XXI. «Куда приводят мечты»
🌟 ПОЖАЛУЙСТА, ПОСТАВЬТЕ ГОЛОС ЭТОЙ ЧАСТИ!🙏🏻🥹 Спасибо! ☺️❤️
Перестаньте, черти, клясться на крови...
Не везёт мне в смерти — повезёт в любви!
Б. Окуджава
– Я пришла за Космосом, – сжав зубы, говорит Венера приглушённым голосом.
На часах уже заполдень. Витя Пчёлкин, лохматый и заспанный, усмехается и приваливается плечом к косяку.
– А я думал, снова собралась тащить меня за шкирку на работу.
Венера не отвечает. Она пытается заглянуть вглубь квартиры за его голое плечо, но Витя Пчёлкин твёрдо намерен этого ей не позволить: стоит Венере вытянуть шею, он делает шаг и преграждает ей обзор.
– Его тут нет.
– А где он?
– Я за ним следить не нанимался.
Венера цокает языком и картинно гримасничает: конечно, Вите Пчёлкину наверняка известно, где её брат обретается вот уже несколько дней подряд. Сашка Белов и Валера Филатов, к которым Венера заехала первым делом, были куда доброжелательней: виновато хмурясь, они передали, что Космос сам просил его не выдавать, а они, мол, не могут так подставить друга.
Услышать исчерпывающий и откровенный ответ от Вити Пчёлкина после их последнего разговора она и не надеялась. Но всё равно приехала – и, приходится признать, совсем не ради брата.
– Всё? – флегматично спрашивает он её и трёт спросонья глаза. – Больше тебе ничего не надо?
Для того равнодушия, которое сквозит в его голосе и нарочито небрежном вопросе, Витя Пчёлкин глядит на Венеру слишком уж пристально – словно бы ждёт и, может, даже надеется, что это далеко не всё.
Венера невротично стучит носком туфельки по серому бетону лестничной клетки.
– Всё, – коротко кивает она, но никуда не уходит: стоит истуканом и громко дышит.
Витя Пчёлкин тоже не двигается с места. Из квартиры доносится голос его матери – та зовёт его завтракать, и Витя Пчёлкин, мельком скривившись, шагает за порог квартиры и приваливается спиной к прикрытой двери.
– Ну, говори, – поторапливает он Венеру.
– Что говорить?
– Не знаю, – цинично хмыкает он и выуживает с кармана джинс сигареты. – Что всё не так, как Кос рассказывает.
Он поднимается вверх по пролёту и усаживается на подоконник, прикуривает и смотрит на Венеру сквозь лёгкую завесу дыма. Она скрещивает на груди руки и спрашивает с оскорблённым видом:
– И что же он рассказывает?
Витя Пчёлкин весело хохочет и трясёт лохматыми вихрами.
– Давай-ка ты сначала. А я послушаю обе версии и сравню.
– Я уже всё тебе сказала... – начинает она, но он резко и безжалостно перебивает:
– Ты с ним спала?
Венера судорожно дёргает уголками губ.
– Не смей говорить со мной в подобном тоне.
– Спала? – не впечатляется суровостью её голоса Витя Пчёлкин. – Вопрос простой. Ответ тоже. Давай, Вень. Говори. Не тот момент, чтобы в целку играть.
Широко расставив ноги, он сидит, чуть ссутулившись, и внимательно изучает стоящую перед ним, как на исповеди, Венеру. Ей от этого цепкого взгляда, который бесцеремонно ощупывает каждый сантиметр тела, неприятно. Так смотрят на женщин, достойных презрения и общественного порицания: они лишены права принадлежать себе. А Венера не из таких – Венера подобных экзекуций ничем не заслужила.
Стоило всё-таки прислушаться к интуиции и не приезжать – знала ведь, что Витя Пчёлкин тем более не выдаст закадычного товарища, раз уж и Сашка с Валерой встали в глухую оборону.
– Молчишь... Мне это принять за согласие?
