Крылья Ветра

Ночь окунула мир в тишину, укутала мягким покрывалом лунного сияния и рассыпала по небу путеводные нити созвездий. На террасе над обрывом гулял пропитанный морским запахом лёгкий ветер, и Цинсюань вдыхал его, прикрывая глаза, наслаждаясь свежестью и покоем после суматошного дня. Как всякое долгожданное событие, бракосочетание прошло шумно, весело и, теперь казалось, слишком быстро. Вот только занимался рассвет, только собирались гости, а уже луна серебрила дорожки на водной глади. Костяные спины драконов рассекали гребни волн в водовороте морского танца, белые черепушки иногда поднимались вверх, и Цинсюань приветливо махал, уверенный, что их пустым глазницам прекрасно видно маленького человечка на вершине утёса.

Их дом весь сиял тёплым светом сотен свечей, но терраса оставалась погружённой в уютный полумрак. Цинсюань любил проводить тут время: смотреть на бесконечно далёкий горизонт, слабым росчерком разделяющий два мира, пить вино и считать срывающиеся с неба звёзды, заниматься любовью на мягкой тахте, когда ветер охлаждает разгорячённое страстью тело. Всё это он любил, потому что рядом был любимый человек, и не оставалось сковывающих запретов. Цинсюань ощущал свою любовь как свободу и был ею опьянён сегодня сполна. Она текла по венам обжигающим счастьем, вырывалась из груди весёлым смехом и оседала в животе тягучим, чувственным желанием. Хотелось танцевать, закружиться в воздухе сумасбродным вихрем и лёгким порывом осесть прямо в родные объятия.

Словно в ответ на его мысли, ветер усилился, взъерошив без того растрёпанные за день волосы и подол алых одежд. Тонкая ткань не спасала от пропитанной влагой ночной прохлады, и хотя богам не страшен холод, тратить на это силы категорически не хотелось. Цинсюань чувствовал усталость, но приятную, обволакивающую умиротворением свершившихся важных перемен. И осознавал, что жизнь уже бесповоротно изменилась к лучшему, вернув ему самую важную частичку души. Теперь у Цинсюаня есть семья, он действительно обрёл её несмотря ни на что, пройдя почти невыносимый путь боли и скорби. Тысячами уколов под кожей пронеслись мысли о потерянном единственном родном человеке и улетели порывом ночного бриза над водой. Он никогда не забудет, но наконец-то может отпустить.

Цинсюань зябко поёжился и немедленно ощутил смыкающиеся на талии крепкие руки:

— Опять поднимаешь ураган? — тихо спросил Хэ Сюань, упираясь в плечо подбородком.

— Вовсе не я, — запротестовал Цинсюань и накрыл его ладони своими. — Ветер, знаешь ли, иногда поднимается и без моего участия.

Спорить с этим было сложно, с одним уточнением, от которого просто невозможно было удержаться:

— Конечно, и сам собой всю нечисть в округе сносит.

— Вечность мне будешь вспоминать погром в Доме Блаженства? — надулся Цинсюань.

— Ну зачем же? Только пока не возмещу убытки.

Цинсюань обречённо вздохнул:

— Значит, всю.

Ответом ему было едва слышное согласное хмыкание. Долг Черновода перед Собирателем Цветов был настолько обширным, что уже считался практически условным. То есть возвращать его никто не требовал, но подколоть при любом удобном случае оставалось делом чести.

— Кстати, Хэ-сюн, ты обещал мне рассказать, где пропадал весь день и всю ночь. Я уже присвоен, можешь начинать.

— Ах, да, об этом… — Хэ Сюань разомкнул объятия и немного отступил, — пойдём внутрь, кое-что покажу.

Цинсюань заинтересованно последовал за супругом — это слово он мысленно смаковал весь день — и только дойдя до опочивальни понял, что будет не рассказ, а сюрприз.

— Хэ-сюн, только не говори, что ты для нашей брачной ночи выбирал что-то вместе с Собирателем Цветов. Весь день. И всю ночь.

Хэ Сюань наградил его таким выразительным взглядом, что Цинсюань захихикал, прикрываясь веером.

— Есть вещи, которые нельзя упоминать в одной фразе, милый, — скривился Хэ Сюань, — особенно в брачную ночь.

В спальне было гораздо меньше света, чем в остальных комнатах; темноту разгоняли только две красные свечи, по традиции с узорами дракона и феникса. В воздухе витал аромат благовоний, а на украшенной по случаю красным балдахином постели стоял красивый резной сундучок. Хэ Сюань взял его в руки и открыл, демонстрируя лежащую на мягкой ткани закрытую жемчужницу.

