Конец прекрасной эпохи

🌟 ПОЖАЛУЙСТА, ПОСТАВЬТЕ ГОЛОС ЭТОЙ ЧАСТИ!🙏🏻🥹 Спасибо! ☺️❤️

И опять завертит мной
Прошлогоднее унынье
И дела зимы иной,
И опять кольнут доныне
Неотпущенной виной,
И окно по крестовине
Сдавит голод дровяной.
Но нежданно по портьере
Пробежит вторженья дрожь.
Тишину шагами меря,
Ты, как будущность, войдёшь.
Б.Пастернак

***

Путёвка в ялтинский санаторий, хоть Венера уже и не значится в подчинении у Борис Борисыча, а всё-таки остаётся действительна: это он похлопотал.

Поначалу, когда Венера ему открыто заявила, что вынуждена сменить место службы — невообразимая вещь для работников высоких кабинетов, — ей казалось, что Борис Борисыча это обидело. Он видимым образом расстроился, стал уговаривать её не делать глупостей, а Венера сохраняла непреклонность и из раза в раз объясняла, что так нужно.

Он с тяжёлым сердцем, но всё-таки отпустил Венеру на все четыре, однако пообещал, что всегда будет рад принять её обратно. Насчёт путёвок тоже обнадёжил заранее.

Ближе к дате он даже лично звонит убедиться, что Венера уже собрала чемодан. Тут же клятвенно заверяет: если по приезде возникнут проблемы, он всё решит, Венере нужно только дать ему об этом знать.

Венера, уже опустив на рычаг трубку, думает, что в случае неурядиц он будет ждать от неё срочную телеграмму, и на всякий случай бумажку с адресом, на который нужно будет слать весточки из Ялты, прячет в кошелёк для верности.

Однако на месте оказывается, что ни бумажка, ни адрес ей совершенно ни к чему: тем же вечером Венера встречает Борис Борисыча в столовой санатория. На ужин подают жареную до жётской коричневой корочки ставриду с рисом на гранир и нехитрый летний салат. Прозрачно-жёлтый компот в стакане — из алычи, которая на югах растёт едва ли не сама по себе. Спелые плоды валяются почти что под ногами, и прожившую всю жизнь в средней полосе Венеру это каждый раз изумляет.

Она вяло ковыряет рыбью костлявую плоть вилкой, смотрит не себе в тарелку, а как за плавно колышущейся от бриза занавеской вереница стриженных кипарисов бежит к синему морю, а синее море — к синему небу, с которым сливается в единое синее целое на горизонте. И ни о чём не думает — впервые за долгое время. Космос остался в Москве и почти уже поправился; Хрящ больше не появлялся — брат сказал спустя неделю после той встречи в подворотне, что бояться больше нечего и никто не будет Венеру донимать; Сашка пишет, что дела у него хорошо и уже обещают дать младшего сержанта. Валера Филатов на очередных сборах, а Витя Пчёлкин... Витя Пчёлкин ни жив, ни мёртв.

Он как Светкин Петька: канул в неизвестность. Пропал. Надежда, может, и есть, только вот Светку эта надежда погнала вон из дома далеко-далеко. Венера теперь хорошо понимает, зачем она уехала: и правда легче раз и навсегда для себя решить, что — всё. Погиб. И ничего вокруг чтоб не напоминало.

Со стороны раздаётся деликатное покашливание, Венера отрывается от созерцания южных красот и грозящих свернуть не в ту сторону мыслей, а спустя миг удивлённо округляет глаза:

— Борис Борисович?! — восклицает она и не знает, радоваться ей или совсем даже наоборот. — Вы... здесь?..

Удивляться, впрочем, нечему: санаторий ведомственный, и Борис Борисович, надо полагать, бывает здесь регулярно.

— Да, кхм... — по-армейски закладывает он один кулак на поясницу, а вторым прикрывает рот. Взглядом бегает по просторному залу, где осуществляется заявленная в путёвке ежедневная трёхразовая кормёжка отдыхающих. — Тоже вот... Путёвка.

— А что, санаторий бывает открыт только в эти даты? — беззлобно подтрунивает Венера: ей ничего не стоит догадаться, что Борис Борисыч всё подстроил нарочно. И звонил перед поездкой не из простой отзывчивости: проверял.

Он опускает глаза.

— Тут с датами всегда напряжённо, Венечка.