Венера вскидывает к нему полные непримиримости глаза. Она хватается за перила лестницы и бойко перескакивает через ступени вверх.
– Ты правда считаешь, что я могла вот так? Могла и с тобой, и с ним?
Он топит окурок в банке из-под рыбных консерв, полной пепла.
– Чёрт тебя знает. Ленка же смогла.
– Причём тут Ленка?
– Причём Ленка... – задумчиво тянет он, а потом испытывающе вглядывается Венере в лицо. – Она, наверное, хотела кого-то покруче, чем Сашка. Сашка чё... Сашка простой. Ему в армию, в институт, всё как у всех, а с Мухой совсем другая жизнь. И ты, наверное, тоже хочешь другой жизни.
– Тоже? – с её губ срывается горький смешок.
– Вень, я ж всё понимаю. Мы разные с тобой. Не, я бабок-то заработаю, не вопрос. Но тебе ж не бабки нужны, да? Тебе нужно то, чего у Вити Пчёлкина никогда не будет. "Волга" эта правительственная. Квартира в сталинке с трёхметровыми потолками и консьержем. Чтобы уважали тебя, чтоб ручки целовали. Со мной не будет такого, ты это знаешь. Правильно я говорю?
– Мы всегда были разными, Вить. И я ни слова не говорила про...
– Вот именно. Не говорила. Ты никогда ничего не говоришь. Ты только смотришь глазами своими так, что тошно становится, – не даёт закончить ей он, спрыгивает вниз и виснет на подоконнике, беззаботно болтая в воздухе ногами. – Борисыч просто из другого теста. Я понимаю. Головой, Вень, понимаю. Ну, сука ты, так бабы, наверное, все...
Лестничную клетку оглашает хлёсткий звук пощечины. Витя Пчёлкин трёт скулу и двигает челюстью из стороны в сторону: проверяет, не нанесла ли ему Венера увечий.
– Я просто тебя другой считал. Зря, получается, – невозмутимо закачивает он фразу и в упор смотрит на Венеру.
Из-за неплотно прикрытой двери показывается лицо его матери. Она тихонько извиняется, когда Витя Пчёлкин просит оставить их с Венерой наедине.
– Я спросить просто... Венера, ты пообедать к нам зайдёшь?
– Ма! Не будет она заходить, – шикает Витя Пчёлкин.
Венера не отводит широко распахнутых глаз от его ожесточившегося лица.
– Спасибо. Не зайду. Мне по делам нужно, – вежливо отвечает Венера. Голос у неё похож на писк.
Когда дверь закрывается, она выжидает ещё с минуту, чтобы разжать невидимые тиски, сдавившие горло. Откашлявшись, Венера набирает в лёгкие побольше пропитанного табаком воздуха. В носу щекотно от дыма.
– Я не спала с ним. Можешь верить, можешь нет... Только, Вить, и я всё уже про тебя поняла.
Она разворачивается на каблуках, но он ловит её за локоть и дёргает на себя. Касание кожи кажется Венере огненно-горячим, стрекочущим, как электричество. Его лицо теперь близко-близко: она чувствует на губах дыхание, только вот целовать её Витя Пчёлкин точно не собирается. Что-то его злит, что-то зажигает в голубых глазах нехорошую искорку.
– Чего ты поняла? – низко рычит он.
– Что ты ещё мальчишка. Глупый, безответственный и смешной мальчишка. Вот какая между вами разница – между тобой и Борей. Не в "Волге" дело. И не в квартире. А в умении думать своей головой.
– А он уже Боря. Быстро, – скалится Витя Пчёлкин, одновременно болезненно и довольно, потому что теперь ему легче убедить себя в Венериной нечестивости.
– Он ни за что не стал бы слушать, что ему там про меня наговорили. Кто бы это ни был. А тебе ведь важнее, что Космос скажет, Сашка, Валера... Такие же подлецы и бандиты, как тот Хрящ. Даже если это всё будет ложью, если ни слова правды они не скажут... Тебе ведь просто важно, что они будут говорить.
