XXIV. «Госпожа разлука»
🌟 ПОЖАЛУЙСТА, ПОСТАВЬТЕ ГОЛОС ЭТОЙ ЧАСТИ!🙏🏻🥹 Спасибо! ☺️❤️
Я клялся: ты прекрасна и чиста,
А ты как ночь, как ад, как чернота.
У. Шекспир
"Мы как слепые щенята тыкались друг в друга,
и нам было хорошо. И твоя бедная горячешная голова и все безумие, с которым мы прожигали наши дни.
Какое это было счастье — и как мы всегда знали,
что именно это счастье.
Жизнь долга. Как долго и трудно
погибать одному — одной.
<...>
Проснувшись, сказала Шуре: Ося умер.
Не знаю, жив ли ты, но с того дня я потеряла твой след.
Не знаю, где ты. Услышишь ли ты меня?
Знаешь ли, как люблю?
Я не успела тебе сказать, как я тебя люблю.
Я не умею сказать и сейчас.
Я только говорю: тебе, тебе...
Ты всегда со мной, и я — дикая и злая,
которая никогда не умела просто заплакать, —
я плачу, я плачу, я плачу.
Это я — Надя. Где ты?
Прощай."
Из последнего письма Надежды Мандельштам мужу,
Осипу Мандельштаму
***
Телефон дома звонит уже глубоким вечером, застав их с мачехой на кухне посреди тяжёлого разговора.
– Вень, тут кошмар какой-то происходит... – слышит Венера взволнованный голос Оли в трубке. – Стрельба, люди в масках и с автоматами...
– Что? – опешив, спрашивает она. – У вас?
– У Царёвых, Вень... Ты просила звонить тебе, если что. Здесь был твой брат с друзьями, а потом...
Из гостиной с мрачным лицом выходит мачеха. В руках у неё второй телефон, а трубка зажата у плеча.
– Сейчас буду, – отвечает Венера и хватает ключи от жигулёнка.
– Доигрался твой братец, – подводит итог мачеха и садится на диванчик в коридоре. – Я звоню Юре. А ты езжай туда и отзвонись мне.
Венера распахивает дверь и на пороге квартиры нос к носу сталкивается с матерью Сашки.
– Тёть Тань?
– Венечка, – мягко улыбается она. – Здравствуй, Венечка. Я по поводу сына, он...
У Венеры щемит в груди от вида слёз, стоящих в голубых, как у Сашки, глазах.
– Я ничего не понимаю, Венечка. К нам приходили люди. Устроили обыск. Сказали, что Сашенька кого-то убил. Мне больше не к кому обратиться...
– Послушайте, я же вам сказала, что Юрий Ростиславович не в Москве, – сурово обрывает её мачеха у Венеры за спиной. – Идите домой. Мы ничем не можем вам помочь.
– Проходите, тёть Тань, – приглашает она Сашкину мать в квартиру, а сама разворачивается на каблуках, подлетает к мачехе и выхватывает у той телефонную трубку из рук.
Связь с отцом уже установлена. Венера сухо тараторит в динамик:
– Привет, пап. Надеюсь, командировка проходит отлично. Кстати, Космос замешан в убийстве человека. на уже чёрт знает сколько времени не живёт дома. А если сейчас чего-нибудь не сделать, его могут посадить вместе с Сашкой Беловым. На дачу Царёвых, где они прятались, устроили милицейскую облаву. Соседка говорит, что была стрельба. А у нас дома сейчас тёть Таня, Сашкина мать. Она не знает, где её сын и что ей делать. Всего хорошего, пап! Надеюсь, я тебя не отвлекла.
Подумав ещё с полсекунды, Венера звонким голосом прибавляет:
– И ещё: твоя жена форменная сука. Понятия не имею, на кой чёрт ты привёл её к нам в дом, – она протягивает трубку оцепеневшей Сашкиной матери и говорит: – Вот. Объясните ему ситуацию. И чувствуйте себя как дома, – напоследок бросает выразительный взгляд на разозлённую донельзя мачеху и выскакивает из квартиры.