— Я думала, вам за заслуги перед Отечеством позволено хотя бы выбрать удобное время для отпуска, — не перестаёт смущать его Венера.

— Кхм... Я присяду? — её иронию он воспринимает за желание продолжить диалог.

Венера благосклонно кивает, и Борис Борисыч садится на свободный стул за её столиком и складывает руки на плотной фактурной скатерти грязно-бежевого цвета.

— Мне ведь, в общем, без разницы, когда отдыхать, Венечка. Ни жены, ни детей. Подстраиваться ни под кого не надо. Пусть даты выбирают те, у кого семья, кому больше нужно. А я потом беру путёвку, которая остаётся.

— Благородно, — дает Венера свою оценку.

Борис Борисыч чуть не раздувается от гордости, польщённый комплиментом, на который сам и напросился. Он свободно расправляет могучие плечи, а Венера, неискушённая в таких вопросах, но далеко не наивная, глядя на его довольное лицо, не решается продолжить экзекуцию. Она прекрасно понимает: середина лета — сезон самый востребованный, на это указывают даже хоть вот полные под завязку три зала столовой в главном корпусе. И путёвка на те же даты, что и у Венеры, остаться ненужной "семейным" сотрудникам просто не могла. 

— Как доехала? — берёт инициативу по оживлению беседы в свои руки Борис Борисович.

— Без происшествий, — пожимает она плечом.

Они молчат, Венера снова ковыряет вилкой рыбу и, не зная, как прогнать повисшую неловкость, спрашивает:

— Как тут погодка?

— Жарко, — скучно отвечает Борис Борисович.

Венере непривычно видеть его в свободной рубашке с коротким рукавом, накинутой на белую майку. Правда, сидит он всё равно так, будто китель лишает его всякой свободы движений. И ведёт себя тоже так, как будто не на гражданке.

— А вчера вот ливень такой шёл... Я уж думал, всё затопит. Тут, знаешь, какие ливни... Страшно. А в Москве что?

— Не знаю. Уезжала — было тепло, — Венерина же улыбка наоборот — прохладная.

Борис Борисович это считывает со всей ясностью. Он коротко кивает, грустнеет у Венеры прямо на глазах, но офицерская честь не позволяет ему потерять лицо: Борис Борисович встаёт и мужественно извиняется за беспокойство, говорит, что мешать не хотел и думал лишь развлечь сидящую в одиночестве Венеру своей компанией. Но она может не переживать о том, что он станет портить ей отдых своей навязчивостью — не станет, потому что всё понимает.

— Борис Борисович, — поднимает на него утешающий взгляд Венера, когда он уже решительно настроен испариться, едва не лопнув от стыда. Она отодвигает от себя тарелку. — Можно здесь где-нибудь ещё поесть?.. Честно говоря, я совершенно не люблю рыбу. К тому же, устала с дороги, поэтому не обижайтесь, если я буду немного... вялой.

Пару мгновений он стоит, обомлев, потому что смысл Венериных слов доходит до него не сразу. Но когда доходит, искра надежды заставляет лицо Борис Борисыча радостно просиять.

— А что ты предпочитаешь? В городе есть приличное место, там подают вполне сносный антрекот, если ты любишь мясо, Венечка. Птицу тоже готовят неплохо... — начинает он перечислять, загибая пальцы, и подставляет Венере голый под коротким рукавом рубашки локоть, когда она поднимается. С затаённым чаянием тут же предлагает: — Тебя проводить?

Она, осторожно пальцами прикоснувшись к его коже, сдержанно кивает.

— И... Можно просто Боря, — мягко просит он. — Обстановка как-то совсем не располагает к официозу...

Венера вдыхает нагретый за день воздух, сладковато пахнуший сухой травой и медоносными цветениями, и с ним соглашается: обстановка и правда не располагает.

Язык сначала спотыкается на этом странном и непривычно-колючем "Боря", но потом оно начинает ему идти: они медленно бредут пешком по мощёной камнем набережной, и он снова травит ей байки из своей юности — санаторий, мол, этот строил сам ещё пацаном, когда приезжал со строй-отрядом. Жили они тогда не в белоснежном и красивом главном корпусе, его-то они как раз и строили; нет, ночевать приходилось в "деревяшках" неподалёку (он машет рукой на сохранившиеся бараки, в которых на территории санатория живут не такие высокие чины, как Борис Борисович). Ещё с энтузиазмом делится, как всё равно было здорово купаться в море ни свет ни заря, работать днём под палящим солнцем, полдничать арбузами и ловить рапанов, а потом их жарить.

