Глава 28
Дженни
Мама Тэхена спит уже три часа. Все это время он не сказал ни слова. Я сижу в кресле рядом с ним. Он держит ее ладонь, обхватив голову руками, лежащими на ее постели. Иногда я дотрагиваюсь до него. Я хочу, чтобы он знал, что я рядом. Я всегда буду рядом. Я поочередно то глажу его спину, то касаюсь ноги, то отодвигаюсь, чтобы дать ему пространства. Но все равно не встаю с кресла. Пока он рядом с ней, я буду рядом с ним.
И даже дольше.
У меня болит за него сердце — разрывается из-за него и нее. За всех, потому что без нее этот мир будет чуточку более одиноким.
Я знакома с ней совсем немного, но уже знаю это.
У него урчит в животе, но я не спрашиваю, хочет ли он есть. Я знаю, что он ответит «нет».
Я гляжу на Тэхена. Гляжу на Сонми и мысленно возвращаюсь к маме, которая прощает-ся со мной. К тому, как ее кости, должно быть, выглядели в том лесу. Одни. Я рада, что Сонми уходит не в одиночестве.
Рада, что мы с Тэхеном тоже не останемся сами по себе.
Он выпрямляется, чтобы провести рукой по волосам. Они настолько взлохмачены, я никогда не видела их такими. Его нога дергается вверх и вниз. Но он не проронил ни слезинки.
И вот впервые он поворачивается и смотрит на меня. Боль в его глазах пронзает мою грудь и вызывает наворачивающиеся на глаза слезы. Я не такая сильная, как он.
— Не плачь, — шепчет он. — Не сейчас. Ты так долго не плакала из-за себя. Если ты сделаешь это сейчас, то плачь из-за нее, а не меня.
Я киваю. Он отклоняется от кровати, чтобы провести ладонью по моему лицу. Чтобы убрать мои волосы за ухо.
Улыбка, которую он дарит мне, хуже плача. Она сломленная. Страдальческая.
И так же быстро он убирает руку, отворачивает голову и снова прислоняется к посте-ли. Держа ее за руку и следя за ее дыханием. Дыхание, которое я начинаю считать между секундами.
Заглядывает Ёнджи. Медсестра из хосписа. Тэхен не говорит с ними. Они говорят со мной, но думаю, в основном, хотят оставить нас наедине с ней в ожидании ее смерти.
Тэхен
Впервые за несколько часов мамины глаза открываются. Если быть точнее, за пять. Они блуждают по комнате, в них сквозит страх.
— Что такое? Что случилось? Тебе нужна сестра?
— Я опаздываю на работу! — говорит она и пытается встать.
Работу? Она уже год как не работает.
— Мам... ты не работаешь. Ты... — Я не могу это выговорить. — Тебе нужна медсестра?
— Я не хочу, чтобы меня уволили. Мне нужны деньги. Мой сынок... — Она выглядит напуганной до смерти. Вырывает свою руку из моих.
Мое сердце колотится. Тело немеет. Разве она не знает, кто я?
— Это я. Твой сын. Тебе не нужно работать. Просто нужно отдыхать.
— Тэ? — ее голос скрипит, в нем все еще слышится замешательство.
— Да. Да, это я. — Это я. Я должен сказать ей, кто я. Мне хочется кричать. Ругаться. Проснуться от этого дерьмового кошмара и узнать, что все хорошо.
— Тэ... — снова говорит она, на этот раз с узнаванием. В комнату опять входит сестра, наполняет шприц и вводит ей обезболивающее.
Раз, два, три.
Ее веки трепещут.
Четыре, пять, шесть.
Она снова засыпает.
Я опускаюсь в кресло.
Я уже ее потерял.
Дженни
Тэхен произнес всего несколько слов, но ничего важного. Я обнимала его и давала пространство. Ёнджи принесла еду, к которой мы даже не притронулись. Только единствен-ный раз мы выходили в туалет.
Проходит четыре часа, когда ее глаза, наконец, снова открываются. Сколько часов мы уже здесь? Я задерживаю дыхание. Я думаю, что мое сердце тоже останавливается.
Пожалуйста, пусть с ней все будет в порядке. Пусть она знает, кто он. Пусть он сможет с ней попрощаться.— Как... бы... мне... хотелось... чтобы... ты... не выглядел... таким... печальным... — произносит она, слабо улыбаясь.
Я чувствую, как в теле Тэхена ослабевает напряжение.
