Охотники и Жертвы
Однажды Люцифер был сброшен с небес. Его крылья опалились, а гордость была опасно ранена. Он поклялся отомстить Богу и его жалким созданиям, окрасить белоснежные небеса багряной краской. Люцифер надел маску из холодного сплава безразличия и красоты, и назвался он Дьяволом. Дьявол создал демонов — исчадия хаоса и тьмы, новые игрушки на небесном поле боя.
Игра началась, вот только игра ли это или охота?
Мы встречаем сотни людей каждый день, и их лица мелькают подобно калейдоскопу, создавая яркие картины. Мир подобен галерее с человеческими лицами, и каждая картина в ней уникальна. Некоторые лица к нам приходят во снах, некоторые — в кошмарах, а некоторые дарят надежду на спасительный глоток воздуха. Один человек может как зажечь огонь внутри вас, так и погасить этот огонь, оставив с пустотой и отравляющими запахом дыма. Встречали ли вы людей, которые заставляют почувствовать себя нужным, от которых ты забываешь такие слова, как боль, страх и смерть? Такие люди похожи на яркое солнце; с теплыми лучами, щекочущими кожу в пасмурный день, их слова помогают делать шаг дальше, и темнота словно отступает. Рядом с ними хочется жить, рассказывать тайны, смеяться над глупыми шутками и никогда не переставать улыбаться. Кажется, что все вокруг приобретает свой яркий, неповторимый вкус и цвет. Какова на вкус радуга или же облака? А как насчет того, чтобы попробовать воздух перед грозой? Они могут вам показать, как это сделать, они протянут вам руку в пропасть и вы наконец увидите свет. Солнечный свет или же свет, отражающийся от стали…
— Мы прошли долгий путь, — тишина. Вздох. Сколько историй ты узнал? Заставили ли они тебя хотя бы на секунду задуматься, или же смерть для тебя пустой звук? - Осталось всего две кассеты, две причины, из-за которых ты больше не увидишь меня на пути домой или выбирающего шоколадные батончики в магазинчике на углу, — вздох.
Кажется, что у Чонгука на душе лежит тяжелый камень, который не сбросить, но что, если сама душа окаменела? И каждый вздох, каждая мысль вырезали на окаменевшей душе букву за буквой, пока она не стала похожа на надгробие с именем и датой рождения. Кто оставшиеся две причины, вырезавшие дату смерти? Кто поставил точку на надгробии?
Большие круглые очки в изящной серебристой оправе, за которыми блестели карие, как горький шоколад, глаза. В его взгляде отражались строчки сотен книг, а волосы постоянно взъерошены из-за частых прикосновений к ним, тонкие длинные пальцы всегда пахли книгами и тишиной. Даже его кожа была бледной из-за того, что он редко выходил на солнце.
Чон Хосок. Не такой уж и скучный библиотекарь; он любит углубляться в тему, изучая каждую букву. Он мог часами просидеть за книгами в поиске этимологии того или иного слова, а потом так же долго (зачастую нудно) рассказывать о механизме работы пароварки в мельчайших подробностях. Из-за его натуры ботаника у Хосока было не так уж и много друзей.
- После всего… что случилось, я стал настоящим одиночкой. Даже просто прохожие пугали меня. Казалось, что каждый смотрел, шептал, смеялся, желал смерти. Даже воздух становился в десятки раз тяжелее, придавливая к земле, пытаясь сделать еще более жалким и ненужным. Желание найти покой и перестать метаться от одного угла к другому, подобно раненому зверю, не позволяло вздохнуть спокойно. Они всюду, они смотрят на меня, прожигают взглядом кожу, я чувствую запах горящей плоти. Приторно-сладкий удушающий аромат. От него не скрыться и за стенами дома.
Я бежал. Бежал от людей, от голосов, от взглядов, бежал от самого себя. Но куда я бежал?
Только в школьной библиотеке я мог расслабиться, вдохнуть терпкий запах пыльных полок и хрупких книжных страниц и успокоиться. Там всегда было тихо, и я слышал биение своего сердца — глухой бесполезный стук о грудную клетку. Почему оно бьется? Глупое сердце не понимает, что оно никому не нужно, что его стук ничего не значит, лишь отдается эхом в пустоте.
Казалось, что вокруг меня ни души, только старые книги мертвых авторов, канувших в забвение. Кто это?
<tab>Я сидел там один и… видимо, ты заметил меня. Ты появился неожиданно, как призрак — бестелесная, мерцающая в пыльном воздухе душа. Такой робкий, немного испуганный, но в то же время уверенный. Мы смотрели друг на друга, как жертвы, загнанные охотником и ждущие финального выстрела. Но его не произошло. Охотника не было, только слепой страх и недоверие. И с трудом переступив через свою натуру эскаписта, после огромных усилий, страхов снова почувствовать кипение крови и треск костей, мне удалось переступить через себя. Кто охотник, а кто жертва? Я до боли в груди боялся снова подпустить к себе кого-либо, даже обычный разговор наливал мое тело свинцом. Но ты все-таки смог подружиться со мной. Сукин сын.
