Наши тени

КАИН.
Лес был чёрным и вязким. Воздух пах мхом, гнилыми листьями и чем-то железным, будто сама земля ждала крови. Я слышал каждое шорох — но всё, на чём держался мой слух, это её дыхание рядом. Неровное. Задержанное. Она старалась казаться спокойной, но её сердце билось слишком быстро.
— Ты вечно такая настороженная? — спросил я, лениво скользя взглядом по её плечам.
— Может быть, — ответила она сухо, глядя куда-то в сторону.
Я ухмыльнулся.
— Ты не умеешь врать. Это забавно.
Она напряглась. Я видел, как её пальцы вцепились в рукава, словно в спасательный круг. Но молчала.
Мы вышли на поляну. Я остановился, достал из кармана сигарету, зажал её между зубами. Щёлкнул зажигалкой. Красное пламя вырвалось в темноте, и на мгновение осветило её лицо. Она следила за мной, будто я делал что-то запретное.
Я глубоко затянулся. Дым обжёг лёгкие, но мне было плевать, мне нравилось это ощущение, оно перебивало боль которая сильнее, хоть и на мгновение.
Она нахмурилась.
— Ты правда куришь?
Я выпустил дым прямо ей в сторону.
— Проблема?
— Это... вредно.
— Для меня? — я рассмеялся низко. — Детка, я творение сатаны.
Я снова затянулся, но в этот момент её пальцы резко дёрнулись — и сигарета оказалась у неё в руках. Я приподнял бровь.
— Что ты творишь?
Она подняла сигарету к губам, вдохнула. И сразу закашлялась. Я усмехнулся.
— Не твоё.
— А ты что, можешь, а я нет? — бросила она, вытирая губы тыльной стороной ладони.
Я сделал шаг ближе. Мы были почти вплотную. Она держала сигарету между пальцами, словно трофей. И я смотрел на неё так, что любой другой уже бы сломался. Но она выдержала.
— Ты любишь играть в дерзкую, — сказал я тихо, вытаскивая сигарету обратно, так что наши пальцы почти коснулись. — Но я всё равно выиграю.
Она дёрнула подбородком.
— Не во всём.
Я снова затянулся, не сводя с неё глаз. Дым окутал нас обоих, и она чуть нахмурилась, но не отвела взгляда.
— Отстань, — выдохнула она, но голос дрогнул.
Я усмехнулся.
— Значит, я прав.
Она прижала ладони к моим плечам, будто хотела оттолкнуть, но я не сдвинулся ни на сантиметр.
— Скажи. — Я говорил мягко, но так, что это было приказом. — Скажи мне, или я сам вытяну это из тебя.
— Ты слишком много хочешь, тебе не кажется? — её голос звучал уверенно, но дрогнувшая нотка выдала волнение.
Я ухмыльнулся, наклонился ближе.
— Даже если ты не скажешь, я всё равно узнаю правду о тебе, Мира.
Она смотрела на меня своими огромными зелёными глазами. В них было столько недоверия и страха, что я почти чувствовал, как она борется сама с собой. В её личном деле не было ничего, но я не собирался останавливаться.
— Можешь попробовать, — ответила она спокойно, но в её тоне звучал вызов.
Мой взгляд упал на её губы — нежно-розовые, влажные, такие близкие. Я затянулся сигаретой и выдохнул дым ей в сторону, почти касаясь её лица. Наклонившись ближе, я прошептал:
— Слышишь?
Где-то вдалеке хрустели сухие листья под тяжёлыми копытами. Лес шумел, гулко дышал ветром, пах сыростью и хвоей. Мира прикрыла глаза, вслушиваясь. Улыбка расцвела на её лице, и в этот миг она выглядела так искренне, что во мне на секунду что-то дрогнуло.
— Это... потрясающе, — сказала она, и её голос был чистым, как хрустальный звон.
Я резко схватил её за руку и потянул за собой. Мы побежали по лесу — листья хрустели под ногами, ветки хлестали по коже. Мира смеялась, сжимая мою ладонь, и я чувствовал её тепло. Такое простое, но обжигающее.
Мы остановились за широким стволом. Она прижалась ко мне спиной, смотрела на огромного лося, спокойно стоящего впереди. Запах роз её волос перебивал лесную сырость. Её тепло разливалось по моему телу, и я сжал зубы.
Помни о своём плане. Она — всего лишь цель.
Я наклонился к её уху, едва коснувшись губами.
— Тебе нравится то, что ты видишь? — мой голос скользнул ей под кожу, холодной змейкой.