Его глаза темнеют и мечутся по её лицу. Пальцы всё ещё крепко держат за локти и не отпускают.
– Венера, а давай я тебе с собой положу... – снова раздаётся позади них голос его матери, а затем – тихое ойканье.
Витя Пчёлкин тут же меняется в лице и слабо отталкивает Венеру от себя.
– Не надо, мам. Она уже в каком-нибудь ресторане, наверное, пообедала, – улыбается он одними губами; глаза всё по-прежнему напоминают серый лёд.
***
Так и проходит неделя: в мучительных терзаниях.
Венера успевает сотню раз пожалеть обо всём и столько же раз – увериться, что решение принято верное, что единственный шанс на спасение для Космоса – отправка в дальний гарнизон (где его уже ждут, если верить словам Бориса Борисыча) и что ей не за что чувствовать себя виноватой.
А за что ж ей себя грызть? Это её оскорбили и унизили, это её смешали с грязью, это ею демонстративно пренебрегли. Это он должен чувствовать себя виноватым. Это он должен просить прощения. Родной брат, который Венеру предал, если называть вещи своими именами.
Но Венера помнит прощальный взгляд одичалых братцевых глаз – не было там ни капли сожаления: Космос разве что не плюнул в неё напоследок. Он тоже был уверен, что решение принято верное.
Её милый младший брат превратился в незнакомое – вот уж верно говорит Витя Пчёлкин: инопланетное – чудовище, и она никак не может взять в толк: отчего ж не спасло никого то море любви, которую Венера, вместо матери, трепетно дарила ему все эти годы. Разве этого было недостаточно?..
Да и для Вити Пчёлкина, если в сухом остатке, она тоже сделала не мало. А он поверил вздорнейшей клевете в адрес Венеры так легко, точно сам её тайно и давно подозревал в неверности. Точно только и ждал повода, чтобы оставить её на обочине собственной жизни с разбитым сердцем и истоптанной гордостью.
Подумать только, они оба – что брат, что Витя Пчёлкин – всерьёз решили: Венера провела ту бессонную от страха ночь в постели с Борис Борисовичем! Венере гадко от одной только мысли об этом; её тут же душит стыд и унижение сжимает в своих раскалённых тисках.
И ведь Борис Борисович сам приложил к этому руку, тут иллюзий питать не приходится. Венера, поднявшись в утро после побега Космоса обратно в квартиру, за это высказала ему всё, что думала. Слегка даже переборщила, потому что в груди разыгралась настоящая буря, обуздать которую она не сумела, но по большому счёту во всём была права, как ни посмотри. Борис Борисыча Венерина эмоциональная тирада, конечно, задела: он поспешил ретироваться, но Венера об этом ни капельки даже не пожалела.
Зато присутствовавшая при той сцене мачеха после его ухода наградила падчерицу скептической усмешкой и ввернула назидательную реплику о том, что с генералами в их стране так обращаться не положено, а нежную дружбу с ними лучше сохранять. Венера и без неё это знает и не нуждается в нравоучениях от бывшей официантки третьесортной забегаловки – так она хотела было ответить, вдобавок снова послав жену отца ко всем чертям, но не стала: просто махнула рукой и ушла отсыпаться.
Как бы то ни было, а отправка брата в дальний гарнизон всё откладывается, потому что Космос после вооружённого побега не спешит возвращаться домой. Венера всё это время кипит и кипит, как забытый на медленном огне чайник – скоро ни воды не останется, ни чайника, а одни только тлеющие угольки и воспоминания.
– У друзей была? – сердито спрашивает мачеха под конец седьмых суток.
– Угу, – безучастно отвечает Венера.
– Юра каждый день звонит, – мачехины напомаженные губы высасывают из позолоченного мундштука сигаретный дым. – Не вздумай ему ни о чём рассказывать, пока мы не разобрались. Так что там с друзьями?
– Молчат, как партизаны.