— Мам. Привет. Как ты себя чувствуешь?
— Рада видеть тебя, — отвечает она.
Я знаю, что не должна. Что должна быть сильной, но я не могу бороться со стекающими по лицу слезами. Не могу сдержать их или повернуть вспять.
Все это не от грусти. Я вижу, как она смотрит на него, и это прекрасно. Она любит его так, как мать должна любить своего ребенка. Полностью. Абсолютно. Для нее он самый важный человек в этом мире, и я так счастлива, что у них это есть.
— Ты всегда пытаешься увидеть во мне хорошее, — Тэхен пытается поддразнивать. За это я люблю его еще больше.
Она тянется к его руке. Я и не осознавала, что они отпустили друг друга. Он протягивает ей ладонь, и она ее сжимает.
— Позволь мне поговорить с Дженни. — У нее такой тихий голос, что я едва могу расслышать слова. Тэхен выглядит так, будто готов запаниковать. У него расширяются глаза, когда он переводит взгляд с нее на меня.
— Все хорошо, — говорит она. — Это займет всего минуту.
Я плачу сильнее. Мне нужно остановиться, но я не могу себя заставить. Я вытираю глаза, когда Тэхен поднимается. Он целует ее в щеку. Встает и прижимается своим лбом к моему.
Слова не нужны. Мы просто прижимаемся друг к другу.
— Все будет хорошо, — шепчу я.
Он кивает.
— Я люблю тебя.
— Я тоже.
А потом он уходит. Я занимаю его место в кресле, и мне приходится наклониться ближе, чтобы слышать ее.
— Вместе вы прекрасны. — У нее дрожит подбородок, отчего я снова плачу.
— Я люблю его. Он...
— Расстраивает.
Я улыбаюсь.
— Да.
— Но он еще и замечательный. — В этот момент ее голос звучит гордо. Даже и не подумаешь, что она больна. Она всего лишь мама, которая гордится своим сыном.
— Вы, ребята, думаете, что с самого начала меня обманули, — хрипит она. — Но вы обманули самих себя.
Я киваю, потому что она права. Я не удивлена тем, что она знает. Мне лестно, что теперь она видит, что все это настоящее.
— Позаботься о нем.
Слова хлещут меня, как прутья.
— Позабочусь, — едва выговариваю я между рыданиями. Я сжимаю ее руку и кладу на нее щеку. — Позабочусь, позабочусь, позабочусь.
— Позаботься и о себе тоже. И позволь ему. Он этого не понимает, но он хорошо умеет заботиться о людях.
— Да, — я говорю это с такой же убежденностью, как и она. — Он хорошо обо мне заботится.
— Ты тоже должна быть в состоянии позаботиться о себе. Вы оба: ты и Тэ. Опереться — это нормально, но вам обоим нужно знать, насколько вы сильны.
— Я...
— Твоя мама любила тебя, — перебивает меня Сонми. Я выдыхаю. Мои слезы текут по ее руке, и я чувствую вину, но не могу их остановить.
— Она любила тебя. Не могло быть иначе. Возможно, она не всегда знала, как тебе это показать. Возможно, она не всегда делала правильные вещи, но она любила тебя. Она любила тебя, — снова говорит она.
— Спасибо, — снова и снова повторяю я. Пока у меня не дерет горло. Пока она не знает, насколько много значат эти слова для меня, потому что они должны быть настоящими, раз она их говорит.
— Он любит тебя, — добавляет она. — И я люблю тебя. Ты все, на что я могла надеяться для него.
Я не могу удержаться. Я встаю и наклоняюсь, чтобы положить голову ей на грудь. Слезы не прекращаются. Она успокаивает меня. Проводит рукой по волосам. Точно так же делает и Тэхен, и я задаюсь вопросом, сколько же ушибленных коленей и плохих дней она вот так утешила.
В конце концов, когда слезы высыхают, я выпрямляюсь.
— Спасибо. Я тоже вас люблю.
Ответ мне — быстрый кивок.
— Мне нужен Тэ. — Ее голос пронизан болью. Разбит и кровоточит ею. — Мне нужен мой мальчик.
Тэхен
Мои ноги отяжелели, но мне как — то удается их передвигать. Джен остается в коридоре, когда я закрываю дверь в мамину спальню.
Не знаю, нормально ли это, правильно или так я становлюсь самым слабым сукиным сыном на планете, но я залезаю к ней в кровать, надеясь и молясь, что не делаю ей больно. Все, что я знаю, — это то, что она нужна мне.
