Конец прекрасной эпохи

🌟 ПОЖАЛУЙСТА, ПОСТАВЬТЕ ГОЛОС ЭТОЙ ЧАСТИ!🙏🏻🥹 Спасибо! ☺️❤️

— Венера Юрьевна, вас подождать? — спрашивает позади шофёр "Волги", которого Венера так бессовестно запрягла исполнять собственные прихоти.

— Да не, командир, — вприпрыжку спускается по ступенькам Витя Пчёлкин, зажав папиросу в зубах, и уверенно шагает к машине Борис Борисыча. В этой ситуации он один, кажется, совсем не растерян. — Езжай. У нас, видишь, и свой транспорт имеется.

Он похлопывает по заднему бамперу жигулёнка и смотрит Венере прямо в глаза. Смотрит и взглядом спрашивает, по какой это такой веской причине она приехала сюда на "Волге", будто бы вообще имеет право требовать от неё каких-то ответов.

У Венеры нервно подрагивает рот. Космос быстро считывает все нюансы контекста, бежит к ним и, сграбастав сестру в крепкие родственные объятия, басит:

— Ну ты и поджарилась, Венька, а! — его лицо оказывается возле Венериного уха, а губы тихо, чтобы не услышал Витя Пчёлкин, шепчут: — Я ему ничё не говорил. И ты не вздумай, ясно? Итак его еле вытащили. Не дай бог ещё что-нибудь натворит из-за твоих шашней...

Венера ошалело улыбается и кивает китайским болванчиком на все комплименты насчёт её посвежевшего вида, в которых снова громко рассыпается брат.

— Езжайте-езжайте, мы вас не задерживаем! — между делом подгоняет шофёра он и повелительно машет ему рукой, а сам тащит Венеру ко входу в дом.

Она понимает, почему сабантуй устроили не в московской квартире, как обычно, а здесь: из глубины комнат до ушей Венеры доносится женский смех. Имея в виду дату предполагаемого возвращения сестры, Космос предусмотрительно увёз Витю Пчёлкина вкушать прелести свободы и вседозволенности загород.

Венера понимает, что её визита тут точно никто не ждал. Как же! Даже после освобождения из-за решётки первым делом — товарищи, потом — женщины, за женщинами, наверное, можно и родителей обрадовать; а Венера уж как-нибудь обойдётся без душещипательных встреч, ей о счастливом событии сообщили бы как-нибудь между делом.

Её знакомят с весёлыми до неприличия девицами, которые при Венерином появлении всё же тускнеют и недовольно косятся на Космоса. А Венера тем временем их придирчиво исподтишка рассматривает: девиц две, лица у обеих страшно размалёваны и похожи на клоунские маски, одеты они вызывающе и с пышными начёсами на головах. Венера не такая уж круглая дурочка, чтобы не понимать, зачем они здесь нужны — да ещё в таком ровном количестве.

От вульгарных ужимок и совершенно недвусмысленных намёков девиц, которыми те завлекают то брата, то Витю Пчёлкина, Венере делается противно. Для приличия — хотя приличия чужды участникам этого праздника жизни, что на Венеру нагоняет ещё больше отвращения — она недолго всем улыбается, вежливо кивает, рассказывает про погоду в Ялте и извиняется, потрясывая перед собравшимися своим пакетом (девицы и на него глядят с завистью в пьянеющих глазах). В пакете шуршит травяной сбор и плещется портвейн:

— Мне к подруге надо. Я обещала заехать, она ждёт. Переночую тоже... — Венера на секунду неловко замолкает, глядит на початые чекушки с недорогой водкой, на нехитрую закуску — консервы и хлеб, и, едва сумев скрыть брезгливость, продолжает: — У неё переночую. В общем, всё, не стану вам мешать!