Жигулёнок приходится оставить почти у въезда в посёлок: там Венера впервые и встречается лицом к лицу с описанными Олей людьми, у которых при себе автоматы, и убеждается, что те подруге не приснились.
– Это ко мне! – обращается Оля к одному из них, временно выполняющему функции привратника. – Я здесь живу, а это моя... Моя сестра. Ну чего вы смотрите? Пропустите немедленно!
Брести через весь посёлок приходится пешком в зябкой прохладе. Венера ёжится и обнимает себя подрагивающими руками.
– У них вечеринка опять была, – почти шёпотом вводит её Оля в курс дела, косясь на автоматчиков, выставленных на дороге через каждые сотню-другую метров. – Шумели. Бабушка пожаловалась участковому, а потом... Эти приехали. Я так перепугалась, Венер, мамочки мои...
Светкин дом они находят в плачевном состоянии – это видно даже в темноте близящейся полуночи. Во двор их пускает участковый, который знает Олю и шапочно знаком с Венерой.
Целых стёкол в обращённых к дороге окнах нет совсем; доски фасада зияют чёрными круглыми отверстиями от пуль – выпущено их было столько, что можно ненароком решить, будто бы на даче Царёвых развернулась целая Сталинградская битва; вся растительность вокруг где посечена, а где просто-напросто истоптана; под ногами похрустывают осколки, шуршит мусор, земля усыпана сигаретными окурками и пустыми гильзами.
Оля безмолвной тенью следует позади и время от времени тихонько поохивает. А Венера, оценивая масштабы катастрофы, с унынием думает о том, что приведение Светкиной дачи в первозданный вид теперь наверняка ляжет на её плечи – Космос и пальцем не пошевелит, чтобы исправить ситуацию.
Вокруг снуют незнакомые люди: подбирают что-то с земли, описывают на бумаге, обыскивают, обсуждают и в общем не обращают внимания на Венеру, лишённую дара речи. Она медленно поднимается по скрипучим ступеням крыльца в дом.
– Мы только Валеру знали... – слышит гнусавое женское хныканье на четыре разных лада:
– Он нас позвал...
– Сказал, что будут его друзья...
– Всего четверо... Валеру мы знали, с остальными он нас познакомил днём...
– Как их звали? – спрашивает её тучный мужчина в мятой светлой рубахе и штанах на подтяжках.
Он сидит за столом спиной к вошедшей Венере, а напротив него притулились, сгорбившись и горестно поникнув, четыре заплаканные девицы. Венера не видит их лиц целиком. Их растрёпанные головы низко опущены, и лишь изредка в просветах длинных волос мелькают шмыгающие носы и опухшие глаза.
– Гражданин начальник, ну мы же ничего не знаем...
– Впервые их сегодня увидели...
– Знать не знали, что этот Белов особо опасный...
– Казался таким хорошим парнем, добрым... Пел красиво...
– Ну-ка цыц! – рявкает тип в подтяжках и стучит кулаком по столу. – Радуйтесь, дуры, что и вас здесь не порезали! Что вы тут делали?
Девицы затравленно переглядываются друг с другом сквозь завесы волос.
– Гражданин начальник, ну...
– Проводили досуг...
– Понимаете, культурно отдыхали...
– Общались...
Тип в подтяжках вздыхает.
– Вижу, общались... Без трусов... – резюмирует он, тяжко вздохнув, и подпирает лоб рукой. – Кто с кем общался? С Беловым в частности кто... кхм, проводил досуг?
Девицы вновь обмениваются взглядами.
– С ним Светка была. Они в ту комнату ушли, – одна из них тычет пальцем в соседнюю дверь.
– А остальные?
– Мы наверху были... Там... Комната... – та же девица указывает на лестницу, ведущую на второй этаж. – Там картина ещё висит. Большая такая. С голой женщиной.
– Причём тут картины, гражданка, – нервно перебивает тип в подтяжках. – Тот, с которым вы культурно отдыхали, его как звали?
– Витя, – всхлипывает она снова. – Гражданин начальник, ну можно одеться?
