты - самая сильная девушка, которую я знаю, - сказал он твёрдо. — И если бы эта сука могла увидеть, какой ты стала...
Влада резко вырвала руки.
— Я не хочу быть сильной, блять! Я хочу... — её голос сломался, — Я хочу хотя бы раз в жизни почувствовать, что я не ошибка, не обуза!
В этот момент Глеб сделал то, чего никогда не делал раньше - он резко притянул её к себе, почти грубо, и зарычал прямо в губы:
— Ты - лучшее, что случалось в моей жизни. И если нужно, я буду повторять это каждый день, пока не поверишь.
Они медленно опустились на кровать, Влада дрожала, как в лихорадке.
— Я ненавижу это чувство, — прошептала она. — Эта... слабость.
Глеб провёл пальцем по её щеке, смахивая слезу.
— Это не слабость. Это значит, что ты живая.— Он прижал её ладонь к своей груди, где бешено стучало сердце. — Видишь? Я тоже боюсь. Боюсь потерять тебя.
Влада впервые за вечер слабо, но искренне улыбнулась.
— Идиот, — прошептала она, но прижалась к нему крепче.
Они лежали так в тишине, пока дыхание Влады не стало ровным. Глеб знал - завтра она снова будет жесткой, колючей, неприступной. Но сейчас, в этом тихом моменте, он держал в руках самое ценное - её доверие. И был готов убить любого, кто посмеет его разрушить.
Густой сизый дым от сигарет висел в воздухе, смешиваясь с запахом старого дерева и кожи. Лофт Серафима — просторный, с высокими потолками и кирпичными стенами — был залит мягким желтым светом ламп, отбрасывающим длинные тени. На диване из потертой кожи, уставленном подушками, сидели Глеб и Монро. Влада отсутствовала — ушла курить на балкон, оставив за собой тяжелую, гнетущую тишину.
Серафим расхаживал по комнате, нервно постукивая пальцами по бокалу виски. Его черная водолазка обтягивала широкие плечи, а взгляд был мрачнее, чем обычно.
— Ну и хуйня, — первым нарушил молчание Монро, откидывая длинные волосы за ухо. На нем был огромный худак, под которым угадывались тонкие, почти хрупкие руки. —Она вообще говорит что-нибудь?
Глеб сидел, развалившись, одна рука лежала на спинке дивана, почти касаясь Артема. На нем была черная футболка с вырезом, обнажавшая татуировки на ключицах. Его пальцы медленно сжимались и разжимались, будто он сдерживал желание что-то разбить.
— Ни хрена, — проскрежетал он. — Только что тетя её нашла, спустя столько лет, и теперь Влада в таком состоянии, что я боюсь её оставить одну.
Серафим, закутанный в клетчатую рубашку Андрея (слишком большую для него), прижал колени к груди. Его глаза, обычно такие живые, сейчас были тусклыми.
— Она же не просто так свалила, — тихо сказал Монро. — Саша мне как-то проговорился... Ее тетя даже не прощалась. Просто ушла, и всё.
Серафим резко развернулся, его лицо исказила гримаса ярости.
— И теперь эта тварь решила, что можно просто написать? 'Ой, прости'? Блядь! — Он швырнул бокал в стену. Стекло разлетелось вдребезги, виски брызнуло по кирпичной кладке.
Тишина повисла снова.
Дверь на балкон скрипнула. Влада вошла, закутанная в кожаную куртку, с сигаретой в зубах. Её глаза были красными, но сухими — она явно выдохлась от слёз. В комнате все замерли, будто боялись спугнуть её.
Глеб не стал ждать. Он встал, подошёл к ней и, не говоря ни слова, притянул к себе. Его руки обхватили её лицо, большие пальцы провели по скулам, стирая невидимые следы слёз.
— Ты не одна, — прошептал он, прежде чем прижать губы к её лбу.
Влада не отстранилась. Наоборот — её пальцы впились в его футболку, будто она боялась, что он исчезнет.
— Я знаю, — хрипло ответила она.
Серафим медленно поднялся с дивана и подошел к ним. Без слов он обнял Владу сзади, прижавшись лбом к её спине.
— Мы её найдём, если захочешь, — сказал Сима. — Или убьём. Зависит от твоего настроения.
Влада фыркнула, и впервые за вечер уголки её губ дрогнули.
