Цианид |B.K|

На следующий день у меня началась менструация. Я приняла двойную дозу обезболивающего, много спала и весь день не выходила из комнаты, так что Билл даже забеспокоился. Ближе к вечеру он постучал в дверь, и я разрешила ему войти.

– Ты в норме? – спросил он и, увидев меня, насторожился. – Тебе плохо?

В такие дни я чувствовала себя ужасно. Меня выматывала боль, постоянные спазмы, кровотечение было таким сильным, что приходилось обкладывать себя полотенцами на всякий случай, чтобы не испортить постельное белье. Но хуже всего было то, что обычные обезболивающие мне не помогали и приходилось пить более сильные, которые действовали, как наркотики. Дерек говорил, что я бессвязно говорю в такие дни, и даже мои глаза выглядят так, будто я покурила марихуаны, а то и чего позабористей.

– Все нормально. У меня просто… – я попыталась подобрать слово, которое могла бы без смущения сказать парню, но так и не нашла подходящее. Голова совсем не соображала. Билл терпеливо ждал ответа, и тогда я, отчаявшись найти синоним, проговорила: – Месячные.

– А, – совершенно спокойно отреагировал он. – Что-то нужно?

– Можешь выбросить меня из окна? – пошутила я, но сказала это слишком серьезным тоном, так что Билл даже не улыбнулся.

– Тебе больно?

– Уже нет. Но я приняла двойную дозу обезболивающего, и начались другие эффекты: тошнит, и голова не соображает.

– Что за таблетки ты пьешь?

– Какие-то особенно сильные. Мне прописали их при менструальной боли.

– А те, что попроще и без побочек, не помогают?

– Нет.

– Совсем без таблеток не можешь тоже?

– Я крайне плохо переношу боль: если она слишком сильная, то у меня могут начаться галлюцинации. А хуже них нет ничего на свете. Уж лучше пусть вовсю тошнит, чем видеть, как предметы двигаются сами собой или меняют форму…

– Ничего себе, – пробормотал он и сел на край кровати. Его рука легла на мой лоб. – Ты как лед, будто половину крови потеряла. И всегда оно так?

– После установки спирали всегда.

– А без нее было лучше?

– Ну, по крайней мере, из окна прыгать не хотелось, – сказала я, пытаясь стряхнуть оцепенение.

Билл пару минут молчал, разглядывая меня.

– Давай я что-нибудь приготовлю тебе? Ты голодна? Может, чего-то хочешь?

– Если сможешь довести меня до балкона и дать сигарету, то буду благодарна тебе до конца дней. Может, даже возведу тебе памятник. И обязуюсь до самой смерти стирать с него голубиный помет.

– Ну конечно, как тут отказать, – улыбнулся он. Помог мне подняться, завернул в одеяло и подхватил на руки. Мне было так плохо, что я даже протестовать не стала.

На балконе он усадил меня к себе на колени, как огромного младенца-переростка, но сигарету так и не дал. Сказал, что организму и так невесело.

– Ты должна съездить к врачу и достать ее, – сказал он, поглаживая мою спину. – Сколько ты уже мучаешься?

– Полгода. Но кажется, что вечность.

– Дерьмово, – пробормотал он и добавил: – Почему ты не избавилась от нее сразу, как только поняла, что она не подходит?

– От всего другого мне было еще хуже.

– Презерватив?

– А иметь дело с презервативами Дерек не захотел.

– Что значит не захотел? Он же видел, что с тобой происходит?! – изумился Билл.

– Видел.

– Тебе нужно было поставить его перед выбором: или так, или больше никак.

– Он не тот человек, с которым можно что-либо обсудить. Выбор он оставил только за собой.

– То есть, он всегда делал все, что хотел, не интересуясь твоим мнением?

– Сейчас я наконец поняла, что да.

– Это было сложно осмыслить? – совершенно серьезно, без сарказма, спросил Билл.