Мачеха с досадой прицокивает языком. Помощи от неё особенно никакой, одни только подначивания и поучения, но у Венеры совсем нет сил давать ей отпор.
– Борис просил нас поторапливаться, – выдыхает она свой едкий дым в пустоту гостиной, которую в последнее время слишком явно ощущает Венера.
– А я-то что сделаю? – беззубо огрызается та.
– Этот его друг, с которым они всё время вместе... Ты ведь с ним гуляешь?
Венера поджимает губы и уводит в сторону глаза.
– Он-то не рассказал, где нам искать твоего брата? Наверняка же знает.
– Не рассказал, – Венера смотрит немигающим взглядом в упор на мачеху.
А та из-за Венериной реакции ехидно усмехается.
– Вот-те на... прошла любовь? – цинично резюмирует она, состроив милую улыбочку. – Что ж, это было предсказуемо.
Венера с неприязнью рассматривает восседающую за обеденным столом молодую жену отца. Чуть приспустив рукав шёлкового халатика, та блаженно щурится и маленькими глоточками попивает из чехословацкого фарфора свежесваренный кофе, задумчиво смотрит в сторону окна и делает вид, будто её тревожит судьба младших Холмогоровых. Но здесь и дураку ясно: жизнь у Венериной мачехи безоблачна и прекрасна, и мало что может на самом деле её омрачить, даже если все без исключения Холмогоровы до седьмого колена провалятся вдруг сквозь землю – так ей, может, даже больше понравится.
Заметив пристальное к себе внимание, мачеха с наигранной досадой закатывает глаза:
– Я ведь о тебе думаю, девочка, – продолжает раздавать бесценные наставления она. – Нет, в этом своя романтика, конечно, есть, я по-женски понимаю... Но, Венера, дворовая шпана всё равно не пара дочери членкорра Академии Наук.
– Интересно выходит: зато членкоррам Академии Наук годятся в пару всякие официантки с тремя классами образования, – бесстрастно отзывается Венера и встаёт, не желая продолжать надоевший разговор.
Мачеху это замечание нисколько не уязвляет. Она заливисто хохочет и щурится с ещё бóльшим блаженством.
– Боря мне рассказал, что сделал тебе предложение. А ты тянешь с ответом. Это невежливо, – с изящным поворотом головы говорит она остановившейся в дверях Венере.
Та раздражённо выдыхает.
– Я не отказала сразу только потому, что мне жалко его обижать. Он на двадцать лет меня старше и у него совсем никого нет, – отвечает Венера сдержанно, но колюче.
Мачеха с безразличием выпускает изо рта дым.
– Значит, тебя он будет ценить больше всех на свете. А разница в двадцать лет нам с Юрой, как видишь, совсем не мешает, – любезно напоминает она и делает короткую паузу, чтобы снова затянуться. – Погоди, не уходи. Насчёт этого Белова... Юра просил передать, что устроил для него встречу с комиссией в институте. Завтра утром. Велел тебе съездить с ним и лично передать Юрину благодарность председателю.
Венера коротко кивает, а мачеха, вздохнув с мученическим видом, лениво встаёт и снимает телефонную трубку с рычага.
– Сама позвоню родителям этих оболтусов, раз тебе они ничего не рассказывают. Венера! – настигает её мачехин вопль уже в коридоре. – Насчёт благодарности... Бери не самую дорогую. "Мартель" не трогай. Он же в горный поступает, да? Им и "Арарат" сгодится. Не в Международный же вашего Белова пропихиваем, в конце-то концов.
Скрывшись, наконец, у себя в спальне, Венера обессиленно опускается на постель. Мачехины слова про Борис Борисовича не выходят из головы, и она вспоминает про алый бархатный футляр, что по-прежнему хранится в прикроватной тумбочке. Руки сами нащупывают его в самом углу ящичка: подаренное Борис Борисовичем кольцо никуда, разумеется, не делось и одиноко поблёскивает на мягкой подстилке. Что ей теперь с этим кольцом делать, Венера тоже не знает. Венера уже ничего не знает.