Девица, мужественно отдувающаяся за своих товарок в нелёгком деле дачи показаний, плотнее запахивает на груди края белого одеяла. Под одеялом, кажется, ничего больше нет. Венера живо представляет в своём измученном воображении, что за культурный досуг разделяла эта особа с Витей Пчёлкиным. Дышать становится сложно: ей кажется, что лёгкие набиты плотной ватой.
– Сейчас они где, вы знаете?
– Понятия не имею...
Венера больше их не слушает – ей становится не интересно.
Она поднимается по лестнице вверх, находит ту самую спальню – тоже с Венерой, только нарисованной и на этот раз особенно печальной – вспоминает проведённую здесь первую ночь проклятого восемьдесят девятого и смотрит на ком из белых, как снег, простыней. Зимой они были также белы и смяты, также пахли терпким мускусным потом, и на подоконнике тоже сиротливо ютилась пепельница, в которой один за одним топил окурки Витя Пчёлкин. Он приоткрывал форточку, выпуская дым, а Венера ёжилась и куталась в одеяло – на дворе стоял лютый мороз. Но она и не думала тогда возмущаться: она счастливо хохотала, потому что Витя Пчёлкин с драматической интонацией зачитывал ей пассажи из найденной здесь же исторической книги.
Книгу Венера тоже видит – ту же самую, валяющуюся раскрытой на полу. Одеяла нет: оно внизу, прикрывает наготу незнакомой девицы. И Вити Пчёлкина, конечно, тоже нет.
Зачем Венера была ему тогда нужна?
А была ли ему нужна эта девица?
– Вень... – позади звучит Олин робкий голос. – Вень, а этот Саша, он... может, он правда человека убил, раз тут такое творится?
Венера садится на смятую постель. Ей гадко и липко. Она смотрит на бледное Олино лицо.
– Нет, – уверенно мотает головой и с какой-то безысходной тоской наблюдает, как облегчение озаряет миловидные девичьи черты.
– Точно? – на всякий случай переспрашивает Оля.
– Точно, – повторяет Венера. – Я же тебе ещё днём сказала.
– Ну да... – пространно соглашается Оля. – Зачем же его тогда разыскивают? Автоматчиков этих согнали, стёкла побили... Что ж творится, Вень?
– Сашка просто связался не с теми людьми. Тебе, Оль, тоже лучше держаться от них подальше.
Оля понимающе мычит в ответ и даже кивает, но Венера видит: подруга прислушиваться к её словам желанием совсем не горит. Она вздыхает с надеждой, затуманенным взглядом смотрит вдаль и о чём-то думает.
В спальне становится тихо. Венера двигает ногой и чувствует под пяткой что-то мягкое и шуршащее. Она поднимает с пола пачку от сигарет с нарисованным иностранным верблюдом, который с лёгкой руки Вити Пчёлкина превратился когда-то в советского самца, и горько усмехается. Зачем-то показывает верблюда своей тёзке, взирающей с полотна, а та словно бы говорит ей, вопрошающе распахнув глаза: "Чего же ты хотела?".
Вспоминал ли Витя Пчёлкин ту их ночь, глядя в эти нарисованные глаза? Думал ли о живой Венере? Или та хнычущая внизу девица заставила его обо всём забыть?
– Слушай, – встрепенувшись, вдруг нарушает молчание Оля. – Эти, с автоматами, они же тут всё ходили и осматривали... А я, пока тебя ждала, слышала их разговоры. Как же они говорили... Сейчас, – Оля хмурится и напряжённо массирует виски. – "Далеко им не уйти, одного точно задело, крови полно...". Да. Кажется, так.
Она вдруг осекается и, от ужаса распахнув глаза, прижимает ко рту ладонь, а у Венеры выступает холодный пот между лопатками.
– Что? – одними губами произносит она. – "Задело"?
Оля медленно кивает.
– Вень, если стреляли... И кровь... Значит?.. – бессвязно лепечет она.
Венера вскакивает с постели и хватает Олю за руки.
– Ты не слышала, про кого шла речь? Кого именно зацепило?
Та только растерянно трясёт головой – мол, не знает. Венера глядит на пачку с верблюдом, которую только что безжалостно смяла и бросила на пол. Кружится голова, дыхание останавливается. Сердце колотится в горле.