– Очень. И не только это, а все, что между нами происходило. Я не понимала, не осознавала и не представляла, через что прохожу с ним. Он смог убедить меня – бог знает как, – что у нас нормальные отношения. А если и возникают проблемы, так это всецело моя вина. И я верила в это, искренне. Я пыталась проанализировать наши благополучные и счастливые дни и неизменно приходила к выводу, что это вознаграждение за терпение, любовь и заботу о нем. А когда наступали плохие дни – дни жестокости, ярости и гнева, – я думала, что это просто наказание за мои ошибки, за все, что я делаю не так. За мой скверный характер, дерзость или глупость. Я жила с такими установками долго, они были очень сильны. И наверно до сих пор живу. Их невозможно поменять за день, или за неделю, или за месяц. Многим нужны годы… Я не знаю, сколько понадобится мне.

– У тебя были отношения с кем-то еще? У тебя был шанс сравнить?

– Были. Но опыт был не настолько большим, чтобы научиться отделять бриллианты от стекла. И мне всегда втолковывали, что нужно беречь то, что есть. Пытаться исправить, если оно тебя не устраивает. Стараться изменить человека или измениться самой, а не убегать от проблемы. Есть люди, которые без конца штопают и латают свою рубаху, но им никогда не придет в голову выбросить ее и купить другую. Наверно, это случилось со мной…

Очередной мучительный спазм прошел сквозь меня невидимой иглой, и я обхватила Билла за шею, прижимаясь лицом к его груди и мелко дыша. Он убрал с моего лица мокрые, липнущие к коже волосы и потрогал лоб.

– Давай я сделаю тебе кофе и что-то перекусить? – спросил он. – Даже покормлю, если не сможешь держать ложку.

– Ну давай, – пробормотала я, поднимая глаза и встречаясь с его пронизывающим взглядом. – Можно мне съесть тебя?

– Можно, – ответил он, разглядывая мое лицо. Словно пытался понять, кто это говорит с ним: я или мои таблетки. – Как только тебе станет лучше, ты сразу можешь прийти ко мне и выбрать себе мою самую лучшую часть. Я приготовлю ее для тебя и разогрею.

– И какую же часть ты для меня разогреешь? – рассмеялась я, пристально разглядывая его губы.

– У меня есть много… вкусных. Вы точно не уйдете голодной, мисс.

– Это радует. Обожаю, когда… много и вкусно. И долго, – добавила я, не слишком задумываясь над тем, что говорю.

Билл рассмеялся.

– Ты и правда забавная под этими таблетками.

У меня в голове пронеслась мысль, которую я тут же озвучила:

– Может, мне стоит в следующий раз заручиться их помощью, когда я решу снова прийти к тебе? Мне кажется, они не только помогают от боли, но и немного… раскрепощают.

– Нет, – сказал Билл. – Тебе не нужно раскрепощаться. У тебя все в порядке с чувственностью, Ванесса. Тебе нужно просто заново научиться доверять. А это не сделают таблетки. Только время и нежность.

Билл снова поднял меня на руки и понес на кухню. И пока он запекал на гриле булочку с сыром и варил мне кофе, у меня в мыслях продолжали звучать сказанные им слова: «время и нежность».

* * *

Ближе к вечеру боль усилилась. Мне снова стало так плохо, что я едва могла говорить. Билл, не желая оставлять меня одну, лег со мной рядом, и весь вечер мы провели на одной кровати. Что-то немыслимо приятное заключалось в его близости. Хотелось раствориться в его прикосновениях. Чтобы он был тем элементом, который будет окружать меня всюду, как водород или углерод.

Сквозь полудрему, уже после того, как мы погасили свет, я почувствовала, как он снимает мою руку со своего плеча и тихо встает.

– Билл? – позвала я.

– Да?

– Останься со мной этой ночью. Побудь рядом.

Я знала, что панических атак сегодня не будет. Я была слишком вымотала и обессилена, чтобы чувствовать хоть что-то, кроме усталости.

– Не хочу беспокоить тебя, – ответил Билл. – Не волнуйся, я буду совсем рядом. Позови меня, если вдруг что.