Венера шагает знакомой тропой к Оле. Хорошего настроения и след простыл: волосы больше не пахнут солью, а кожа не хранит тепло южного солнца; она не рада ни Космосу, ни Оле, и уж тем более не рада ни Вите Пчёлкину, ни его размалёванным хохочущим девицам, против сальностей которых он и не думал при Венере возражать.

— Венера! — радуется Оля, завидев ту ещё на подступах.

— Веньк! — глухо упирается Венере в спину.

Оля перестаёт улыбаться, её лицо принимает вид искренней заинтересованности, а сама она тактично не спешит бежать подруге навстречу.

Венера же оборачиваться не хочет. Тогда Витя Пчёлкин, оставивший, очевидно, девиц хохотать в компании одного Космоса, ускоряет шаг и останавливает её, схватив за плечи.

— Чего тебе? — вопрошает Венера с ледяной суровостью.

Витя Пчёлкин вздыхает и обводит её лицо оценивающим взглядом.

— Что-то ты мне не рада, — делает очевидный вывод он.

— Удивительная наблюдательность, — елейно улыбается она и пытается скинуть его руки с плеч.

— Ну Вень! — раздосадованно машет головой Витя Пчёлкин. На голове у него кепка, новая. — Ну, что не так? Вот он я, никто меня в итоге не посадил...

— Согласна. Очень жаль, — спешит дать она свой комментарий по этому поводу. — Милиция могла бы работать тщательней.

— Вень.

— Вить.

— Вень.

— Вить.

Снова пауза. Краем глаза Венера отмечает, что Оля не уходит со своего крыльца и внимательно наблюдает за ними.

— Слушай, я погорячился тогда, наговорил ерунды... Ты чего, обижаешься до сих пор, Вень? Ну, было и было, давай забудем, Вень. Давай по новой.

— Что ты, Витя. Обижаться мне на тебя совершенно не за что. Это ведь всё равно, что вон... На дуб обидеться. Или на берёзу, что она тут выросла. Её спилить надо, а не обижаться, — фыркает Венера с демонстративным пренебрежением, а потом фальшиво улыбается во все зубы: — Иди к гостям, Вить. Они обидятся. К тому же, ну, сколько тебе на воле гулять, пока снова не посадят? Наслаждайся каждой минутой, чего ты тут со мной время-то тратишь?

— Венька, перестань, — морщится Витя Пчёлкин от её едких слов. — Ну, хочешь, я их выгоню?

Венера моргает раз, другой. И третий тоже. Думает про себя, как ж можно быть таким идиотом — да ещё и не понимать про себя этого!

— Серьёзно. Я выгоню, — повторяет он, будто думает, что тогда всё тут же наладится.

— Космос тебе по шее за это надаёт, — утомлённо отвечает Венера.

Витя Пчёлкин усмехается и виновато чешет затылок под козырьком сдвинутой назад кепки, а Венере хочется вдруг спросить, где это он её достал — голубую, с иностранными надписями. Но она стискивает зубы и молчит.

— Это точно, надаёт... — протягивает он с досадой и печально вздыхает. — Я их не звал. Это он, Вень. Правда.

— Да мне-то какая разница, Вить? — запальчиво восклицает Венера и только потом думает, что надо бы научиться получше изображать равнодушие: этот её тонкий голосок и раздражённые интонации совсем не вписываются в образ.

— А я думаю, разница и ещё какая, — глядит он исподлобья, но прямо и откровенно.

Венера смотрит себе через плечо: на крылечке рядом теперь появилась и стоит, скрючившись, Олина бабушка. И почему Витю Пчёлкина так тянет на публичные выступления?

Венера вспоминает влажные губы Борис Борисыча, которые касаются её осторожно, будто боятся обидеть или спугнуть. Вспоминает губы Вити Пчёлкина, только сухие и более напористые. Они оба целуются совсем не так, как Венере нравится.