– Оля, мне нужно от вас позвонить.
***
День стоит солнечный и спокойный, но осеннее солнце щёк уже не греет. Студёный ветер пробирается под незастёгнутую фуфайку, раздобытую у Оли. Она не спасает: Венера ёжится, обнимает себя руками и перепрыгивает с ноги на ногу, чтоб согреться.
Суета с наведением порядка в Светкином доме ложится, как и предполагалось, на её плечи, и перво-наперво она озабочена заменой стёкол. С этим помогает Олина бабушка – находит в соседнем посёлке мужичков, согласных выполнить работу за небольшое вознаграждение.
Они с Олей стоят, привалившись к забору, пьют чай с липовым цветом из большого красного термоса, и лениво наблюдают за их работой.
– А надолго уедут? – спрашивает Оля с волнением.
– Не знаю. Может, на полгода. Может, на год. Боря велел им всем убираться из Москвы, пока всё не успокоится, – отрешённо рассказывает Венера. – У Сашки родственники где-то на Урале, так тёть Таня сказала. Ему бы, конечно, после ранения отлежаться хоть пару недель, но уехать лучше как можно скорее.
– Но он ведь вернётся? Ну, то есть... они. Они вернутся?
Венера дует на горячий чай и прихлёбывает прямо из крышки от термоса.
– Наверное, – отвечает с неохотой. – Куда ж им деваться.
Оля поворачивается к ней всем телом и пристально смотрит.
– Что значит "наверное"? Ты ждать не будешь, что ли?
– Кого? – скептически хмыкает Венера. – Сашку?
Оля цокает языком и дёргает Венеру за рукав фуфайки.
– Причём тут Сашка, – шумно вздыхает она. – Брата своего. И этого, в кепке. Ты же теперь... Ну, вы с ним... В общем, как же тебе его теперь не ждать?
Венера смотрит на неё устало и безнадёжно. Она поворачивается спиной к дому и пыхтящим от натуги мужичкам, складывает локти на штакетник, подбородок умощает на ладонях и долго размышляет. Оля её не торопит.
– А зачем мне его ждать? Я замуж выхожу, Оль. Замужние женщины не ждут "этих, в кепках".
Венера вытягивает перед собой правую руку и поигрывает пальцами. Прозрачный камень на безымянном пальце ярко искрится в холодных лучах осеннего солнца. Оля хлопает глазами и какое-то время пытается найтись с ответом.
– А ребёнок как же, Венер?.. – прямо спрашивает она. – Он же не от... Или всё-таки?..
– Это уже не важно.
– Кто-нибудь ещё об этом вообще знает?
– Только ты и мачеха, – приглушённо тянет Венера. – Рассказала ей как раз перед твоим звонком. Помнишь, тогда... – она красноречиво глядит на пустые глазницы окон дома за спиной. – Не знала, у кого ещё просить совета.
– И что она сказала?
– Что это очень скверное обстоятельство, – цинично усмехается Венера и заслоняет лицо ладонями.
– Выходит, будущий муж тоже не в курсе?
Венера коротко мотает головой.
– И что ты будешь со всем этим делать? – не перестаёт донимать её вопросами Оля.
Ответов у Венеры нет. Она глубоко дышит чистым загородным воздухом и пытается унять раздражение. Оля ведь искренне обеспокоена судьбой подруги, это слышно в её мелодичном голосе, и срываться на неё не за что.
– Не знаю, Оль, – отмахивается Венера и тут же возвращается к наблюдению за рабочими, по-командирски на них прикрикнув: – Ну вы же разобьёте его сейчас! Где я вам ещё одно такое стекло посреди выходного дня найду?
Оля без лишних слов понимает, что тема закрыта, и ничего больше не говорит, но между её бровей пролегает глубокая складка от тревоги.
Из Москвы весь неунывающий квартет уезжает полным составом – дома не остаётся даже Валера Филатов. Боря пообещал приписать Космоса к местной военной части, которая найдётся поблизости; так над ним сохранится какой-никакой контроль.
– Венечка, я тебе обещаю: еженедельно мне будут докладывать, как у него идут дела, – говорит он и прижимается губами к костяшкам её пальцев. – Сам туда стану наведываться время от времени. Хочешь, и тебя с собой возьму?