– Все равно хочу, чтобы ты остался. Сегодня мне не будет страшно. Мне так плохо, что любая потенциальная угроза кажется скорее избавлением. Даже если бы меня сейчас бросили в клетку к людоеду, я бы тут же полила себя майонезом и посыпала петрушкой. Мол, ешь и покончим с этим.

Билл рассмеялся, но спорить не стал. Сходил умылся, принял душ и вернулся ко мне в пижамных штанах и футболке. Я кое-как тоже сумела принять душ, прицепила к трусам самую большую прокладку во вселенной и вернулась в спальню.

Я забралась под одеяло, прижалась к плечу Билла и вдохнула чистый запах его одежды, дезодоранта с нотками цитруса. Положила ладонь на его грудь, наслаждаясь его присутствием и теплом. Его рука скользнула под мои плечи, притягивая меня к нему. Несколько минут мы лежали в полной тишине, слушая едва различимое трепетание секундной стрелки на часах. Потом, сама не вполне отдавая отчет своим действиям, я запустила руку под его футболку и провела пальцами по коже.

Вверх, к яремной ямке. Вниз, к прессу. Снова вверх. Моя ладонь коснулась его соска и нащупала в нем крохотный металлический «гвоздик».

– Ого, – прошептала я, – круто. А у меня, кстати, тоже кое-что проколото.

– Что? – спросил он.

– Клитор.

– Серьезно? – спросил Билл, вдруг охрипнув. Он и правда на секунду поверил мне.

– Нет, – рассмеялась я. – Разве я похожа на женщину, у которой может быть пирсинг в клиторе?

– Да.

– Ты шутишь.

– Если пирсинг в клиторе – это свидетельство раскованности и сексуальности, то я вполне могу представить тебя с ним, так как считаю тебя сексуальной, – ответил он.

– Спасибо, – пробормотала я, по-прежнему играя с «гвоздиком» и лаская ладонью его грудь.

– Несса, – выдохнул Билл, перебирая пальцами мои волосы. – Если ты хочешь, чтобы сон покинул меня, то ты на верном пути.

– Прости, – прошептала я, разглядывая в полумраке его лицо. – Не могу остановиться. Твоя кожа как бархат.

– Неужели?

– Да. Хочешь узнать, на что похожа моя?

Его смех прозвучал низко и хрипло. Так мог бы смеяться серый волк, которому ягненок предложил погладить его кудряшки.

– Спи уже, пожалуйста, – прошептал он мне в ухо, но цепная реакция уже запустилась: он был заинтригован. Его рука дотронулась до моей и заскользила выше: по плечу, по ключице, выше к шее. Большой палец коснулся моей щеки, потом губ, исследуя и дразня. Мне хотелось, чтобы его пальцы проникли в мой рот и наша игра зашла чуть дальше, чем мы планировали…

– Ты – шелк, – прошептал мне Билл, убирая руку. – И с тобой нельзя обращаться иначе, чем с шелком.

Я чувствовала его эрекцию бедром, он даже говорить не мог толком – так был возбужден. Но стоило мне притронуться к нему сквозь ткань штанов, и он остановил меня. Поймал мое запястье и отвел в сторону.

– Я не могу делать все это с тобой, пока ты под таблетками, – сказал Билл, перемещая руку на мои лопатки и прижимая меня к себе. – Не хочу, пока ты такая уязвимая. Утром вещи могут выглядеть иначе, чем ночью. Сейчас не время и не место для того, чтобы… зайти так далеко.

Он сжал мою руку и уложил ее себе на грудь. Туда, где под его бархатной кожей стучало сердце.

– А теперь поспи, – сказал он, ясно дав мне понять, что намерен закругляться.

– Можно зайти не очень далеко, – прошептала я.

Он рассмеялся, сверкая в полумраке улыбкой.

– Пощади меня.

– Можно зайти за предел совсем чуть-чуть, – еще тише сказала я.

– Окей, давай попробуем, – сдался он.

– Закрой глаза.