— Помнишь, ты говорил, что хотел бы увидеть Жемчужину семи морей? Я подумал, что было бы неплохо преподнести тебе её, как свадебный подарок.

Глаза Цинсюаня удивлённо округлились.

— И ты искал её всё это время? Ох, Хэ-сюн, в следующий раз я буду аккуратнее в пожеланиях: ты слишком серьёзно их воспринимаешь, — пробормотал немного взволнованно Цинсюань, доставая подарок из шкатулки.

— Я бы хотел выполнить каждое из них, но, пожалуй, начну со следующего, потому что это не совсем она, — признался Хэ Сюань. — Жемчужина неожиданно оказалась барышней: весьма любопытной, но совершенно неподходящей для подарка. Если хочешь, позже я вас познакомлю.

Цинсюань сперва ошеломлённо похлопал глазами, а потом расхохотался:

— Милостивые предки, Хэ-сюн, твоей удаче даже градоначальник Хуа позавидует! Надеюсь, госпожа Жемчужина не обиделась, что её хотели подарить?

— Да уж, свезло так свезло, — усмехнулся Хэ Сюань, — зато раздобыл у неё другой артефакт. Эта малютка тоже кое-что умеет. По словам её создательницы, она поддерживает в доме атмосферу благополучия, а ещё светится, когда рядом с ней счастливы, и поёт, хотя это сомнительное дополнение.

— Ну почему же сомнительное? Я тоже пою, когда счастлив, будем с ней друг другу подпевать.

— Одни певуны вокруг, — вздохнул Хэ Сюань, но тихо радовался, наблюдая, какой искренний интерес вызвал его подарок.

— Спасибо, Хэ-сюн, не только за подарок, но и за то, что так внимателен к моим словам и желаниям. — Цинсюань потянулся оставить в уголке губ возлюбленного невесомый поцелуй, и в этот момент жемчужница открылась, тут же привлекая внимание обоих.

Изнутри она светилась мягким, всё усиливающимся светом. Крупная жемчужина в центре раковины была едва различима в этом сиянии.

— Смотри, Хэ-сюн, теперь тебе никогда не придётся понапрасну обо мне беспокоиться, — обрадовался Цинсюань. — Просто взглянешь на неё и вспомнишь, что она сияет моим счастьем.

— Нашим счастьем, мой ласковый Ветер, — прошептал Хэ Сюань ему на ухо жарким шёпотом. — Нашим.

Цинсюань как-то сразу вспомнил, что подарок — не единственная цель их возвращения в спальню, и поторопился убрать сияющую раковину на полочку повыше. Всё, что находилось в пределах досягаемости от постели, имело свойство быстро приходить в негодность. Он вернулся в объятия супруга, теперь в полной мере ощущая охвативший всё тело трепет, и провёл кончиками пальцев по вороту его красных одежд.

— Хэ-сюн, тебе так идёт этот цвет, но я думаю, что знаю более привлекательный вид.

— Я тоже, — согласился Хэ Сюань, опускаясь на кровать и утягивая Цинсюаня к себе на колени, — весь день только об этом виде и думал.

Руки демона ощутимо сжались на скрытых тканью бёдрах, и Цинсюань охнул, подаваясь вперёд. Губами поймал золотую серёжку и потянул, заставляя откинуть голову, открывая доступ к шее.

— Как неприлично думать о таких вещах на людях, Хэ-сюн, — оставляя влажный след на коже, журил Цинсюань совершенно неприличным же тоном. — Хорошо, что ты не поделился со мной своими мыслями, иначе гостям пришлось бы расходиться значительно раньше, а это очень… — за поцелуями последовал лёгкий укус, — …неприлично.

Руки Хэ Сюаня запутались в слоях тончайшей ткани, и он почти готов был разорвать её к гулям, но Цинсюань не позволил, толкая его на постель, вынуждая лечь и смотреть, как он сам демонстративно медленно распутывает многочисленные завязки одну за другой. Вышивка на одежде бликовала в неровном свете свечей, переливалась мягким золотом, пока наряд слой за слоем с тихим шорохом оседал на пол. Взгляд Хэ Сюаня вбирал весь этот блеск и разгорался тёмным желанием. Цинсюань на его бёдрах оставался самой прекрасной картиной, которую только можно было изобразить. Ради этого стоило ждать, кусая губы в нетерпении. Ему вспомнились ночи, проведённые в пути, когда они засыпали в одной постели, но нельзя было прикасаться слишком откровенно. Нельзя, потому что он сам так решил. Нельзя, потому что Цинсюань ничего не помнил. И хотя с тех пор они уже были вместе, этот временный запрет всё ещё врезался в память неприятными рубцами.