Разночтений быть не может: разговор на лестничной клетке поставил жирную точку в их с Витей Пчёлкиным странных отношениях.
А если точка безоговорочно поставлена, значит, затянутое многоточие в отношениях с Борис Борисычем... Нет, с Борей – она вновь мысленно поправляет себя – значит, после многоточия в отношениях с Борей теперь может начаться красная строка? Мачеха, как ни досадно в том признаваться, по-своему права: тогда, в Ялте, двадцать лет разницы совсем Венере не мешали.
Она откидывается на матрас и снова пялится в потолок, поигрывая пальцами с колечком. Золото от тепла кожи нагревается и становится приятней, а прозрачный камешек на ощупь ребристый, но гладкий.
Футляр с кольцом хранится у неё уже бог знает сколько времени, но теперь Венера впервые по-настоящему представляет, во что превратилась её жизнь, если б она ответила "да". Устроилась бы шумная свадьба: белое платье и большое торжество, неизменный парадно-выходной китель на Борис Борисыче и патетические речи, звон бокалов и громогласное улюлюканье гостей...
Это всё Венере точно предстоит пережить – а потом? Каково это – быть женой? Женой генерала. Женой Борис Борисыча Барбарисова...
Венера неожиданно для себя прыскает от смеха. Она представляет мачеху в дыму и шёлковом халатике, с мундштуком, с томным придыханием, с выражением чуть надменной усталости от жизни, блаженно щурящуюся, потягивающую кофе, звенящую на весь дом пошлыми мещанскими интонациями. Мачеха в воображении Венеры изящно поворачивает голову, и у мачехи Венерино лицо – такой станет жизнь, если она скажет Борису Борисовичу "да"?
В Ялте ей было с ним хорошо. Не так совсем, как с Витей Пчёлкиным в Гагре, но Венера нет-нет да вспоминает те несколько недель с теплотой в сердце. Наверное, такая и ждала бы её семейная жизнь? Как в Ялте, а не как сейчас и в Москве. С Витей Пчёлкиным, не побрезговавшим оттоптаться на Венериной гордости.
Борис Борисович... Нет, Боря. Боря никогда бы не позволил себе так низко пасть. Будь Венера хоть сотню раз на самом деле виновата перед ним, даже тогда Боре не пришло бы в голову её унижать. Он сохранил бы достоинство их обоих.
Она не лукавила, когда говорила в лицо Вите Пчёлкину, чего ему не хватает и что в избытке имеется у Бориса Борисыча, она была честна, хотя и знала, как сильно это его заденет. Но сейчас Венера точно уверена: найди Витя Пчёлкин в себе хоть каплю той деликатности и обходительности, от которых вопреки всему становилось спокойно рядом с боевым генералом, прошедшим не одну горячую точку, всё с самого начала складывалось бы иначе.
Однако Витя Пчёлкин предпочитает добиваться своего исключительно кавалерийским разудалым наскоком; и Венера от этого порядком устала – и Витя Пчёлкин тоже устал. От Венеры.
Неутомимому кавалеристу не пристало стоять на месте: новые подвиги влекут его вперёд.
Миша, о котором Венера вспоминает впервые за многие месяцы и спокойно, был другим – непохожим ни на Борю, ни на Витю Пчёлкина. Не погибни он на войне, то, должно быть, Венера уже стала бы ему женой. И была бы, конечно, не генеральшей, а супругой всего-то навсего капитана, но зато ни секунды бы не сомневалась в желании ею стать.
Так, в ленивых размышлениях о будущем, о прошлом и о том, какое место в них занимает Витя Пчёлкин, Венера и проваливается в беспокойную дрёму, пока осторожное касание не будит её среди ночи.
Она нехотя приоткрывает глаза. Ресницы слипаются от влаги.
– Вень... – раздаётся в тишине ночи шёпот Космоса. – Венька... Вень, проснись. Кажется, я убил человека.