В библиотеке, самом тихом и заброшенном месте школы, внезапно завязалась дружба двух одиночек. Они столкнулись, словно два парящих в воздухе пера, такие легкие и потерянные, гонимые ветром в неизвестном направлении. Чонгук доверял Хосоку все свои секреты и каждый день узнавал о Хосоке что-то новое. Например то, что он состоял в танцевальном классе уже два года. Хосок искренне смеялся над удивленным выражением лица Чона, узнавшего эту новость. Скромный библиотекарь, редко отрывающий свой взгляд от пожелтевших страниц, преображался в танце. Он мог молчать, но его движения были громче любых слов, интимней шепота, и легче нежных касаний губ в сгущавшихся сумерках. Эти двое играли прекрасную мелодию на струнах своих душ. Теплые солнечные лучи согревали, а страхи все чаще казались всего лишь глупым страшным сном.
— Хен, а почему ты носишь очки? Можно же просто купить линзы в любом магазине. Человечество покоряет космос и создает обезжиренный йогурт, а ты все еще ходишь в очках, — вопрос звучал по-детски забавно и глупо, но Чонгук старался сделать настолько серьезное лицо, что Хосок не мог скрыть улыбку. Этот невинный ребенок и не представлял, какое влияние он оказывает на людей.
— Потому что глаза — это зеркало души, а я не хочу, чтобы ее видел каждый встречный. Люди слишком жестоки и непредсказуемы. Только ты видишь мою душу, Гук, — ровным голосом произнес Хосок. Чонгук сиял счастьем ярче любой звезды на гигантском небосводе. Слишком искренний для этого мира.
Библиотека стала убежищем от реальности. Все эти книги, полки, огромные окна, пропускающие мягкий свет, — все это стало частью чего-то большего, частью дружбы, что поддерживало в Чонгуке живой огонек, что заставляло искренне смеяться и забывать о всех угнетающих событиях, тянущих вниз. Тянущих к земле. В землю.
Хосок был очень хорош в танцах, поэтому то, что он дружил с самим дьяволом, было вполне естественно. С дьяволом, к которому у Чонгука почему-то до сих пор были чувства. С дьяволом, что выбил первую цифру на надгробии и, как оказалось, решил на этом не останавливаться. Пак Чимин. Но Гуку было все равно: он не мог потерять практически единственную причину жить, не был готов вновь окунуться с головой в замораживающие воды, когда лучезарная улыбка Хосока так согревала, а долгие разговоры успокаивали.
Воспоминания о холодном бетонном поле, хрусте костей и болезненно ослепляющее чувство предательства вводили в панический ступор Чона. Он испытывал фантомную боль от подобных воспоминаний, тщетно пытался утопить их в бездонных водах, закопать глубоко в землю. Но они всегда будут существовать где-то на задворках сознания, ведь от них не избавиться.
Чонгук решил, что, пока он находится в стороне от Чимина, у него не будет проблем. Пусть от болезненных воспоминаний не избавиться, но их можно заменить яркими и счастливыми. Необходимо только продолжать жить, просто попытаться представить, что Чимина не существует, что в мире нет зияющей черной дыры, затягивающей в пустоту. Просто жить, разве это сложно? Но с его то удачей… Неужели ты мог поверить, что все будет хорошо?
***
Парень сидел в своей комнате, и в сумраке его глаза хищно блестели. Отражающийся от стен свет создавал ощущение, что они источают алое сияние. Что-то демоническое было в глазах Чимина: взглянув в них, из глубины сознания всплывали пугающие образы, паника покалывала кожу, а в горле застревал приглушенный крик. Пугал не сам взгляд, а роющиеся, словно улей обезумевших пчел, мысли, отражающиеся в нем.
— Никак не могу в это поверить. Они поставили Чонгука на главную позицию в школьном танцевальном проекте, — он говорил медленно, обдумывая каждое слово, словно хотел, чтобы этих слов и вовсе не существовало. Чимин прокручивал в голове произошедшие события. Улыбка Чонгука никак не вписывалась в его идеальную картину мира. Пак сломал его, как младший может улыбаться?
Пак Чимин нервно стучал пальцами по деревянной поверхности стола. Раздражение все возрастало, собиралось в ком, как снежная лавина.
— Какого черта он о себе возомнил? Хах. Я намного лучше, — в кошачью, вкрадчивую манеру речи врезались камни агрессии. Чимин всегда был на вершине. Небеса принадлежали ему и больше никому другому, и никто не мог сравниться с божеством. Чонгук раздражал его, Чимина, как мелкая назойливая муха. — Хммм… что поделать. Бесит, — фарфоровая маска высокомерного спокойствия дала тончайшую трещину.
Чимин встал и начал медленно мерить шагами комнату. Шаг за шагом выстраивая идеи, сраставшиеся из обрывков самоуверенности и жестокости. Они сшивались грубыми стежками жесткой нити и в итоге создавали нечто уродливое, нечто, способное источать капли трупного яда.