– Вряд ли он будет рад меня там видеть, – кисло улыбается она.
– Я больше не позволю ему грубо с тобой обходиться, – настаивает Боря. – Иначе уедет у меня за сто первый километр.
– Да он и так туда собрался... – шутит Венера, но на душе скребут кошки.
Так с братом они и расстаются – невесть как на долго и невесть на какой ноте.
– Ключи от "Линкольна" оставляю тебе, – без предупреждения заглядывает он к ней в комнату накануне отъезда. – Отцу не до него будет. Эта, чего доброго, вмажется куда-нибудь. А ты там... последи, короче, чтоб всё ровно с машиной было.
Венера с равнодушием берёт небрежно брошенный ей на постель брелок с ключом зажигания и сухо кивает.
– Куда-то собираешься? – не спешит уходить брат, глядя, как Венера перекладывает свои платья из шкафа в раскрытый чемодан. – Ты чего это... как жёны декабристов, что ль? Поедешь за нами в ссылку?
Космос глупо улыбается, уперев руки в бока.
– Нет, – отвечает Венера безучастно. – Съезжаю отсюда.
– Съезжаешь? Куда это, интересно, ты съезжаешь?
Про их с Борей свадьбу известно пока одной только мачехе: Венера не успела сказать даже отцу. Космосу и подавно не нужно об этом знать – их и без того напряжённые отношения совсем тогда покатятся к чёрту. Не упускает из виду Венера и то, что брат, а с ним и Витя Пчёлкин, и Валера Филатов, и Сашка Белов легко заподозрят, будто Борис Борисыч только потому и помогает Сашке выпутаться из западни, что Венера пожертвовала ради этого собой.
Но это чушь. Венера ничем не жертвовала, Венера сделала свой выбор, и этим мальчишкам сложно будет его понять. Им никогда не приходилось думать о семье, о благополучии близких, о надёжном тыле – о том, чего всё это может стоить. Зато об этом всегда думала Венера.
– И что, – нарушает долгую тишину брат. – Даже не попрощаешься?
Венера перекладывает через локоть ситцевую юбку в крупный горох и смотрит ему в лицо.
– Прощай. Надеюсь, военная муштра пойдёт тебе на пользу.
Космос громко фыркает, с шумом выпустив воздух сквозь обнажённые в оскале зубы. Он по-хозяйски прыгает на её кровать и с досадой закатывает глаза.
– Не надоело тебе одну и ту же пластинку гонять, Вень?
Венера, закусив треснувшую нижнюю губу, чувствует на языке солёно-железистый привкус.
– Скажи, Космос... – задумчиво мнёт она молочно-белую ткань юбки, крупный горох на которой напоминает алые пятна крови. – Тебе ведь так претило то, что ты был вынужден врать Пчёлкину обо мне и Боре. Так это тебя тяготило, что ты, наверное, и спать ночами не мог... А сейчас тебя совесть не гложет? Когда ты смотришь Сашке в глаза и понимаешь, что это всё из-за тебя? Что он из-за тебя вынужден бросить все свои мечты, разрушить все планы?
Космос плотно сжимает челюсти, и его остро-квадратное лицо чернеет от ненависти, а взгляд делается по-настоящему звериный.
– А это не из-за меня, Вень. Это всё из-за шалавы Елисеевой, понятно? – смотрит он ей в лицо, не моргая, и медленно выпрямляется, вырастая перед Венерой, как каменная глыба. – Она тоже по койкам прыгала, и вот, допрыгалась. Хорошо, что Пчёла тебя...
Его ожесточённую тираду, не успевшую толком начаться, она пресекает звонкой пощёчиной. Венера уже и сама хочет высказать брату всё, что о нём теперь думает, но в комнату некстати заглядывает мачеха.
– Венера, к тебе там... – она выразительным взглядом обводит зависшего Космоса. – Пришли к тебе.
Приходится выйти из собственной спальни, но в коридоре мачеха, больно уцепившись за локоть, по-змеиному шипит на ухо:
– Не вздумай, поняла? Ему не нужна ни ты, ни твой ребёнок.