Я накрываю ее рукой. Сворачиваюсь на боку. Я чувствую себя маленьким... как в детстве. Как я залезал к ней в кровать, когда мне снился кошмар или соседи так громко кричали, что пугали меня.
— Мой милый, милый мальчик, — произносит она. Не знаю, как ей удается говорить так отчетливо, сильно. Возможно, из-за меня. Потому что она знает, что мне это нужно.
— Живи своей жизнью, — наконец, говорит она. Мне приходится поднять к ней глаза, потому что я не понимаю, что она имеет в виду.
Она вздыхает. Закусывает свою потрескавшуюся губу.
— Ты можешь делать все, что хочешь, Тэ. Это все, что я хотела, чтобы ты знал. Ты лучше меня. Лучше своего отца. У тебя может быть все. Ты можешь быть кем угодно. Делать, что угодно... но живи своей жизнью. Если ты решишь, что колледж не для тебя, то не делай этого из-за меня. Я хочу, чтобы ты нашел то, что сможет сделать тебя счастливым, и удержал это. Чтобы ты ухватился за это изо всех сил. Если я к чему — то и подталкивала тебя, то лишь потому что хотела, чтобы ты знал, что ты лучше того, чтобы продавать наркотики или сидеть в тюрьме. Чтобы собирать деньги по крохам, как я.
Продавать наркотики. Сидеть в тюрьме.
Звучит знакомо? Все те вещи, за которые я ненавидел отца.
Ее глаза пристально глядят в мои.
— Просто будь хорошим... будь счастливым. Все, чего я хочу для тебя. И чтобы ты знал, какой ты уникальный. Ты сильный, верный, заботливый. Ты вызываешь у той девочки такую улыбку, будто она в ладони держит целый мир. — Она замолкает, тяжело дыша от попытки так много говорить. А потом шепчет: — Ты подарил мне мир.
Я упрашиваю себя хоть что-нибудь сказать, но не могу подобрать слов. Они заперты внутри меня. Каждый раз, когда они пытаются выскользнуть, их закрывает какая-то дверь, не давай выйти.
— Ты подарил мне мир, — снова говорит она. — Ты единственный в моей жизни, кто что-то значит.
— Ты сделала меня тем, кто я есть, — все, что мне удается выговорить. Надеюсь, этого достаточно. Надеюсь, это правильно. Когда я гляжу на нее, ее лицо влажное. Слезы дарят влагу губам, изогнутым в улыбке.
* * *
Проходят часы. Я даже понятия не имею, сколько. Они идут, пока она спит и хрипло дышит. Она уже долгое время больше не просыпалась. Сейчас середина ночи. А мне приходится лишь смотреть на часы, но у меня нет сил.
Дженни стоит у окна, вглядываясь в темноту. Включен только маленький светильник у маминой кровати. Уличные фонари освещают мою танцовщицу.
Глядя на нее, я вдруг нуждаюсь в ней. Ощутить ее, поговорить с ней. Она подпрыгивает, когда кресло скрипит, и я встаю. Не говоря ни слова, я подхожу к ней и притягиваю в свои объятья. Зарываюсь лицом в ее шею, а она цепляется за мою спину.
И почему-то... я чувствую себя лучше. Все еще разбит, потерян, зол, но не так одинок.
Я делаю шаг вперед, а Дженни назад. Она прислоняется к стене и позволяет мне обнимать ее. Она обнимает меня.
— Я теряю ее, — срывается с моих губ в ее шею. — Черт возьми, я теряю ее. Я больше не хочу терять тех, кого люблю. Я не хочу потерять тебя. — Не знаю, откуда вдруг берутся эти слова, но я не могу их остановить. Не могу вернуть их обратно. — Большую часть времени я веду себя как придурок, но ты делаешь меня лучше. Ты делаешь меня счастливым. Я не хочу потерять тебя. Я люблю тебя. Я не хочу тебя потерять.
— Я тоже тебя люблю. Я никуда не ухожу. Мы делаем друг друга лучше.