«Теперь мой, только мой, и никто не сможет помешать, — с каким-то болезненным ликованием думал Хэ Сюань. — Никто не отнимет, никто не посмеет!»

Будто ощущая это внутреннее напряжение, Цинсюань наклонился к его губам, провёл кончиком языка с безмолвной просьбой ответа, и Хэ Сюань понял, что крепко, почти агрессивно сжимает зубы. Ему всегда будет казаться, что он дракон, защищающий сокровище. Жадный монстр, не желающий делиться своим богатством. Но единственной ласки достаточно, чтобы осознать: монстр остаётся любимым. Пусть это будет их маленькая игра. Хэ Сюань подался навстречу, жадно выпивая дыхание любимого, касаясь обнажённых плеч и забирая в объятия горячее, трепещущее тело. Удивительно, как рядом с Цинсюанем ему самому становилось невыносимо жарко в одежде, от неё хотелось избавиться немедленно, только чтобы ощутить ещё больший пожар.

Цинсюань охотно и совсем не аккуратно помогал избавиться от помехи, активно при этом проезжаясь пахом по болезненно твёрдому члену. Маленький паршивец даже не скрывал, что делает это намеренно, и коварно улыбался на каждый ответный сдавленный стон. Он в полной мере заслуживал быть опрокинутым на постель и жёстко оттраханным за свои провокации, но Хэ Сюань умел выжидать подходящий момент. Когда кожи к коже станет умопомрачительно много, когда шею и грудь разукрасят багровые следы, когда задыхающееся от ощущений божество будет несдержанно стонать, глубже насаживаясь на его пальцы и бессвязно повторять его имя. И вполне возможно, что к тому моменту один очень расчётливый демон забудет к гулям все свои планы.

Внизу живота рождалось мучительное томление, разгоняя по телу волны дрожи, и Цинсюаню одновременно хотелось скорее достичь удовольствия и растянуть его как можно дольше. Сознание слегка туманилось от вина и страсти, а пальцы внутри лишь изводили предвкушением, не давая того желанного чувства заполненности, доводящего до исступления. Ему всегда казалось мало, пока не доходило до предела выносимого. И Цинсюань, как обычно, использовал самую плохую идею: дразнить опасного демона. Склонившись к его шее и оставляя россыпь влажных поцелуев, спустился ниже, лаская соски и чувствуя, как сильнее с каждым разом в него толкаются пальцы.

Ему было мало, так мало.

Цинсюань обхватил возбуждённую плоть супруга, провёл несколько раз по всей длине, обвёл головку большим пальцем, растирая выступившие капли смазки. Ладонь Хэ Сюаня, придерживающая его за талию, сжалась сильнее, оставляя краснеющие следы, а пальцы покинули растянутый вход. Плавным движением он поменял их местами, переворачивая Цинсюаня на живот и вынуждая приподнять бёдра. В такой позе он казался слишком беззащитным и уязвимым, но в то же время представлял собой совершенно потрясающий вид. Острые лопатки, слегка сведённые от того, как Цинсюань упирается в постель, тонкая даже в мужском обличии талия соблазнительно прогибается, демонстрируя аппетитные молочно-белые ягодицы, на которых, к огорчению Хэ Сюаня, до сих пор нет его следов.

Внутренний голод требует немедленно это исправить, и разве возможно ему сопротивляться?

Хэ Сюань разводит упругие половинки, поглаживая влажный от масла вход, и касается одной сперва губами, а потом достаточно чувствительно прикусывает нежную кожу, вызывая несдержанный вскрик, и тут же зализывает отчётливые следы. Цинсюань нетерпеливо ёрзает на постели, его бёдра мелко подрагивают, а руки сминают шёлковые простыни, и можно было бы изводить его ещё немного, если бы самому хватало выдержки. Хэ Сюань отлаживает ладонью оставленные отметины, последний раз проникает внутрь пальцами и почти с облегчённым обоюдным стоном заменяет их своим членом. Цинсюань легко принимает его сразу на всю длину, сильнее прогибается в пояснице, откидывая голову назад. Тяжёлые, густые пряди рассыпаются по спине, струятся мягким водопадом, скрывая плечи. Хэ Сюань аккуратно собирает их, перекидывая на одну сторону, накрывает Цинсюаня собой, оставляя на шее и затылке обжигающие поцелуи, и медленно начинает двигаться, слушая, как тяжёлое дыхание его супруга сбивается на стоны тем громче, чем сильнее и быстрее становятся толчки.