Он даже в порыве особого вдохновения обещает собственноручно наловить рапанов и для Венеры их самым правильным способом нажарить, потому что думает, что она ему не верит; а Венера, пряча в ладонях смущённые усмешки, говорит, что не любит не только рыбу, но и морепродукты тоже не особенно уважает.

— Ну, тогда... — Борис Борисыч (Венера мысленно себя поправляет: Боря) обгоняет её и пятится спиной вперёд, раскинув руки в разные стороны. — Тогда поймаю барана... тут, знаешь, тут водятся... Самый правильный и вкусный шашлык, он из молодого барашка, — он подносит к губам щепоть и причмокивает. — Ты такого не ела в жизни, Венечка.

— И где ж вы этого барашка найдёте? — недоверчиво покачивает она головой.

— У местных украду, — он вздёргивает гладко выбритый подбородок. — Они тут держат. Лучшего найду и...

— Борис Борисыч! — осуждающе шлёпает его Венера по голому предплечью.

О том, что Борис Борисыч тоже оказался в ялтинском санатории, Венера Космосу следующим утром не телеграфирует: просто передаёт служащей почтамта, своей теперь коллеге, что «доехала хорошо, з-п-т, море тёплое, т-ч-к, не разнеси квартиру. Т-ч-к».

Поздно вспоминает, что Космосу квартиру разносить не с кем: Сашка в армии, Валера Филатов на сборах, а Витя Пчёлкин...

Впрочем, неважно.

Можно ли таить обиду на мертвеца? На Мишу Венера иногда обижалась за то, что он её оставил, но сама понимала: это не всерьёз и от бессилия. Потом такие мысли вовсе пропали, а остались лишь светлые воспоминания и сквозная дырочка в сердце — небольшая, но из-за неё в душе всегда теперь зябко и сквозняк.

Но злость на покойника Витю Пчёлкина уже сколько времени не хочет Венеру покидать. Наверное, потому она и продолжает общение с Борис Борисычем. С Борей. Вновь ходит с ним по ресторанам: не таким шикарным, конечно, как московский "Националь", но тоже хорошим, с вкусной кухней и живой музыкой, которую Венера любит. Она гуляет с ним по набережной вечерами, когда густая южная ночь стремительной лавиной катится с горных вершин в низину, где располагается город.

Витя Пчёлкин решил, что ему Хрящ со своей сворой дороже всех на свете? Ну и пожалуйста.

Витя Пчёлкин просил Венеру не ходить больше с Борис Борисычем в рестораны? Ну а Венера решила иначе. Венера в них ходит.

Потому что кто такой, в конце концов, Витя Пчёлкин, чтобы брать с Венеры зароки и обещания? Кто он такой, чтобы она принимала в расчёт его мнение? Неужто он представляет из себя нечто настолько невообразимо важное, что вокруг его персоны надо строить свою жизнь? Махинатор и спекулянт этот Витя Пчёлкин, настоящий уголовник и будущий рецидивист. Вот что он за персона. И Венере противно знать такого человека.

А этим его ухаживаниям, выходит, тоже грош цена. И не стоило очаровываться неловкими признаниями. Венера напридумывала себе какую-то ерунду, потому что Витя Пчёлкин оказался рядом в самый сложный момент её жизни, и всерьёз поверила, несчастная идиотка, что он там был ради неё.

А он был там — в больнице в Подмосковье, в Склифе, у неё в квартире — везде он был только из-за Космоса и ради Космоса. Вот в чём заключалась обидная правда, осознать которую Венере пришлось сильно позже.

Как там выразился Хрящ? Они же братья. Вот и думают в первую очередь друг о друге. А Венера сама по себе, она в это мужское закрытое сообщество не вхожа, а значит, куда менее ценная человеческая единица. Такую и за борт вышвырнуть при необходимости можно запросто.

А раз так, с чего бы ей пренебрегать собственными желаниями?

Она хочет ходить в рестораны, хочет сидеть напротив Бори, хочет глупо хихикать, захмелев от массандровского портвейна, который оставляет во рту вкус чернослива. Хочет чувствовать себя легко и по-летнему беззаботно, словно парит в облаках. И даже хочет целоваться, когда он робко склоняется к ней и прижимается своими губами в этой тёмной-тёмной южной ночи, в которой стрекочат и подстрекают цикады.