Сна у Венеры в ту же секунду как не бывало, и глаза распахиваются, будто их распарывает острым лезвием. Она садится на постели и щурится, разглядывая в темноте испуганное лицо. То ли оно бледно от смертельного ужаса, а то ли от белёсого лунного света, что льётся сквозь незадёрнутые занавески.
– Что? – хрипло переспрашивает Венера. – Ты когда вернулся? Где ты был? С папой разговаривал?
Но Космос бесцеремонно зажимает ей рот своей ледяной рукой.
– Тихо. Нет. Вень, послушай... Я... я, кажется, реально застрелил одного шныря, понимаешь?.. Он дерьмо был человек, но... Вень, теперь же, наверное, расследование какое-то будет... да?
Космос замолкает и ошалело смотрит на Венеру. Вялые после сна мысли у неё в голове шевелятся едва-едва, и только спустя долгие секунды она понимает, о чём говорит её драгоценный братец.
Венера решает, что ей снится кошмар, и принимается напряжённо моргать в попытках отогнать злой дурман. Мудрено ли: так она себя извела мыслями о самых ужасных исходах для брата, что теперь они преследуют измученное сознание и во сне.
Но Космос, сидящий на краю Венериной постели, всё-таки живой и настоящий. Она отпихивает его ледяную руку.
– Что значит "застрелил одного шныря"? – шепчет она, а у самой не получается сделать вдох.
– То и значит, Вень... Выстрелил... А там... И всё.
– Насмерть? – удаётся выдавить Венере.
– Наверное. Кажется, да.
– Кажется?
Венера начинает выкипать, как забытый на огне чайник.
– Не до проверок было, Вень. Надо было срочно мотать оттуда. Я Саню спасал. Понимаешь? Он на Саню с ножом шёл. Ещё чуть-чуть – и всё. Я просто... Я друга спасал, Вень.
– Ты был не один?
– С пацанами. И народ ещё...
– Значит, все это видели? – у Венеры едва шевелятся онемевшие губы.
Но Космос вновь неопределённо дёргает плечами, чем заставляет Венеру только сильнее разозлиться.
– Что это значит? – шипит она. – Объясни всё нормально.
Космос в нервном напряжении прижимает к губам кулак.
– Саня закусился с одним типом из-за Ленки. Елисеева, помнишь? Мы ещё с пацанами обсуждали, рассказывать ли ему, что она шалавой стала, пока он свой долг родине отдавал... Вот. Ну, ходила Ленка с одним там типом... А тут Саня вернулся. Узнал. Долгая, вк общем, история... Туда-сюда, навалял этому типу наш Саня как следует. Но этот... Муха...
– Муха? – переспрашивает Венера и вздыхает, устало смяв рукой мокрый от испарины лоб. – Господи, Пчёла, Муха... Что это за кружок юных энтомологов?
– Короче, – резко перебивает её Космос. – Саня ему в честном поединке навалял. За Ленку. Но её тоже нахрен послал. Всё прешали по понятиям, ни у кого претензий не осталось. Думали, мирно разошлись... А сегодня поехали, там... Фила поддержать.
– Поддержать?
– Фила в боях решил участвовать. Без правил, – виновато подняв на сестру глаза, поясняет он. – Место там одно есть, все собираются, ставки делают. Ну мы и пригнали за него болеть. Брат же. Только глядим: и Муха там. Чёрт его знает, как так вышло, но слово за слово, и драка завязалась. Народу тьма, все друг на друга полезли... Вдруг я смотрю, а Муха на Саню с ножом прёт. Понимаешь, Вень? Хотел, тварь, моментом воспользоваться, пока вокруг неразбериха. Потом ищи-свищи, кто Саню порезал. Я сразу всё по его глазам понял, Вень. Как у бешеного пса у него глаза были... Ну и...
– Застрелил? – цинично заканчивает за него Венера. – Как бешеного пса, да?