Я отстраняюсь от нее. Кладу ладони на ее бедра. Впиваюсь в них ногтями, потому что мне нужно держать ее как можно крепче. А потом наклоняюсь вперед и целую ее. Поцелуй медленный и спасительный. Она стонет, и я проглатываю ее стон. Пробую на вкус каждую частичку ее губ. Отдаю ей свои. Впиваюсь в нее. Прижимаю к себе.— Я хочу быть кем-то, — отодвигаясь, говорю я. — Не знаю, кем. Я лишь знаю, что не хочу быть парнем, продающим травку. Тем, который разбивает свой телефон о дерево, когда понимает, что влюблен в девушку. Который сидит в тюрьме и вымещает свою злость на нее из-за того, что она рядом с его мамой, когда он не может быть.
— Ты лучше этого, — шепчет она.
— Не знаю, так ли это, но я хочу быть таким.
— Моя мама любила меня, — говорит Дженни, шокируя меня. — Не знаю, хотела ли она оставлять меня, но она любила меня. И я не идеальна. Я и не хочу ею быть. У меня па-нические атаки, с которыми я не разбираюсь, но мне нужно. Я разберусь.
Я снова ее целую, потому что она чертовски сильная. В это мгновение, в полутемной комнате, пока моя мама спит на кровати рядом с нами, мы даем друг другу клятвы. Перестать притворяться. Повзрослеть. Делать то, что нужно нам, не быть теми людьми, которым приходится играть в дурацкие шарады, чтобы влюбиться.
Мы оба молчим. Мамино дыхание — единственный звук в комнате. Мы стоим, прислонившись к стене и обняв друг друга.
— Я не смог бы пережить это без тебя, Маленькая Танцовщица.
— Я не смогла бы находиться в другом месте.
Я делаю пару глубоких вздохов, а потом говорю:
— Я не хочу с ней прощаться.
Но я должен. Я это знаю. Знаю, что она, возможно, этого ждет.
— Знаю. Мне жаль.
Я снова ее целую.
— Я знаю.
* * *
Дневной свет показался и снова исчез. Следующая ночь. Мама так больше и не просыпалась. Приходят и уходят Ёнджи и медсестра из хосписа. Дают лекарства. Грустные улыбки. Ее рука больше не сжимает мою, но я стараюсь держать ее крепко за нас обоих.
Я знаю, что мне нужно сделать. Каждый раз, когда я открываю рот, ничего не выходит. Поэтому я просто сижу. Смотрю, как она умирает. Смотрю на ее страдания. Жду.
Мама не издает других звуков, кроме дыхания, звучащего практически мучительно.
Да сделай уже, черт возьми!
Я оглядываюсь на Дженни, а она смотрит на меня. Я пытаюсь сказать ей глазами. Дать ей знать, что я отпускаю ее. Она слегка кивает мне головой.
Я напуган до смерти тем, что должен сделать, но в то же время и горд. Горд, потому что отпускаю ее. Выпускаю на солнечный свет.
Я наклоняюсь вперед, прижимаясь губами к ее уху. Мои слова звучат тихо, только для нее и меня.
— В прошлый раз, когда ты спрашивала, я тебе солгал, но я хочу, чтобы ты знала, я счастлив. Ты никогда меня не подталкивала, пока меня не нужно было подтолкнуть. Ты да-ла мне все, и клянусь Богом, ты будешь мною гордиться. Ради тебя... и ради меня. Я тебя люблю... — Мой голос прерывается. Слова прорывают плотину, удерживающую мои слезы, и я, в конце концов, плачу. Плачу из-за нее. Из-за себя. За весь чертов мир, который ее теряет. — Я счастлив. Со мной все будет хорошо. Я буду жить ради себя и ради тебя. Тебе не нужно беспокоиться обо мне. Ты можешь идти... У меня есть Дженни, и я чертовски ее люблю. Господи. Я не должен сейчас ругаться, но я люблю ее. Правда. С нами все будет хорошо.
Клянусь, ее ладонь сжимает мою. Больше ничего не двигается. Дыхание не меняется, но я знаю, что она меня слышит. Я знаю, что она гордится мною. Я горжусь собою.
— Я люблю тебя. Со мной все хорошо, — снова говорю я.
Я переплетаю свои пальцы с ее и сажусь на краешек кровати. Я смотрю на Джен, и она подходит ко мне. Она садится рядом со мной, одну руку кладет на меня, вторую — на маму.
И мы ждем.
Секунды.
Минуты.
Полчаса.
Ее дыхание замедляется. Успокаивается.
— Со мной все хорошо, — снова говорю я. Поднимаю ее запястье. Целую свое имя на нем.
Еще один вздох.
Я жду.
И жду.
Она больше не дышит.
Она умерла.