Теперь она совсем не так боево настроена, как в тот вечер в Ялте: глядя Вите Пчёлкину в глаза, Венере не хочется ни думать, ни уж тем более говорить о том, с кем она провела этот отпуск в ведомственном санатории и кто водил её по ресторанам. Венере хочется, чтобы хохотание девиц в Светкином доме наделило её праведной уверенностью в том, что она поступала правильно, что она лишь хотела начать новую главу, что теперь никто не смеет её в содеянном винить. Но почему-то даже девицы и их хохот Венеру не спасают.

Может, потому, что доверие Вити Пчёлкина она обманывает уже не впервые?

Венера думает, что это всё ни к чему хорошему её не приведёт. Думает, что когда Витя Пчёлкин берёт её за руку, ласково гладит пальцы и улыбается, ей нужно послать его подальше и больше не позволять к себе прикасаться; но Венера никуда не уходит, сама держится за него, чувствует тепло и понимает, что соскучилась.

— Ну, ты пойми, так надо было, — тихо говорит он, разглядывая мослатую и коричневую Венерину кисть.

— Как?

— Так, — уходит от прямого ответа Витя Пчёлкин, что Венеру тоже сильно настораживает. — Чтоб всё потом нормально сложилось, надо было потерпеть.

— Тебя совсем отпустили?

Витя Пчёлкин радостно скалит пасть:

— Одна там барышня обещала, что будет осуществлять за мной товарищеский надзор.

— Барышня, значит? — переспрашивает Венера, с любопытством прищурившись.

— Угу, — снова строит из себя полного недоумка Витя Пчёлкин. — Я-то хотел от неё в тюрьме спрятаться, да вот, видишь, не вышло: таких зараз, как она, ещё поискать... Меня потому и выпустили, что от неё даже следаки отделаться не смогли.

Его пальцы всё ещё чертят круги на её запястье, а Венера и не пытается это прекратить.

— Мне просто очень нужно её найти, — пронзительно заглядывает он ей в глаза и с нежностью опускает вторую руку на их сцепленные ладони.

— Да? — выдавливает заворожённая Венера.

— Да, — вторит ей Витя Пчёлкин. — Она мне кое-что должна. Кое-что очень важное.

У ворот Светкиного дома возникает одна из разбитных девиц. Только она больше не хохочет, а хмурит тонкие перещипанные бровки.

— Ви-ить... — капризно тянет она.

Её успевает нагнать Космос и волочет обратно в дом, но девица упирается: она полна решимости привлечь к себе внимание Вити Пчёлкина.

Тот оборачивается, а Венера с замиранием сердца ждёт, что он скажет. Правда прогонит, как только что пообещал?

Но он ничего толком не говорит, а только машет рукой Космосу, чтобы тот поскорее устранил нежелательную помеху в их с Венерой доверительной беседе.

Ей до конца не ясно, чего именно не хочет Витя Пчёлкин: чтоб при виде согласной на всё девицы Венера, только начав оттаивать, снова нашла повод для обиды; или чтоб обиделась согласная на всё девица, увидев Витю Пчёлкина в компании другой — плакал тогда томный и приятный вечер, на который он по-прежнему двулично рассчитывает, хоть и держит за руку не девицу, а Венеру.

Венера разочарованно качает головой и хмыкает, вырывает свою ладонь из его пальцев и шагает прежней дорогой — туда, где Оля со своей бабушкой замерли в ожидании развязки напряжённой сцены. Витя Пчёлкин снова зовёт её по имени и даже не один раз, но Венера прежнюю ошибку совершать не намерена и не поддаётся глупому желанию позволить себя остановить.

— Проваливай, — хлопает она Олиной калиткой перед его носом. Калитка Венере по грудь, поэтому она может испепеляющим взглядом пресечь попытки Вити Пчёлкина проникнуть за ограду забора. — Иди. Не видишь, тебя там заждались уже.

Витя Пчёлкин сжимает доску штакетника до белых костяшек и молча буравит Венеру глазами. Но она в гляделки больше играть не хочет и, гордо вскинув голову, шагает к дому.

