Песня о коне
Песню слушали тихо и внимательно, лишь изредка негромко восклицая в особенно сильных местах. Красивый сильный голос исполнителя вел ее плавным речитативом по всем правилам искусства, обретая насмешливо-ироничную окраску в ситуациях юмористических и превращаясь в грозный шёпот там, где речь шла о мистике и колдовстве. Почти молитвенное уважение слышалось в словах посвященных богам и звон металла там, где сходились в битве простые воины и герои. Находились у певца свои оттенки для возвышенной любви и низменной страсти, для высокого стремления к подвигу и простой погони за наживой, для предсмертного хрипа и стона наслаждения. Не меньшим было искусство двух музыкантов, помогавших аэду игрой на форминге и авлосе.
Казалось, перед жителями маленького островного полиса выступает настоящий хор. Не иначе сам Посейдон послал им такую награду за усердные молитвы и дары, преградив штормом путь флотилии богатых купцов, с которой путешествовали олимпийские артисты. Поначалу у грубоватых рыбаков предложение расплатиться песней за ночлег и пищу вызвало смех. Однако теперь они не променяли бы выступление ни на что. В этот вечер, превратившийся в театр двор небольшой харчевни близ гавани был набит битком, и лишь один зритель не восхищался редким развлечением. Сидевший близ самого очага старик, настолько древний, что никто не смог бы сказать сколько ему лет, с первых же слов песни принялся ворчать и строить ироничные гримасы. И чем больше он прихлебывал из стакана горячего вина с медом и тмином, тем громче становилось ворчание.
Его лицо постепенно наливалось кровью, делая видными многочисленные шрамы, один из которых – самый глубокий, тянулся через пустую глазницу, а свой монолог, ни к кому специально не обращенный, он постепенно начал сопровождать жестами, в которых опытный воин легко мог бы узнать удары копьем, мечом и кинжалом.
До поры до времени на него никто не обращал внимания – старик слыл не то, чтобы безумцем, но демоны тартара точно успели покусать его душу. Однако когда певец закончил, утихли инструменты и стихли восторги, стало слышно, что каркающий резкий голос старика возвысился почти до крика. Рыбаки начали было просить его замолчать и не портить настроение, но, неожиданно, певец жестами – прижав левую руку к губам, а правую подняв раскрытой ладонью вверх – призвал их к тишине и, приблизившись к старику начал внимательно его слушать. И не просто слушать – игравший на форминге парень подал ему вощеную табличку и стилос и певец принялся принялся покрывать табличку знаками. Старику, впрочем, было все равно и внимания он на это не обратил. Единственный глаз деда был затянут бельмом и говорил он ни к кому конкретно не обращаясь. Просто вспоминал вслух – для самого себя:
– Рыжий все придумал, рыжий, вот что было. Рыжий. Сволочь был, но хитрый, да. Как он втолковывал свою идею этим баранам, этим безмозглым героям-рубакам! Он рубакой не был, о нет, он живым хотел вернуться, да, да, живым. И ведь вернулся, да! Я тоже хотел. Я тогда понял – держись рыжего, рыжий вернется. Он все придумал. Из корабля все сделали. Никто свой давать не хотел, жребий кидали. Сын убитого Клония вытянул, как там его звали? Забыл. А может и вовсе не знал. Спину из перевернутого корпуса делали, колеса из досок палубы. Таран сделали из корабельного – бронзового, в виде лошадиной головы. Насадили на мачту. Та еще была работенка. И рыжий над головой стоит, что твой надсмотрщик над рабами. Что не так – переделывай. И смеялся еще. Шутил: «Старайтесь, – говорит, – на таком коне кого угодно обскачем». Клянусь Аресом – в битве проще.
А какой крик был, когда рыжий велел убивать коней и сдирать с них шкуры! Я думал с рыжего с самого шкуру снимут. Но поорали и пошли резать. Кто-то сам, кто-то слуг послал, но полсотни коней закололи и их сырыми шкурами оббили спину. Воняло под ней, что на бойне. Хуже. После боя не так воняло. Я вызвался в тот штурм. Не хотел, но вызвался. Потому что рыжий сам пошел. Я же понимал – раз рыжий пошел, значит все хорошо будет. Ночью шли, да. Били в стену, не в ворота. Тоже рыжий придумал. Ворота дубовые с медью. А стена из глины, да. Как мы выдержали, не знаю. В голове гудит, руки и спина болят. А еще пыль от глины и вонь. А когда всполошилась стража и начала кидать факелы, вонять стало еще больше. Но сырые шкуры не загорелись. И мы выдержали. Зато когда стена обвалилась и началась резня – мы были первые. И в добыче тоже. А этот, рубака, сын Пелея, тогда же ночью погиб, да. На доспехе пластина с ногой Геракла отвалилась и как раз туда угодила стрела. Так было, так... – старик неожиданно замолк на полуслове и задремал. Певец поднялся, продолжая дописывать, потом, внимательно глядя на храпящего старика, протянул табличку и стилос своему спутнику и сказал:
– Пожалуй не зря нас занесло на эту Итаку. Может получиться неплохая песня...
Иллюстрация: Джованни Доменико Тьеполо – Ввоз Троянского коня в Трою