Он подчинился. Я села на постели и сняла с себя пижамный топ. Сверху на мне ничего не осталось.

– Теперь ты можешь посмотреть.

Билл открыл глаза. Его взгляд изменился, зрачки расширились, он замер. Так реагируют кошки на движение в полумраке. Но я не испытала паники. Мне нравилось все, что с ним происходило. Нравилось, как пристально он смотрел…

– Это гораздо больше того, к чему я был готов, – сказал Билл.

Я рассмеялась, наслаждаясь его смущением. Легла рядом. И как только моя голова коснулась подушки, он сделал то, что я ожидала меньше всего: укрыл меня одеялом до самого подбородка. Я снова рассмеялась. Прижалась к его плечу, мозги плавились от этой близости, но я больше не хотела дразнить его. В конце концов, сейчас мы бы все равно не смогли заняться любовью.

– Знаешь, что меня больше всего сводит с ума? – спросила я.

– Что?

– То, что ты джентльмен.

* * *

Билл не отходил от меня, пока мне не стало лучше. Готовил для меня, ходил в магазин и покупал прокладки, витамины и сладкое, сидел со мной на балконе, завернув меня в одеяло. Мы спали в одной постели, я привыкла засыпать на его плече, аромат его одеколона умиротворял меня лучше снотворного. Мне нравилась его ласка, которая влекла меня так же сильно, как умирающего в пустыне влечет вода. Нравилось, как он останавливал меня, стоило нам зайти немного дальше обычного. Билл боялся, что ко мне снова вернутся панические атаки, и был осторожен.

На пятый день боль отпустила, и я перестала пить таблетки. Сознание прояснилось до пронзительной резкости, и тогда я по-настоящему оценила поступок Билла: он был рядом все это время, но не позволил себе воспользоваться мной, пока я не слишком отличалась от овоща.

К тому моменту провести с ним ночь уже стало моим самым навязчивым желанием. Признаться в чувствах и будь что будет казалось самым естественным поступком. Благодарность за все, что он делал для меня, трансформировалась в настолько большое и мощное чувство, что иногда становилось страшно, что я вообще способна испытывать настолько сильные эмоции.

Билл попытался снова перебраться к себе, как только мне полегчало. Я увидела, что он заново застилает диван в гостиной, остановила его и попросила оставить все, как есть.

– Тебе нужно твое личное пространство, – заспорил он.

– Мне нужен ты, – просто сказала я.

Мне показалось, он был рад уступить. Лицо светилось от радости, и мне приятно было осознавать, что я могу так легко сделать его счастливым. Дерека сделать счастливым я так и не смогла, но только повстречав Билла, поняла, что в том не было моей вины.

* * *

Через несколько дней я вернулась на работу. Магда и Эми тут же потащили меня в кафе на завтрак, я даже толком пальто скинуть не успела.

– Как ты? Где пропадала? Ты не представляешь, что тут было. Что у вас с Дереком? Вы расстались? – они сыпали вопросами наперебой.

– Расстались, – кивнула я, внезапно потея. – А что было?

– Он приходил сюда, – шепнула Магда, приближая ко мне свое напудренное личико с большими тревожными глазами. – Как-то прошел через секьюрити на входе, рыскал по всем этажам, искал тебя. Ты не говоришь ему, где ты?

Дурное, гадкое чувство шевельнулось внутри, будто я вдруг узнала, что мой сосед – маньяк.

– Я ушла от него.

– Может вам стоит поговорить? – спросила Эми, отпивая кофе. – Он выглядел странно. Очень злился, и это было заметно. Как будто ты ушла без всяких объяснений.

– Он знает, что сделал, Эми. Я не исчезла без причины. У меня был серьезный повод уйти.

Магда и Эми опустили глаза, и мне показалось, что они снова ищут синяки на моих руках.

– А насчет встретиться и поговорить: нет, не могу. Я не чувствую себя в безопасности рядом с ним.