— Кто это? — шепчет Оля одними губами, подхватывая Венеру под локоть и провожая внутрь.

— Никто, — припечатывает Венера.

Ей очень хочется, чтобы Витя Пчёлкин был никем.

— Ну прямо сериал, — вполголоса комментирует Олина бабушка, встречая их на веранде. — Как в телевизоре! Да, Олюшка?

Оля ничего не говорит и, онемев от накала эмоций, прижимает руку к груди.

Венера, сама того не предполагая, попадает в ловушку: шофёр Борис Борисыча уехал, а Венерин жигулёнок так и остаётся припаркованным у Светкиного дома. Ей бы пойти и на правах полноценной хозяйки его забрать, но появляться там снова у неё нет ни малейшего желания.

С Олиной веранды за густыми ветками видно только огни в окнах, зато громкий мужской гогот и тоненькое женское щебетание доносится непрерывно. Венера напрягает слух и с переменным успехом пытается распознать голосок той девицы, что погналась вслед за Витей Пчёлкиным, и чувствует, как тлеют и дымятся края огромной чёрной дыры внутри, где-то под рёбрами.

— Может, участковому? — выводит Олю из себя гомон пьяных голосов.

— Да ну, — хмурится Венера, которая не хочет, чтобы противная девица замолкала. — Ещё не хватало милицию отвлекать из-за этих идиотов.

— Надоели они жутко, — жалуется Оля. — Как нагрянут — спать ночью просто невозможно.

— И часто тут такое?

— Ну, бывает время от времени... Брата твоего я видела. И ещё один с ним, крепкий такой... А вот этого, который сегодня приехал, что-то не узнаю.

Венера думает, что надо будет изъять второй комплект ключей из ящика отцовского стола. Хотя тут же сама с собой и спорит, доказывая неэффективность подобной меры: разве сможет это пресечь разнузданные вакханалии хоть ненадолго? Как будто Витя Пчёлкин больше не найдёт, где похохотать в своё удовольствие с противными девицами! Нет, на его счёт Венера наивных иллюзий больше не питает. Дыра в груди становится шире.

— А этот в кепке... — вдруг вкрадчиво спрашивает Оля и заговорщически шевелит бровями. — Вы с ним... да? Ты поэтому была такая довольная?

— Когда это я была довольная? — недоумевает Венера с ядом в голосе.

— И то верно. Не была, — смотрит Оля вдаль и пригубливает чай из южных трав, ещё пахнущих морем и жарой. — Но ты определённо изменилась. Знаешь, что я думаю, Венер?

— Ну просвети, — вздыхает она и смотрит на Олю со скепсисом. — Что ты там такого важного думаешь?

— Думаю, что ты влюбилась, — выдаёт та с нахальной улыбочкой на миловидном личике, по которому пляшут тени, что отбрасывает, покачиваясь, большой абажур с бахромой.

— Ты иногда как ляпнешь, Оль. Хоть стой, хоть падай, — отвергает Венера идиотское предположение и сама делает большой глоток травяного отвара, чтобы смочить пересохшее вдруг горло.

В сбор, должно быть, положили какой-то бодрящей травки: пульс вдруг ощутимо учащается и стучит в висках.

— По-у-ши, — глядя на отводящую в сторону глаза Венеру, заключает Оля. — В этого вот с кепкой и влюбилась. А он — в тебя. Ох, знаешь, Венер, вот бы и мне ка-ак влюбиться — и чтоб вот как у вас: он за тобой, а ты от него... А потом... потом...

Оля неистово заходится в описании красочной романтической сцены (которое состоит преимущественно из местоимений, междометий и мечтательных вздохов), и сцена эта получается ну до такой степени сентиментальной, что достойна разве что страниц самой вульгарной беллетристики, а не суровой прозы жизни. Венера вставляет свои язвительные, но, впрочем, довольно беззубые комментарии, и они лишь убеждают Олю в дерзкой мысли: истинная причина Венериного раздражения заключается в её собственных любовных терзаниях.