Космос с нею не спорит и молча смотрит в ожидании Венериной реакции. А она медлит. Не знает, что теперь делать. Ей кажется, что кто-то щёлкнул переключателем, и всё внутри у Венеры и вокруг неё поменялось: люди стали её окружать вроде те же самые, а вроде и совсем другие, она их не знает и не понимает – и понимать не хочет.
Прав был Борис Борисыч: чужие Венере они, эти люди. Или она в какой-то момент стала им чужая?
Столько раз она во всех красках воображала, куда может привести Космоса его охота до незаконных приключений; но почему-то не допускала даже и мысли, что родной брат станет убийцей.
– Пацаны ничего не видели. Делом все заняты были. Когда такая заваруха начинается, по сторонам не поглазеешь... Ну а потом мы все ноги уносили. Кто другой, может, что и заметил... Но пацаны точно не видели.
Венера принюхивается и потягивает ноздрями лёгкий душок спиртного.
– И зачем ты... – говорит она голосом, напрочь лишённым красок. – Зачем ты рассказываешь об этом мне?
В воцарившейся тишине она кожей чувствует, как удивляет Космоса этот вопрос. И ответ он находит самый очевидный – Венера и сама его уже знает:
– Кому ещё мне об этом рассказать, Вень? Надо же теперь... Надо же что-то делать?
Она придавлено и обречённо смеётся, а затем спускает ноги с постели. Слышатся шорохи ткани и тяжёлое, будто у загнанного зверя, дыхание брата.
– Может, и надо. Туу тебе лучше знать. От меня чего ты ждёшь?
– Вень... – Космос берёт её лицо в свои ладони и поворачивает к себе. – Вень, это всё серьёзно. Менты же искать убийцу будут...
– Будут, – слегка качает она подбородком, нисколько не меняя равнодушного выражения. – И, может, даже найдут.
– Так это ж я, Вень. Ты понимаешь? Они меня найдут.
– Понимаю, Космос.
Руки брата падают безвольными плетьми вниз. Венерин голос, негромкий, но строгий, заставляет тишину вокруг них зазвенеть от напряжения.
– Ты, Космос, убийца, – продолжает она так же невозмутимо. – Вот они тебя и найдут. И накажут. Так, как следует наказывать убийц.
Брат корчится в уродливой гримасе, становится ещё белее, ещё запуганней.
– Никакой я... Я не... – яростным громким шёпотом убеждает Венеру он. – Он говнюк был, ясно тебе?
– Думаешь, в уголовном кодексе за это дают поблажку?
Космос порывисто вскакивает с Венериной постели. Руки у него трясутся, и он заправляет их в карманы брюк.
– Делают же там скидку за то, что убиваешь людей по приказу. Делают? Делают. А тут какая разница?
– О чём ты говоришь? – поднимает бровь Венера. Истерика брата производит на неё угнетающее впечатление.
– Как о чём? Взять хоть твоего Миху... Что он, не убийца? Убийца. Он рассказывал нам с пацанами. И ничего. Герой. А тут, я тебе скажу, человек был хуже в тыщу раз, чем те, кого он там по заданию родины мочил, ясно?
– Даже сравнивать себя с ним не смей, – грозно понижает Венера голос на добрую октаву, отчего он становится похож на тигриное рычание.
Космос лишь презрительно фыркает в ответ. Минута-другая проходит в молчании.
– Как думаешь... – натужно вздохнув, произносит брат после долгой паузы. – Твой Борисыч... он может, если что... ну...
Венере под руку будто нарочно попадается футляр с кольцом, который она, прикорнув, так и не убрала обратно в ящик. Она одним пальцем приоткрывает крышку и скептически усмехается.
– Отмазать тебя?
Космос кивает. Венера с почти неслышным щелчком закрывает футлярчик и с презрением изучает вытянувшегося по струнке возле её кровати брата.
– Помнишь, что ты сам говорил мне под Новый год, а?
– Чего? – орлиный излом его бровей удивлённо сползает вниз.
Венера меланхолично улыбается.