Она вздрогнула, и зверь напрягся. Я шептал тише:
— Такова моя сущность. Я — сын Сатаны. Я не должен существовать. Мой мир легче любого другого и в тоже время самый мучительный.
Моя ладонь легла на её бедро, и я медленно повёл её вверх. Её тело напряглось, дыхание стало прерывистым. Под кофточкой был лишь тонкий кружевной край — почти издевательски невинный.
— Я сильнее, — прошептал я, холодными пальцами скользя выше.
Она дрожала. Я опустил губы к её шее, коснулся её кожи и почувствовал, как она резко втянула воздух. Её рот приоткрылся, глаза закатились.
— Во мне притягательно всё, — сказал я, прижимаясь ближе. — Что бы я ни делал, я делаю это лучше всех.
Я целовал её шею и ключицу, чувствуя, как она сдаётся.
— Открой глаза. Смотри на него, — приказал я.
Она подчинилась, и я усмехнулся:
— Умничка.
Мои губы скользнули по её коже, оставляя влажные следы. Она тяжело дышала, её голос сорвался:
— Каин...
Я прикусил её шею и облизал место укуса. Она резко вдохнула, прижалась сильнее.
— Нам не дано узнать, что такое настоящее счастье, — прошептал я, обжигая её дыханием. — Мир требует баланса. Получая то, чего нет у других, отдаёшь самое ценное.
Она повернула голову ко мне. Её глаза были затуманены, губы дрожали в сантиметре от моих. В них было желание и... сочувствие.
— Ты не виноват в своём происхождении. Мы сами выбираем, кем нам быть и что чувствовать, — сказала она шёпотом, почти касаясь моих губ.
Слишком наивная. Слишком чистая. Но именно это сводило меня с ума.
— Если бы всё было так просто... — в моём голосе горечь звучала, как признание. — Я самый страшный грешник, Мира. Бог стоит ко мне спиной пока я хвастаюсь за край пропасти.
Она переводила взгляд с моих глаз на мои губы, я метался между сомнениями, она задержала взгляд дольше на моих глазах, ее глаза сверкнули от слез во взгляде было понимание и сочувствие.
Я не выдержал и поймал её губы своим поцелуем — жадным, но не грубым. Она сразу ответила, повернув голову ко мне, и наши губы встретились. Поцелуй был долгим, влажным, с приглушёнными стонами. Её дыхание срывалось, губы дрожали, а я не отпускал, углублял, прикусывал её нижнюю губу, заставляя её чуть вскрикнуть.
— Чёрт, — вырвалось у меня сквозь её губы, — ты сводишь меня с ума.
Мира выгнулась спиной к моей груди, её рука с камнем дрожала, но она не отпускала его. Я скользил ладонью под её кофту, проводя холодными пальцами по горячей коже её живота, выше — к груди. Она всхлипывала, но не отстранялась, наоборот, тянулась ближе.
— Каин... — её голос был стоном, её губы шептали моё имя так отчаянно, будто это было всё, что осталось у неё в этом мире.
Я снова поймал её рот. Поцелуй стал глубже, отчаяннее, мы кусали друг друга, наши языки переплетались. Я держал её за талию, сжимал её бедро, её спина выгибалась, прижимаясь ко мне.
— Тебе нравится... — прошептал я в её рот, рывком притягивая её за волосы.
Она застонала громче, и этот звук был слаще любого наслаждения. Камень в её руке светился слабым пульсом — он отзывался на наше напряжение, на мой голод и её ответ. Мир сжался до этих губ, до жара её кожи и до звериного ритма наших тел.
И вдруг — чужой звук прорезал эту тьму. Сначала тихо, будто эхо, а потом настойчивее: хруст веток, шорох листьев, слишком резкий, слишком настоящий. Реальность вломилась между нами, рванула нас в стороны.
Мы отстранились почти одновременно, как будто кто-то оборвал нить. Сердце билось бешено, дыхание было рваным. В воздухе ещё висел вкус её губ, её стоны, но лес напомнил — мы не одни.
Мы переглянулись. В её глазах — смесь страха, желания и дрожи. В моих — холодная тьма, голод, напряжение, которое я не позволял себе отпустить.
Я достал сигарету и затянулся, и сказал тихо, ровно, почти как приговор:
— Пора идти.
Она кивнула, не произнеся ни слова, и мы начали медленно двигаться обратно. Я держал её за руку, холодно направляя, не смягчаясь, не позволяя расслабиться. Тяга между нами висела в воздухе, ощущалась в каждом шаге, но я не давал ей ни единого знака, что могу сдаться.