— Олечка, идите сюда, уже начинается! — зовёт их из дома бабушкин голос, и они обе идут на её призыв: по телевизору показывают очередную серию "Рабыни Изауры". И Венера понимает, откуда у Оли в голове все эти фантазии.

В двенадцатом часу ночи Венера, так и не уехавшаяя восвояси на электричке, выходит на веранду и замечает, что веселье в соседнем доме прекратилось, а окрестности напрочь погрузились во тьму и даже среди веток над Олиным домом не проглядывают огоньки соседских окон.

— Рано они сегодня, — бормочет Олина бабушка и кутается в вязаную шаль, возвращаясь из сада. — Обычно по полночи гудят. Олюшка тебе там наверху уже постелила...

Олина бабушка суёт ей горсть только что собранной малины, пахнущей сладко-сладко и так по-летнему, а потом целует усевшуюся на плетёном кресле Венеру в макушку. Венера с благодарностью за всё — и за малину, и за кров, и за тепло — кивает и обещает скоро подняться, чтобы тоже лечь спать.

Она жмурится и ощущает себя у Оли как дома.

Спрятавшись где-то в раскидистых кустах, поёт соловей. Поёт заливисто и красиво, да так громко, что у Венеры чуть в ушах не трещит. Но ей не до птичьих песен: не по себе от того, что из Светкиного дома не доносится ни единого звука.

Что они там делают? Ведь вряд ли ж спят — время почти детское.

Она пересыпает малину из рук в свою пустую чашку, запечатлевшую ненадолго аромат душистых трав, и почти крадучись идёт туда, к дому, где всё подозрительно и тревожно затихает. Ночь Венеру почти ослепляет, но она, жмурясь и привыкая ко тьме, видит, что жигулёнка на месте нет.

Уехали?.. Почему? Из-за того, что заявилась Венера и испортила всем настрой?

Она замечает, что в одном из окон всё-таки виднеется тусклый свет.

Венера подходит ближе, крепко сдавливая ручку чашки с малиной — тонкий фаянс уже обещает от такой хватки смиренно треснуть. Душу гложет неясное разочарование: и правда, кажется, все уехали, а лампу наверху — там, кажется, Светкина спальня — просто забыли выключить.

Венера раздумывает: стоит ли вернуться за своим комплектом ключей и погасить свет, чтобы не жечь напрасно электричество? Да и не лишним будет проверить, остался ли дом изнутри целым...

Но Венера боится, что если она зайдёт, то увидит что-нибудь, от чего станет очень больно. Что какой-нибудь след яркой помады на ободке стакана даст ей понять: во время оголтелого веселья никто о ней, Венере, даже не вспоминал.

А чего о ней вспоминать? Кто она такая?..

— Чего крадёшься? — раздаётся вдруг рядом как гром среди ясного неба, и Венера чуть не подпрыгивает от неожиданности.

— Я не крадусь, — отвечает она стойко.

— А по-моему, крадёшься, — не верит ей Витя Пчёлкин. Чиркает спичка, и возле его лица загорается крохотный огонёк подпаленной сигареты. — Чего хотела?

— Проверить, что с домом. И вообще, я... — Венера теряется в поспешных попытках придумать отговорку: — Я малину собираю. Вот. Просто не шумлю на всю округу и людям не мешаю, как некоторые.

Она демонстрирует Вите Пчёлкину свою чуть не треснувшую чашку, по дну которой сиротливо болтаются две размякших от сока ягоды: как съела остальные, сама и не заметила.

— Негусто, — заглядывает внутрь он.

— Я у нас с кустов в саду всё съела, — находится Венера. — А у Светки малины много. Вот я и пришла.

— Ага, и ты думаешь, я тебя вот так пущу? Я малины, может, сам хочу.