Венера вырывает руку из её хватки и проглатывает колючий ком. На пороге квартиры её ждёт Витя Пчёлкин – внутрь мачеха его не пустила.
– Пошли, – говорит он Венере скупо и, поймав её ладонь в свою, тянет за собой.
Объясняться он необходимым не считает, а на все расспросы отвечает так же односложно, чем вызывает у Венеры совсем нехорошие подозрения.
Только возле серебристо-серой девятки, припаркованной недалеко от дома, Витя Пчёлкин выпускает её пальцы из крепкой хватки и молча распахивает дверцу салона, приглашая Венеру забраться внутрь. Но она лишь замирает возле машины в нерешительности, и тогда Витя Пчёлкин жарко уверяет:
– Да ничего я не сделаю. Садись, нам... – он на секунду морщится, делает паузу, а затем понижает тон голоса: – Нам поговорить надо, Вень.
– Мы уже говорили. И не раз.
Венера благоразумно прячет руки в карманы джинс.
– Нет. То есть да... То есть, это не то. Садись, Вень. Пожалуйста.
Он говорит с ней почти ласково. На короткий миг сердце предательски сжимается, но Венера по-прежнему слышит мачехино шипение в ушах.
– Говори здесь. У меня мало времени.
– Нет. Здесь не получится. Мы недалеко.
Она с сомнением поднимает глаза к окнам своей квартиры, будто чувствует на себе чужой прожигающий взгляд. Наручные часики показывают, что до приезда Бориной "Волги" у неё осталось ещё пара часов, и Венера утомлённо вздыхает:
– Только недолго, – садится она на пассажирское сиденье, а Витя Пчёлкин торжествующе улыбается и захлопывает дверцу.
Едут они в молчании, только радиоприёмник радостно бубнит о чём-то своём, а Венера погружается в свои мысли и за дорогой совсем не следит. Девятка тормозит в облетающих по осени зарослях, и Венера в смятении оглядывается.
– Пошли.
Она выходит наружу вслед за Витей Пчёлкиным и обнаруживает перед собой деревянную беседку, ту самую, где им было когда-то удобно целоваться вдали от чужих глаз. А Венера, пребывая в растрёпанных чувствах, знакомую местность даже и не узнала.
Витя Пчёлкин запрыгивает в беседку и принимается суетливо ходить по скрипучим доскам из стороны в сторону. Ясно, как божий день, что он на взводе. Венера осторожно присаживается на край скамейки и выжидает.
– Короче. Я уезжаю. С Саней и Косом. Ну, ты, наверное, в курсе.
– В курсе, – качает головой Венера.
Она прячет руки под краем вязаного свитера. На улице не так уж и холодно, но всё же зябко. Пахнет сухой травой и гарью.
Вите Пчёлкину сложно подбирать слова, хотя для него, вечно неугомонного и болтливого до чёртиков, это совсем нехарактерно. Он делает большие паузы, подолгу размышляет, кривится, как будто его не устраивает ассортимент имеющихся в его распоряжении вербальных средств, и на Венеру глядит лишь изредка, мельком, точно боится её.
– Я не хочу вот так, чтоб мы... Чтоб мы так по-идиотски расставались.
– А как ты хочешь? – без лишних эмоций уточняет Венера, а сама думает, как надоело ей думать о том, чего все вокруг от неё хотят.
Витя Пчёлкин замирает столбом в самом центре беседки. Набирает побольше воздуха, отчего плечи у него расправляются и становятся шире на добрых пару десятков сантиметров.
– Я подумал и я... – он достаёт из кармана пачку сигарет с верблюдом. Венера не рада снова видеть этого верблюда. – Я тебе верю. Тебе, Вень. То есть мне... Да наплевать, что Кос наболтал. Откуда ему вообще знать?
– Ладно, – выдыхает Венера и поднимается со скамьи. – Домой?
– Нет, стой! – подскакивает к ней Витя Пчёлкин и усаживает обратно, надавив на плечи. – Я тебе верю. Ты слышишь?
– Слышу, Вить. Хорошо.