– На даче Царёвых. Не помнишь? Ты сказал, что тебя та история с нападением и арестом Пчёлкина научила только одному: что попадаться нельзя. Ну так вот, Космос, единственный совет, который я могу тебе дать... Постарайся не попадаться.
– Вень...
– Предложение отправиться в армию, насколько мне известно, всё ещё в силе. Только я на поклон к Борис Борисычу больше ходить не собираюсь. Да я даже пальцем о палец не ударю, чтобы тебя вытащить. Сам иди к нему, если хочешь. И имей ввиду, Космос... Если милиция начнёт меня о чём-то спрашивать, я расскажу всё, что знаю. А то вдруг тебя подмывает поделиться со мной ещё какими-нибудь подробностями своего преступления.
– Вень, ты... Ты чего, Вень? Ты не шутишь сейчас, Вень? – шагает Космос к ней и кладёт руки на плечи.
– Ничего. Тебе, Космос, не мешает хотя бы иногда задумываться о том, что ты делаешь, что ты говоришь. И какие это может иметь последствия.
Лицо брата в этот момент как будто озаряет луч солнечного света, пробившийся сквозь ночную тьму. Он понятливо качает головой:
– А-а... – тянет и снисходительно улыбается. – Ты это из-за Пчёлы, да? Из-за того, что я ему рассказал... Ну... Ну, прости. Наговорил лишнего. На эмоциях. Но и ты меня пойми: я тоже уже задолбался с этим жить. Ты брата моего обманула. Вот если бы ты мне, Вень, не рассказывала ничего... А то так я, получается, тоже ему врал. А я не люблю этого, Вень, ты ж знаешь. Мы с первого класса вместе, да мы правда друг другу как братья, понимаешь? Как можно брата обманывать? Вон, с Ленкой тоже как вышло! Я ведь говорил, что Сане надо было сразу глаза открыть. Тогда, может, обошлось бы...
– Братья вы, да? – повторяет за ним Венера с демонстративным изумлением и покачивает головой. – Ну что ж, раз братья... Раз вы братья, то это всё меняет. Только ты, Космос, не забыл, что говоришь это родной сестре? Или кто я тебе, Космос? Кем ты меня считаешь? Несчастной идиоткой, к которой можно прибежать, чуть что пошло не так, и она наизнанку вывернется, но вытащит тебя из любой передряги? А? Тогда вот что послушай: несчастная идиотка устала расхлёбывать за тобой проблемы. Больше на неё можешь не надеяться.
Венера вскакивает и в гневе швыряет футлярчик с кольцом на кровать. Крика она больше не сдерживает: от последних её слов испуганно звенят стёкла в окнах. А Космос, кажется, только сейчас осознаёт, что роковая ошибка была им допущена ещё задолго до этого разговора и что в его пальцах ломается последняя соломинка надежды; он делает к Венере шаг в тщетном желании всё исправить и с примирительной улыбкой кладёт на плечо ей свою руку.
– Вень, давай мы нормально...
– Вон, – тот же час скидывает она его тяжёлую и запятнанную в крови ладонь. – Пошёл вон. Отца тревожить даже не смей, иначе я сама всё расскажу милиции. Ясно? Варианта у тебя только два: либо без разговоров сматываться из Москвы и учиться маршировать в кирзовых сапогах по плацу, и тогда возможно тебя просто перестанут искать, либо расхлёбывать эту кашу самостоятельно.
Венера бескомпромиссно указывает на дверь комнаты. Космос пару секунд смотрит ей в глаза, не мигая, коротко кивает и выходит. Она прислоняется спиной к дверям платяного шкаф и закрывает глаза.
С возвращением Сашки Белова всё становится только хуже. Венера плачет тихо и безголосо.
Мир за окном всё так же неприветлив.
🌟 ПОЖАЛУЙСТА, ПОСТАВЬТЕ ГОЛОС ЭТОЙ ЧАСТИ!🙏🏻🥹 Спасибо! ☺️❤️