— Пока просто... побудьте со мной. Ладно?
Глеб не ответил. Вместо этого он наклонился и поймал её губы своими — нежно, но настойчиво. Его руки скользнули под её куртку, прижимая к себе так крепко, будто пытались защитить от всего мира.
Серафим и Монро переглянулись.
— Ну что, пацаны, — хрипло сказал Серафим, — похоже, сегодня мы все тут ночуем.
Монро ухмыльнулась и потянулась за бутылкой виски.
— Тогда надо больше алкоголя.
И в этот момент, в тёплом свете лофта, среди осколков и сигаретного дыма, они все поняли — что бы ни случилось, они останутся вместе.
Потому что иначе — никак.
***
Солнце уже высоко поднялось, а Влада только потягивалась в кровати, нехотя открывая глаза. Она провела ночь за текстами, и теперь веки были тяжелыми, а мысли — вязкими. Но в голове уже крутился ритм, навязчивый и четкий, и она знала: сегодня нужно записать новый бит.
Она сбросила с себя одеяло, лениво переоделась в просторную футболку и мягкие шорты, даже не глядя в зеркало. Главное — удобство. Компьютер загрузился быстро, и она тут же открыла программу, на ходу накидывая петли ударных, выстраивая басовую линию. Наушники плотно прижались к ушам, отрезая внешний мир, и Влада погрузилась в процесс. Пальцы летали по клавиатуре, подкручивая параметры, выравнивая звук. Она почти физически чувствовала, как бит складывается, как он ложится поверх ее текста, который она написала прошлой ночью — жесткого, честного, почти злого.
Она даже не услышала, как дверь приоткрылась.
Саша зашел тихо, зная, что сестра в работе — а значит, не стоит отвлекать. Но он не видел ее уже два дня, и беспокойство перевесило. Он подошел ближе, наблюдая, как она сосредоточено хмурит брови, как ее пальцы резко выставляют темп.
Он осторожно коснулся ее шеи, перебирая прядь ее белых волос — выгоревших от солнца и вечного пренебрежения краской.
Влада вздрогнула, резко сдернула наушники и повернулась, сверкнув на него взглядом.
— Ты чего?! — голос резкий, раздраженный.
— Привет тоже, — Саша усмехнулся, но тут же смягчился, увидев ее усталое лицо. — Ты вообще спала?
— Не твое дело, — она отвернулась, снова щелкая курсором.
Саша вздохнул и сел рядом, заглядывая в монитор.
— Новый трек?
— Ага.
— Про что?
— Про тетю.
Тишина.
Саша почувствовал, как что-то холодное пробежало по спине.
— Влада...
— Что, Саш? — она резко повернулась к нему, и в ее глазах стояла настоящая ярость. — Не нравится? Боишься, что я опять начну орать? Ну так слушай: она любила тебя. Только тебя. А меня — отдала чужим, как ненужную вещь.
— Это было не так...
— КАК ЕЩЕ?! — она вскочила, стул с грохотом упал. — Ты жил с ней, а я — с какими-то людьми, которые даже не знали, что со мной делать! Тыыыыы... — голос сорвался, и она резко провела рукой по лицу, смахивая предательские слезы.
Саша встал и, не говоря ни слова, обнял ее. Она сопротивлялась, била кулаками ему в грудь, но он держал крепко, пока ее гнев не превратился в рыдания.
— Прости... — прошептал он. — Я не знал, что ты до сих пор...
— Я ненавижу ее, — всхлипнула Влада, уткнувшись ему в плечо. — И... я не ненавижу тебя. Но иногда так злюсь, что не могу дышать.
Он гладил ее по волосам, тихо шушукая что-то успокаивающее, пока она не перестала дрожать.
— Давай доделаем трек, — предложил он наконец.
— Ты поможешь?
— Конечно.
Они вернулись к компьютеру. Саша подсказывал с аранжировкой, предлагал варианты сэмплов, а Влада постепенно оживала, снова погружаясь в музыку — ту, что всегда спасала ее.
Поздно ночью, когда трек был готов, а Влада наконец рухнула в кровать, Саша остался сидеть рядом, наблюдая, как ее дыхание выравнивается. Он поправил одеяло и потушил свет, оставив только мерцающий экран компьютера — как знак того, что завтра будет новый день. И, возможно, новый трек.