Он, метнувшись к противоположному бортику беседки, чиркает спичкой о коробок и нервно мнёт сигарету в пальцах. Докуривает молча, пока Венера флегматично рассматривает увядающие окрестности, а окурок бесцеремонно тушит о деревянную балку. Время неумолимо утекает сквозь пальцы, и это безразлично фиксируют Венерины часики.
Чемодан так и остался не собранным – успеется ли съехать сегодня? Возвращаться в отцовскую квартиру в ближайшее время Венере не хочется.
Витя Пчёлкин так же резко снова подлетает к Венере и присаживается рядом на корточки.
– Давай поженимся, Вень?
Она смотрит на простенькое золотое колечко, которое он зажимает между большим и указательным, протягивая ей, как знамя надежды. Нет ни бархатного футляра, ни единой мысли в голове у Венеры.
– Что? – едва ворочает она онемевшим языком.
А вот Витя Пчёлкин возвращает себе прежнюю словоохотливость:
– Мы же уедем чёрт знает на сколько, Вень. Вдруг на... Неизвестно, короче, когда вернёмся. Вообще ничего сейчас неизвестно. Я не хочу, чтобы ты... Чтоб тут без меня... Короче, когда я приеду, мы всё начнём по-нормальному, Вень. С чистого листа. Идёт? Поженимся только. Чтоб наверняка. Я с людьми договорился, нас могут расписать прямо сейчас.
– Расписать? Сейчас? – глупо повторяет за ним Венера, ожидавшая от Вити Пчёлкина всего чего угодно на свете, но никак не этого простенького колечка и уж точно не руки с сердцем, предложенных ей с бухты-барахты в старенькой деревянной беседке.
– Да, – с каменной уверенностью заверяет он. – И ты меня тогда дождёшься.
– А-а... – вдруг озаряет Венеру понимание.
Витя Пчёлкин улыбается во все свои тридцать два жемчужных зуба, а щёки у него алеют здоровым румянцем. Он хватает Венерину ладонь и пытается нанизать кольцо на безымянный палец.
– Это не та рука, Вить, – мягко останавливает его она, сжав по-прежнему спрятанный под свитером правый кулак. – Давай я сначала расскажу тебе кое-что очень важное. А потом мы поговорим вот об этом.
Венера указывает взглядом на кольцо, которое он с потускневшим лицом прячет в пальцах.
Она и сама медленно прохаживается по беседке, ощутив подступившую невовремя тошноту. Признаваться страшно; страшно увидеть его ответную реакцию; страшно потом с этим жить. Но Венера собирается с духом.
– Помнишь, как тебя арестовали?
Витя Пчёлкин, по-прежнему сидящий на корточках, издаёт тихое фырканье. Помнит, конечно, как не помнить. Венера оборачивается к нему лицом и прислоняется к несущей балке спиной.
– Это я тогда всё рассказала. Я подслушала вас с Космосом в больнице. Потом ты позвал меня в "Националь", а я согласилась. Знаешь, зачем? Чтобы выпросить у тебя адрес этой Маши, которую вам велел... – она со злостью пинает деревянный бортик беседки. – Велел допросить Хрящ. Да, я всё слышала, всё знала. Поэтому уговорила тебя показать мне, где она живёт. Дом, квартиру... А потом, сразу после того, как мы к ней зашли, я поехала к Борису Борисовичу. И всё ему рассказала.
Витя Пчёлкин вытягивается во весь рост. Выражение его лица становится для Венеры полностью непроницаемым и она не понимает, чего теперь ждать. Но храбро продолжает:
– Поэтому, когда вы с подельником забрались к ней в квартиру, вас там уже ждала милиция. Это я их и натравила, если так посмотреть. Из-за меня тебя и арестовали, Вить. Но я ведь не планировала, что ты окажешься за решёткой. Ещё и по такому серьёзному обвинению. Случайно вышло. Но я испугалась. Мне было стыдно. Я попросила Борю тебе помочь, но он отказался. И мне пришлось помогать тебе самостоятельно. Почта, поруки, адвокат, условное... помнишь? Я просто... чувствовала себя виноватой, Вить. Вот и всё. А теперь думаю, что зря я не дала им тогда тебя по-настоящему посадить.