Она, дурочка, столько всего сделала, чтобы вытащить Витю Пчёлкина из ямы — из той ямы, что он сам продолжал планомерно выкапывать вопреки всем её предупреждениям. И ладно б речь шла о единокровном брате, о Космосе, кроме которого у Венеры (помимо отца, присутствовавшего дома реже редкого) никого и не было.

Так нет — она так расстаралась ради Вити, да чёрт бы его уже побрал, Пчёлкина! Пусть хоть сгниёт за решёткой, раз неволя ему милее, Венера и единой слезинки не проронит; пусть провалится сквозь землю, пусть представляет себе, как она стоит и целуется с Борей под песни цикад!

Нужно обязательно телеграфировать об этом Космосу, он-то уж расскажет Вите Пчёлкину во всех подробностях...

Венера целует влажные губы со вкусом чернослива и вспоминает, как злился Витя Пчёлкин тем осенним вечером у подъезда её дома, когда увидел вместе с Борис Борисычем.

Точно нужно телеграфировать, завтра же, чтобы он снова злился, да ещё сильнее, чем тогда.

Космос в ответной телеграмме, которая не заставляет себя долго ждать, передаёт, что она "сдурела т-ч-к" и больше ничего не говорит. Но Венериному злорадству это не мешает: фантазии о том, какое у Вити Пчёлкина сделается после этих новостей лицо, в её воображении весьма живописны и красочны.

Поэтому в Москву она возвращается счастливой и готовой начать новую главу жизни. Возвращается, правда, без Бори: его путёвка кончилась раньше, а дома не требовали отлагательств служебные дела, но пара дней одиночества в жаркой Ялте тоже пошли Венере на пользу. Без чужой компании было легче разобраться в себе и принять судьбоносные решения.

Брата дома она не находит, зато имеется короткая записка: "У Царёвых. Взял жигуль".

Второго комплекта ключей в ящике отцовского стола опять нет, но на этот раз Венера на Космоса даже не злится: позолоченная южным загаром, заметно подобревшая от пьянящего воздуха с ароматом можжевельника и роз, она выглядывает из окна квартиры и довольно жмурится. Шофёр, которого снарядил встретить Венеру на вокзале Боря, только-только успел спуститься вниз и шагает по крыльцу. Венера кричит ему во всю мощь лёгких:

— Подождите!

На Светкин адрес "Волга" мчит по московским проспектам с ветерком, а Венера любуется на пейзажи родной столицы, по которым успела изрядно соскучиться. Развивающиеся от сквозняка волосы пахнут солью — по морю Венера тоже теперь скучает.

И почему нельзя взять от жизни всего и сразу?.. Почему надо вечно выбирать?

В ярком импортном пластиковом пакете, который лежит рядом с Венерой на сидении, шуршит сбор крымских трав, впитавших полуденный зной, и бутылка массандровского портвейна, под который, когда бабушка заснёт, Венера будет полушёпотом рассказывать в Олиной спальне о Боре и том, что между ними случилось, когда они распивали такой же портвейн в Ялте. А на почту, должно быть, уже доставили посылку с дозревающими абрикосами, алычой и инжиром: их Венера отправила перед отъездом на свой московский адрес, чтобы потом тоже поделится с Олей.

"Волга" останавливается возле забора Светкиного дома, и Венера выпархивает из салона, счастливая и улыбающаяся, зовёт во всё горло Космоса — видит. что он здесь: у дома стоит её вишнёвый жигулёнок, его Венера рада видеть целым и невредимым не меньше, чем брата — живым и здоровым.

— Ничего себе у тебя кортеж, — выходит на улицу он. — А у нас тут, как это сказать... У нас сюрприз.

— Я сейчас зайду к сосе... — щебечет Венера и замирает на полуслове, потому что за Космосом на деревянное крыльцо выходит Витя Пчёлкин.

Появляется привкус чернослива на языке. Но теперь он горький и вяжущий.

— Ну, вот, собственно, и сюрприз, — Космос не знает, нужно ли ему улыбаться, а Венера не знает, что делать. — Мы тут освобождение, так сказать, решили отметить. Пчёла откинулся, как видишь...

🌟 ПОЖАЛУЙСТА, ПОСТАВЬТЕ ГОЛОС ЭТОЙ ЧАСТИ!🙏🏻🥹 Спасибо! ☺️❤️