— А ты не на свою малину рот не разевай, — возмущается Венера, но чувствует себя до ужаса нелепо: ну какая ещё малина? Какое ей до Светкиной малины дело?

— И ты что, даже не угостишь по дружбе?

— Был бы другом — угостила бы. А так...

— А так я кто?

— А так ты — дурак, — не упускает возможности уколоть Витю Пчёлкина она.

— Согласен, — вдруг отвечает он повержено, и Венера даже на секунду приходит в полнейшее недоумение. Но злорадствовать она, конечно, не торопится, потому что Витя Пчёлкин добавляет: — Только и ты тоже — круглая дура.

Венера захлёбывается возмущением, и две несчастные ягоды, которые с любовью собирала Олина бабушка, летят в Витю Пчёлкина, а он и увернуться-то не успевает из-за темноты и неожиданности.

— Да чего ты сразу, — вытирает он со щеки капли малинового сока, приняв безоговорочное поражение. — Это Космос сказал, а не я.

— Тогда и он своё получит, — выплёвывает Венера сквозь зубы.

Витя Пчёлкин облокачивается на забор и становится к Венере ближе. Дым от его сигареты лижет ей лицо. Венера болезненно щурится: в глазаж режет.

— И это тебе меня передали на поруки? — осуждающе качает подбородком Витя Пчёлкин. — С такими-то надзирателями, не брезгующими рукоприкладством, я быстро вернусь за решётку. Это как пить дать.

— Не знаю, под чьи поруки и в чьи руки там тебя передали, а лично я свои — умываю, — проговаривает она чётко и поджимает губы.

— А как же долг настоящей комсомолки, Венера Юрьевна?

Витя Пчёлкин виснет на досках забора, цепляясь за них пальцами и отклоняясь назад под углом градусов в сорок пять. Венера искренне хочет, чтобы доски эти сейчас не выдержали, переломились пополам и Витя Пчёлкин приземлился на землю, да желательно побольнее. Витя Пчёлкин, как ни в чём не бывало, продолжает:

— Как же вся эта чепуха про "наставить на путь истинный оступившегося гражданина"?.. "Привить ему светлые идеалы социализма"?.. Мне в суде твоё письмецо дали почитать, ты не думай. Я ж даже расчувствовался! А оказывается, вот чего стоят все твои убеждения, да, Веньк? Куста малины они стоят? Недорого, что тут сказать...

— Тебя наставишь, — хмыкает она и принимается загибать пальцы: — Алкогольные возлияния... Между прочим, спиртное самое дешёвое, как у настоящих алкоголиков, это уже диагноз... Антисоциальное поведение, шум в неположенное время... Кража чужого имущества, наконец...

Витя Пчёлкин округляет глаза:

— Какая кража?! — вытягивается струной он и прекращает испытывать доски забора на прочность.

— Как — какая? — складывает Венера руки на груди. — Машина моя где, а, уголовник? Я-то знаю, что грабёж тебе вменяли вполне даже справедливо, так что за своим имуществом слежу, а его, как видишь, и след простыл...

Витя Пчёлкин опускает брови.

— Космос увёз, — объясняет он и бьёт носком ботинка по забору.

— Неужто со всей честной компанией?

Витя Пчёлкин не отвечает, но смотрит себе под ноги.

— И тебя с собой не взял?

— Я сам не поехал, если хочешь знать, — вскидывается он и смотрит на Венеру.

Она отворачивается и прислоняется спиной на штакетник, устремляя гордый взгляд вдоль просёлочной дороги, ведущей к выезду на автотрассу.

— Девочки, наверное, расстроились, — с напускным сочувствием в голосе тянет она.

— Да ну их, — фыркает Витя Пчёлкин. — Вень...

Она с обидой передёргивает плечами, когда на них опускаются его руки.

— Ну меня ж без тебя снова посадят, Вень...