Удовольствие Цинсюаня легко читать по его телу. Гораздо легче, чем другие эмоции. Он несдержан, когда счастлив, но получаемое наслаждение куда ярче. Его голос срывается на крик, когда Хэ Сюань находит нужный угол и попадает по самой чувствительной точке. Его ноги дрожат, а колени разъезжаются на влажных простынях, он сжимается на члене Хэ Сюаня до звёзд в глазах, когда почти доходит до грани и сквозь всхлипы продолжает принимать его, сам насаживаться сильнее в погоне за оргазмом.

Но Хэ Сюань, конечно, не может позволить своему милому супругу так легко отделаться в их первую брачную ночь, будто в другие когда-нибудь позволял. Он останавливается неожиданно, игнорируя жалобное «Хэ-сю-юн», и выходит из немного покрасневшей, припухшей от трения дырочки, переворачивая Цинсюаня на спину, и закидывает его ноги себе на плечи. Он весь пылает даже в темноте заметным румянцем, глаза влажно блестят, застланные поволокой возбуждения, налитый член прижимается к животу, пачкая кожу выступающей смазкой. Хэ Сюань довольно облизывает взглядом каждый цунь открывающейся картины и медленно толкается внутрь. Всего чуть-чуть, хоть Цинсюань и пытается податься навстречу, но крепкие ладони на ягодицах удерживают его. Лёгкие покачивания бёдрами он встречает тихим поскуливанием и почти обиженным взглядом.

— Хэ-сюн, почему ты так жесток со своим супругом?

Хэ Сюань, усмехаясь, опускается ниже, убирая ноги Цинсюаня себе на талию и упираясь ладонями в постель.

— Разве я недостаточно забочусь о своём супруге? — шепчет у самых недовольно надутых губ, но пресекает ответ жадным поцелуем, проникая языком так глубоко, что Цинсюаню остаётся только принимать его, цепляясь за плечи, а когда поцелуй прерывается, жадно глотать воздух. — Тогда скажи, что мне для тебя сделать?

Взгляд Цинсюаня совершенно расфокусированный, так что Хэ Сюань даже сомневается, слышит ли тот его слова, с приоткрытых губ срываются тяжёлые вздохи, и только руки сильнее притягивают к себе, не позволяя отстраниться.

— Мой муж всегда должен знать, что я хочу только его, — отвечает тихо и невесомо касается лица демона кончиками пальцев, гладит подбородок и спускается к шее. На его губах расцветает улыбка, такая ласковая, что сердце заходится болезненным восторгом, — хочу больше всего на свете. Так сильно, чтобы не помнить даже собственное имя, но никогда не забывать твоё.

Есть что-то противоестественное в той нежности, что способна затопить до края даже совершенно тёмную тварь. Цинсюань — единственный луч света, уничтоживший всю боль и гнев в душе, не видевшей для себя шанса на будущее. И тот, кто веками был мёртв внутри, теперь точно знает, что для жизни нужно не дыхание, а эта лишающая разума, бесконечно прекрасная нежность, имя которой Ветер.

Хэ Сюань прикрывает глаза, касаясь лба Цинсюаня своим, берёт в ладонь его подрагивающие пальцы и подносит к губам, оставляя поцелуи на каждом. А после переплетает их пальцы, фиксируя руки на головой, и продолжает двигаться, постепенно увеличивая темп, сильнее вбиваясь в податливую плоть резкими толчками. Цинсюань выгибается и стонет, подаётся навстречу, крепко обвивая ногами талию Хэ Сюаня. Воздух в комнате кажется горячим и густым, полным пряного возбуждения и громких, влажных шлепков. По венам вместо крови растекается чистое пламя, и Цинсюань уверен, что сгорит в нём без сожалений. Хэ Сюань так безжалостно идеально попадает по самым чувствительным местам, не давая ни мгновения поблажки, пока его тело не начинает содрогаться сладостными спазмами, пачкая их тела горячим семенем. Хэ Сюань продлевает его удовольствие, лаская пульсирующий член, и входит медленно и глубоко, давая переждать пик оргазма.