Кто охотник, а кто жертва? Как много будет жертв?
— Этот идиот много болтает с Хосоком, — такой тихий голос, но скрытая ненависть заставляла его звенеть, как удар пули о металл, — я уверен… что смогу что-нибудь узнать, чтобы уничтожить его, — грубая нить затянула последнюю петлю на смердящей плоти идеи.
Взгляд метнулся в открытое окно, где бродячие собаки загнали крохотного котенка на вершину дерева, откуда у него не было выхода: земля очень далеко, а острые клыки псов ослепляюще блестят в лунном свете. Разбиться или погибнуть в зубах животных. Нет никакого выбора. Но ухмылка Чимина не шла ни в какое сравнение с хищным оскалом. Несомненно, так мог улыбаться только дьявол.
***
В день премьеры. В день, когда щелкнул заряженный пистолет. Они выступали перед всей школой. Огромный зал был переполнен людьми, все места заняты, проходы между рядами забиты, места не было даже в коридорах. Там много лиц, голосов, так много картин. Сотни людей желали увидеть золотое трио.
И, конечно, о том, что Чимин не стоял в центре, говорили все. Мерзкий шепот расползался по залу, словно ядовитый туман. Каждое слово больно ударяло по самолюбию Чимина и пробуждало ослепляющую злость. Он готов был рычать от ненависти и унижения, а в ушах гудело от оглушительного полета с небес. Никто не смеет унижать его. Чонгук должен исчезнуть с лица земли. Это жалкое существо не имеет права даже дышать. Чимин собирался перекрыть кислород обидчику, сломать глупую игрушку…
Ровно через три дня скриншоты разлетелись по всему интернету. Они множились, словно письма счастья, становились убивающим вирусом. В один миг всемирная паутина оказалась облеплена этой заразой. Вирус поразил свою цель — Чонгука. Все секреты, что он доверял Хосоку, все свои тайны, сокровенные мысли, глупые поступки, а так же и секрет о ночи той вечеринки, оказались в руках всех школы. На этот раз смешки и презирающие взгляды не были выдуманы паранойей. Они были слишком реальны, а вирус все продолжал пожирать глупое бьющееся сердце, ломать ребра, сжимать внутренности и заставлять плакать одного на осколке шаткого рассудка.
Финальный выстрел. Сколько жертв?
***
Последний отрывок из переписки Хосока с Чонгуком.
- ХЕН, ХЕН, ХЕН!!!
- Что такое, Куки?
- О прошлой ночи… никому не говори, хорошо?
- Обещаю <3
- Хорошо, потому что иначе мне придется тебя убить, хах.
- Хочешь встретиться позже?
- Алллооо…
- Хееееееен!
После этого Хосок никогда больше не разговаривал с Чонгуком. Чонгук и не спрашивал, ему стоило это предвидеть. Они лишь молча проходили мимо друг друга, не говоря ни слова. Без единого взгляда. Хосок, которого однажды Гук так хорошо знал, которому рассказывал о своих страхах, желаниях, мечтах, о прошлом, сейчас проходит мимо, смотря сквозь него. Чонгук мог лишь чувствовать, как струны его души со свистящим звуком разрываются, а прекрасная сказка обрастает склизкой и зловонной ложью. Мир больших окон и старых книг разлетелся на что-то обгорелое и сочащееся трупным ядом, с ошметком жестких нитей. Он не должен был позволить себе довериться, никогда и никому. В мире нет ничего прекрасного, нет ничего, ради чего стоит жить.
- После… того дня… я просто… не мог. Не мог показаться в школе. Уверен, ты заметил, но тебе было плевать. Завидую тебе: ты ничего не чувствуешь ни по утрам, ни по вечерам, ни ко мне, — голос Чонгука отдавался болью и предательством, но что-то изменилось. Появилось нечто металлическое в его голосе, холодное и пустое, с едким запахом дыма. Огонек погас, — потому что ты такой же, как все. Возможно, за хрупкими очками ты прятал вовсе не свою душу, а ее отсутствие, всего лишь продажную пустоту… — это больше не обида, а злость с холодным металлическим привкусом. Злость и принятие своего конца.
Разочарование и предательство все же сломали Чонгука. Его глаза больше не искрились радостью, а губы забыли вкус улыбки. Исчезли такие слова, как «доверие» и «дружба». Он ненавидел Хосока, но больше всего Чон ненавидел себя. За то, что поверил в счастье, за то, что на несколько мгновений был настоящим и открытым ребенком, за то, что позволил себе просто жить.
От прошлого не избавиться. Оно всегда настигает, пронзает острыми клыками, пережевывает и выплевывает жалкое существо на растерзание хищному миру.
До самой смерти Чонгук верил, что Хосок был тем, кто опубликовал его секреты; он и не подумал, что Чимин мог в этом участвовать.
Один охотник. Две жертвы.
Не верь всему, что слышишь на кассетах.