Они долго смотрят друг на друга в молчании, пока время ускользает, как песок сквозь пальцы. Витя Пчёлкин делает к ней пару шагов и замирает, словно в полуметре от Венеры теперь стоит глухая невидимая стена.
Между ними теперь стоит глухая невидимая стена.
– Ты врёшь, – говорит он сипло. – Ты специально врёшь. Просто не хочешь...
Венера невозмутимо перебивает:
– Нет. Не вру. Помнишь, как мы встретились с тобой в отделении, в которое тебя привезли после задержания? И Борис Борисович был там же. Думаешь, это просто совпадение?
Рот у него кривится и белеет.
– Мы думали, крыса – это...
– Тот твой подельник? – меланхолично улыбается Венера. – Нет. Я. Я – крыса. Прости, Вить. Я с самого начала знала, что у нас не получится с тобой ничего. Я теперь это понимаю. Понимаю, что зря давала тебе надежду, что только сильнее мучила. Прости, я... правда не хотела делать тебе больно.
– Зачем, Вень? Мучить не хотела? А чего ты тогда хотела?
– Остановить несущийся поезд голыми руками, – горестно ссутуливает она плечи. – Это ещё не всё, Вить. Боря сделал мне предложение. Очень давно. Ещё когда мы были с тобой. Я тебе не рассказывала. Но мы с тобой... Сам знаешь. В общем, я согласилась стать его женой. Прости, Вить.
Витя Пчёлкин, дёрганный и резкий, начинает метаться по беседке, словно раненый зверь – по клетке.
– Скажи, ты меня хоть немного... хоть секундочку в жизни ты меня любила, а? Ты же не могла просто из-за какого-то стыда... из-за вины... Я тебе вообще был нужен ну хоть капельку, Вень?
Венера, всегда боявшаяся этой неуправляемой стихии внутри Вити Пчёлкина, горбит спину и в защитном жесте складывает руки ниже груди.
– Не знаю, – вполголоса отвечает она, низко понурив голову.
Витя Пчёлкин болезненно усмехается. Он вдруг замахивается, и простенькое золотое колечко, напоследок задорно блеснув искоркой и угаснув, летит в густой бурьян возле беседки. Венера с замиранием сердца следит за его погибельным полётом.
– Ты даже хуже Елисеевой, Вень. Хуже настоящей шлюхи. Та хоть... ай! – Витя Пчёлкин взмахивает рукой так, будто с Венерой всё раз и навсегда кончено, и спрыгивает на траву по ступеням беседки, в которой они когда-то целовались вдали от чужих глаз.
Он идёт к машине широкими шагами, но останавливается на полпути и оборачивается к Венере:
– А вот тебе тогда ещё одна правда, Вень. Хочешь? Это не ты меня из тюряги вытащила. Это я всех сдал твоему Борисычу. И Хряща, и остальных. А потом мы договорились выпустить моего подельника. Чтобы все решили, будто крыса – это он.
Венера несколько минут молчит, осознавая сказанное. Она и сама спускается на землю, а севший, совсем не её голос произносит:
– Но его же... Его же убили... Зарезали...
– Либо его, либо меня, Вень. Вот так. А твои старания меня отмазать потом очень пригодились. Из-за них у пацанов не возникло потом ко мне вопросов. Вроде как профессорская дочурка подключила папашины связи и помогла Вите Пчёлкину отделаться галимой условкой. А сам Витя Пчёлкин мусорам ни слова сказал. Меня все героем после этого считали. Понятно? Ну, бывай! Совет вам с Борей, как говорится... Хотя нет, Вень. Провалитесь-ка вы оба ко всем чертям!
Венера смотрит ему вслед: он запрыгивает в девятку и резко даёт по газам. Второй раз в жизни ей приходится пережить смерть и забвение Вити Пчёлкина. Только вот теперь – она уверена – он больше не воскреснет.
🌟 ПОЖАЛУЙСТА, ПОСТАВЬТЕ ГОЛОС ЭТОЙ ЧАСТИ!🙏🏻🥹 Спасибо! ☺️❤️