Я держала в руках чашку с кофе и тайком нюхала свое запястье. Перед работой я взяла одеколон Билла и брызнула немного себе на руку. Аромат напоминал мне о нем, успокаивал, дарил его незримое присутствие.

– Ты живешь у родителей? – поинтересовалась Магда. – Прости, что тогда совсем некстати уехала в Дроэду. В кои-то веки подруге понадобилось пристанище, а я…

– Даже не думай себя винить! Я сняла небольшое жилье в Талла и пока пересижу там все бури.

– В Талла? Райончик по слухам не очень.

– На самом деле он не так плох. И… – мне захотелось добавить, что я еще никогда не чувствовала себя в такой безопасности, но промолчала. Все, что касалось Билла, почему-то хотелось спрятать от всего мира.

– А с семьей как? – спросила Эми. – Они поддержали твое решение? Кажется, твой отец был без ума от Дерека…

– Мама поддержала, отец – взбесился. Я даже не дала ему свой новый номер телефона.

– Все настолько плохо? – спросила Эми.

– Отец мечтает передать свою фирму в надежные руки. Он вложил в нее всего себя и всю свою жизнь. Но уверен, что женщина не способна обеспечить ей процветание, и если я не выйду за Дерека, то дело его жизни пойдет прахом.

– Чертов сексист.

– Иногда мне кажется, что я живу в какой-то параллельной вселенной, где женщина до сих пор – обычный объект сделки. Но еще хуже то, что я пишу все эти расчудесные статьи для журнала, а потом приезжаю в родной дом, где со мной обращаются, как с рабыней. Будь моя воля, я бы предпочла родиться у фермера, ей-богу. Фирма отца не стоит того, чем мне предлагают за нее заплатить.

– Прямо как в средние века, – заметила Магда. – Когда дворянские семьи, у которых дела шли не очень хорошо, выдавали своих дочерей за любого прощелыгу с деньгами, лишь бы расплатиться с долгами. Утонченных нежных красавиц с титулами и родословной швыряли коммерсантам и богатым фермерам, как куски мяса. У меня мурашки по коже, когда я представляю это: всю жизнь учишь поэзию, французский и как делать идеальный книксен, а заканчиваешь в постели у мерзкого кораблевладельца, которого знают все портовые проститутки, и кто двух слов связать не может без матросского мата.

– Вот и я заплачу за свою «дворянскую» кровь, – усмехнулась я. – Если только не открещусь от семьи.

Внезапно меня посетила мысль, что свободы все-таки можно добиться. Правда придется заплатить за нее большую цену.

– Кстати, ты хорошо выглядишь, – сказала Эми. – Что это? Благотворное отсутствие Дерека? Волшебный воздух Таллы? Косметика с ретинолом? А ведь гороскоп Девлин пророчил тебе вереницу непреодолимых тягот и низвержение с облака потайных желаний и сокровенных мечт! Это просто непристойно, Ванесса, так сиять своими глазами вопреки всем гороскопам, – со смехом закончила она.

Глядя утром в зеркало лифта, я и правда подумала, что выгляжу хорошо. Даже после пяти дней непереносимой боли. Это все влияние Билла и его забота. Я набрала два кило после того, как поселилась у него. Лицо больше не выглядело таким заостренным, перестали выпирать скулы. Даже румянец вернулся, хотя я всегда была анемично, болезненно бледной.

– Корейская кухня, – сказала я. – И пончики с шоколадными пуговками. И бабл-чай. И еще долгий качественный сон.

– Признайся, ты замутила с корейцем? – спросила Магда с таким медом в голосе, что мы все повалились на стол от смеха.

– Я ни с кем не встречаюсь, – сказала я, и, пожалуй, это даже ложью нельзя было назвать.

Мы с Биллом жили вместе, спали в одной кровати, он пытался помочь мне собрать мою жизнь воедино, беспокоился обо мне, даже кормил меня, когда мне было плохо. Я обсуждала с ним такие вещи, которые никогда не обсуждала с Дереком. Но мы не были парнем и девушкой, и неизвестно было, станем ли. Я не готова обременять его собой и своими паническими атаками.