В голове Цинсюаня блаженно-пусто, он чувствует себя безвольной тряпичной куклой, разобранной на мелкие детали. Он ощущает поцелуи на своих веках, скулах, губах, ощущает, как нежно касаются его прохладные пальцы, как быстрее и резче толкается член в его чувствительный вход, но отвечает только слабыми стонами. Он плавится от крепких объятий, когда Хэ Сюань наваливается на него сильнее, вдавливая в постель, продолжая брать в своём безумном темпе, доходя до края и изливаясь внутрь. Его супруг действительно хорошо о нём заботится, не оставляя в теле ни одной твёрдой кости. И пока Цинсюань заново учится двигаться, рисует губами на его ключицах и плечах влажные узоры.

Луна прячется за горизонтом, и только звёзды застенчиво подмигивают в распахнутое окно. Прохладный ночной воздух наполняет комнату свежестью, заигрывая с потрескивающими, догорающими свечами. Цинсюань, уютно устроившись в объятиях любимого демона, едва сдерживает сонную негу. Потяжелевшие веки норовят сомкнуться, но ему ужасно не хочется упускать ни одного мгновения этой чудесной ночи. Отдохнуть можно в любой день, но этот, самый счастливый день, хочется прожить полностью и без остатка, сохранить в памяти каждую незначительную деталь. Весь восторг, всю нежность, жгучую страсть и безмятежную тишину. Ему лениво говорить, но вопрос не даёт покоя:

— Хэ-сюн, мне кое-что любопытно.

Хэ Сюань улыбается, не открывая глаз и перебирая пальцами мягкие пряди Цинсюаня.

— Любопытство — второе имя ветра, — хмыкает он и целует встрёпанную макушку.

— Ну, Хэ-сюн, мне правда интересно.

— Так спроси, наконец, — веселится Хэ Сюань над своим неуёмным божеством.

Цинсюань завозился и перевернулся, с комфортом располагаясь верхом на Хэ Сюане, складывая руки у него на груди и устраиваясь на них подбородком, чтобы удобнее было заглядывать в глаза:

— Когда-то давно я увидел одного недавно вознёсшегося, угрюмого небожителя и решил во что бы то не стало заполучить его улыбку. А когда, наконец, её увидел, такую редкую и прекрасную, совсем потерял голову. Ты знаешь, Хэ-сюн, что твоя улыбка не меняется, даже когда ты изменяешь облик? Так вот, я понял, что это самое невероятное чудо в трёх мирах, и сотворил его я, ведь именно мне первому на небесах ты улыбнулся, хоть и едва уловимо. С тех пор я совершенно точно никогда не переставал тебя любить, — в ясных глазах Цинсюаня искрится восторг, воспоминания о прошлом больше не причиняют ему боли, — но ты ни разу не рассказывал, когда полюбил меня. Теперь я твой муж и имею право знать.

Хэ Сюань слушал, продолжая улыбаться. Теперь это было чем-то до боли естественным и привычным. Он помнил тот день. Невозможно забыть, когда всё твоё существование переворачивается с ног на голову. Даже если все силы прикладываешь, чтобы это отрицать. Даже если сам себе признаться не решаешься и ломаешь все выстроенные в сердце мосты. Этот день запомнить было просто.

— Я полюбил тебя тогда… — Хэ Сюань заключил Цинсюаня в кольцо своих рук, ощущая потребность касаться как можно больше, — …когда ты впервые сотворил чудо. И с тех пор никогда не переставал.

— Выходит, мы полюбили друг друга одновременно? — Цинсюань ещё ярче засиял от этого открытия.

— Выходит, что так. — Внутри с новой силой разгорается сладкое томление от близости, от счастливого блеска глаз, от тёплой, гладкой кожи под пальцами, и Хэ Сюань совершенно не собирается больше этого скрывать. — Я задолжал тебе очень много любви.

Цинсюань ощутил, как ему в живот упирается нарастающее возбуждение. Он был немного измотан и всё ещё ощущал лёгкий дискомфорт после предыдущего раза, но на что ему божественные силы, если нельзя слегка перестараться на брачном ложе? С довольной улыбкой он поднялся, оседлав бёдра Хэ Сюаня, и самоуверенно заявил:

— Я собираюсь начать взымать с тебя все долги, Хэ-сюн, прямо сейчас.

На рассвете он непременно подумает о том, что божественным силам не равняться с демоническими в определённых вопросах, но до того времени с неба упадёт ещё очень много звёзд. А полумрак спальни будет рассеивать мягкий свет волшебной жемчужины, зазвучавшей этой ночью своей новой песней, чтобы больше никогда не погаснуть в этом доме, пока существуют три мира.