— А я сказала, что тебе туда и дорога, — в сердцах вновь встряхивает она уже опустевшей чашкой.

— Совсем меня не жалко?

— А тебе меня было жалко? — взвивается она, наконец, выпуская обиды в ночную тьму. — Когда я просила тебя всё признать и выйти, наконец, на свободу, а ты сказал, что не станешь стучать на своего Хряща, тебе меня было жалко?

— Очень, — произносит он у неё над ухом, и Венера, изо всех сил сдерживая всхлипы, косит глаза на его профиль, но головы не поворачивает. — Очень было жалко.

Он обнимает её и утыкается носом Венере в висок.

— Врёшь, — со злым недоверием говорит она.

— Не-а, — не размыкая губ, отрицает он. — Последним гадом себя чувствовал. Ты столько сделала, даже адвоката притащила. Этого своего хрыча напрягла. Он ко мне тоже заходил, ты знаешь?..

Венера всё-таки поворачивает к нему лицо, и они едва не соприкасаются кончиками носов друг с другом.

— Зачем?

— Так он всех сдать и уговаривал, — прижимает Витя Пчёлкин теснее к себе Венеру, безошибочно уловив, наверное, что лёд в Венерином сердце оттаивает. — Знаешь, Венька, тот он ещё проходимец...

Венера, затаив дыхание, нервно постукивает ногтём по фаянсовому боку чашки. Стоит ли говорить сейчас, что она позволила Борис Борисычу, которого Витя Пчёлкин считает проходимцем, себя поцеловать?..

— Так почему тебя всё-таки выпустили? — спрашивает она вместо этого.

Витя Пчёлкин резко втягивает носом запах подмосковного лета, смотрит перед собой, а потом беспечно встряхивает волосами.

— Да сообщник мой всех сдал, — объясняет он. — И Хряща, и остальных...

Венера пристально всматривается в его ребячливую улыбку, которую освещает огонёк зажатой в зубах сигареты. Она сигарету у него изо рта всё-таки выхватывает, бросает на землю и топчет ногой окурок. Витя Пчёлкин не спорит.

— А ты причём?

— А я, получается, больше был им и не нужен при таком раскладе, — поводит Витя Пчёлкин её к очевидному заключению. — Вот они и пошли на все эти условия про поруки и всю эту ерунду. Охота им как будто лишний рот за казёный счёт содержать. А так... Мне сказали, ещё и с моей зарплаты будут что-то удерживать. Во устроились, прикинь?.. Получается, не тратить на меня будут, а наоборот — зарабатывать... Так если подумать, то разгул преступности нашему государству очень даже выгоден. Жалко только, в "Националь" нам с тобой теперь ход заказан...

— А он почему сдал? — вмешивается Венера в поток его речи с новым вопросов. — Сообщник. Он, значит, мести Хряща не боялся?

— Боялся, наверное. Просто, наверное, меньше, чем тюрьмы, — с хмурым видом отвечает Витя Пчёлкин.

Она разочарованно вздыхает.

— Ну прости, что я у тебя просто бесстрашный... — произносит ей Витя Пчёлкин, прижавшись своим лицом к её щеке.

— Безответственный это называется.

— Ну уж, — парирует он, — с этим ты точно не по адресу. Я если совершил преступление и готов понести наказание, где ж тут безответственность?

Венера в очередной раз горько вздыхает и не спорит, а вместо этого затылком укладывается на его плечо.

— Кос, наверное, сегодня уже не вернётся... — многозначительно замечает Витя Пчёлкин, чьи руки уже опускаются Венере на талию. — Зачем ты там, говоришь, пришла? Дом проверять? Так пошли, — шепчет он ей на ухо, — всё покажу. Там и коньяк ещё остался...

🌟 ПОЖАЛУЙСТА, ПОСТАВЬТЕ ГОЛОС ЭТОЙ ЧАСТИ!🙏🏻🥹 Спасибо! ☺️❤️