Все было до того туманно и неопределенно, что я совсем не чувствовала угрызений совести, когда сказала подругам, что ни с кем не встречаюсь.

Впрочем, не думаю, что они поверили. Скорее всего, лицо таки выдало меня. Уверена, я выглядела, как Сейлор Мун во время волшебного превращения. «Лунная призма, дай мне силу!» Ну разве что звезда во лбу не светилась. Хотя как знать…

* * *

В тот день я нашла письмо от Дерека на своем рабочем столе. Я открыла его, готовясь к чему угодно. Честно, даже к смертельному порошку, насыпанному в конверт.

Внутри оказалась только небольшая записка. Никакого яда. Впрочем, слова были так же токсичны:

«Я был готов к чему угодно, к тому, что ты слишком труслива, неопытна, холодна, злопамятна, и готов был закрыть глаза на что угодно до тех пор, пока ты будешь работать над своими недостатками. Но к чему я не был готов – это к тому, что моя маленькая невинная Ванесса окажется самой настоящей шлюхой. Не успела остыть наша постель, а ты уже прыгнула в чужую. А может, и вовсе спала в двух, пока тебя не вынудили выбрать одну? Все, о чем я подозревал, оказалось правдой, и почему-то это ранит сильнее всего».

Я смяла записку в кулаке. Уверена, Дереку не стоило большого труда узнать о Билле. Отец мог сказать ему. Или Дерек нанял кого-то, чтобы проследить за мной. Меня это не сильно беспокоило. А вот то, что он легко сумел войти в мой офис – весьма.

Мне было страшно, то и дело казалось, что Дерек вдруг выйдет из-за угла и накинется на меня. Я показала записку Эми и Магде, как только мы встретились за обедом. Эми прочла ее и усмехнулась:

– И часто он прибегал к подобному?

– К чему именно?

– К тому, что я вижу в этой записке: оскорблениям; намекам, что он идеален, а ты должна работать над своими недостатками, чтобы возвыситься до него; попыткам доказать, что он здесь жертва; и конечно же обожаемому всеми манипуляторами слову «шлюха».

– Теперь я поняла, что часто, – сказала я. – А раньше просто закрывала на это глаза. Пока пьешь яд по каплям каждый день, то привыкаешь к нему. Но если пройти детоксикацию, то сразу же понимаешь, насколько херово все было.

– Шлю-ю-ха, – процитировала Магда, тоже разглядывая записку. – Куда же без «шлюхи», когда дело доходит до разрыва. Я бы скорее удивилась, если б обошлось без нее.

Я дала себе слово отныне не поддаваться на провокации Дерека. Но все равно он умудрялся каждый раз находить слова, которые ранили меня. Он достиг в этом искусстве невероятных высот.

– Если я скажу, что я и правда… в близких отношениях кое с кем, – начала я, – и познакомилась с этим парнем еще до разрыва с Дереком, имеет ли он основания… – я запнулась, подбирая слова.

– Основания делать что? Называть тебя шлюхой? – вскинула бровь Эми. – Нет, не имеет. Начнем с того, что ты можешь сама решать, когда и с кем быть. Ты имеешь право соглашаться или отказываться, начинать отношения или прекращать их. Ты имеешь право распоряжаться своей жизнью. Но не всем это нравится. Многие предпочитают, чтобы женщина была удобной и тихой, как вещь. Дерек как раз из их числа. А слово «шлюха» – его инквизиторский меч, которым он машет направо и налево, когда не может достать тебя голыми руками.

– Черт, аж захотелось поднять тост за всех шлюх мира, – сказала Магда. – То есть за всех этих прекрасных и независимых женщин, которые сами решают, с кем и когда встречаться.

– За шлюх! – воскликнула Эми так громко, что все в кафе начали оглядываться.

Я расхохоталась и тоже подняла свой стакан. Если я шлюха только потому, что посмела уйти, и только потому, что посмела принять помощь от другого мужчины, то я счастлива быть шлюхой, Дерек.