Лес ожил вокруг нас — ветер шуршал в ветвях, листья тихо трещали под ногами, зверь где-то вдалеке сделал шаг. Мы шли, рядом, почти молча, каждый ощущая напряжение, голод и отчаянное притяжение, которое висело между нами, но я оставался холодным, темным, опасным — таким, каким должен быть.
Я поддался эмоциям, но чёрт, как это было приятно. Её тепло всё ещё ощущалось через ладонь, губы на моих, дыхание — тихое, тяжёлое. Я попытался скрыть это за тянущимся дымом сигареты, но внутри меня горел огонь, который невозможно было спрятать.
Мы шли медленно, спокойно, по тихой тропинке. Я мог не держать её за руку, но мне нравилось ощущать её пальцы, вплетённые в мои. Она не сопротивлялась, лишь смотрела вперёд, словно размышляла о чём-то далёком. В воздухе витала неловкость — но в ней был и тонкий намёк на прошлое, на то, что между нами произошло.
Мы шли в молчании минуты три. И вдруг она заговорила.
— Пожар... — произнесла она тихо, с горечью в голосе.
Я повернулся к ней, и она повернула ко мне голову. В её зелёных глазах блестели слёзы, и это зрелище сковывало меня сильнее, чем любой холод или голод.
— Ты сказал, что ты самый большой грешник... — голос дрогнул, почти шепот.
— Не делай из себя самого плохого, когда не знаешь истории других, — холодно, ровно сказала она.
Она опустила взгляд на камень в своей руке, сжимая его так, будто держалась за что-то живое, а потом продолжила:
— Меня всю жизнь считали странной. Всегда. Я видела и слышала то, чего не было на самом деле. Я называла их тенями...
Она подняла взгляд на меня, горько улыбнулась, и одинокая слеза скатилась по щеке.
— Я была маленькой и думала, что все это видят. У меня была счастливая семья — мама, папа... — её голос дрожал, словно она заново переживала каждую деталь. — Но всё оказалось иллюзией. Ложью. Она... она испортила всё. Моя мать. Ей было недостаточно отца, и она изменяла ему.
Я почувствовал, как её ладонь сжимает мою сильнее, отчаянно цепляясь за меня, чтобы не утонуть в воспоминаниях.
— Одним утром она просто не пришла к нам с отцом на завтрак. Я не понимала, что не так. А в школе ходила грустной целый день.
Я слушал внимательно, держал её за руку, ощущал её дрожь и внутреннюю боль.
— Одноклассник докапывался до меня, назвал странной из-за теней, которые я видела... но их якобы не было. — Она замолчала, опустив глаза, всхлипнув. — Пока его кость не хрустнула. Тот крик... я никогда не забуду, открытый перелом, я стояла в нескольких метрах от него, все это видели. Тот день изменил всё. Я осталась с отцом. Он был поникшим, переживал, но старался не показывать свою грусть, разбирался в школе из-за того мальчика.
Слёзы стекали по её щекам одна за другой.
— Но знаешь, что самое ужасное? — спросила она с горькой иронией. — Не это меня сломило... — шепотом. — Был парень, который мне очень нравился. Сын папиного друга. С десяти лет я его любила, а он никогда не замечал меня.
Она посмотрела на меня. Её зелёные глаза вдруг стали чуть холоднее, темнее, словно отражая всё её одиночество.
— И вот, однажды, когда мы с отцом пошли к его дому в гости... — она впилась ногтями в мою руку, от напряжения. — Я собралась. Черт я была такой красивой, Каин.
Я сжал её руку сильнее, не отпуская. Её энергия — камень — пульсировала в ладони, соединяя нас невидимыми нитями.
— Он наконец обратил на меня внимание...наши отцы отошли на несколько минут, и я впервые почувствовала себя желанной, интересной, красивой...
Она замолчала, опустив взгляд.
— И я снова увидела их... тени. Я слышала их... А дальше была лишь темнота. Потом очнулась снаружи, перед домом, который уже был в огне.
Она перешла на шёпот, словно погружаясь в воспоминания, пересказывая всё, что видела и слышала, будто меня рядом не было.
— Я слышала крики... Мама подбежала, кричала... но я не понимала, что происходит. Она разозлилась на меня и ударила по щеке...
Её глаза встретились с моими, полные ярости и слёз.
— Чёрт, Каин... я убила их. Я убила единственного человека, который любил меня. Чьего-то мужа...сына... А мать... Она... она обвинила меня во всём. В суде говорила, что я психически нестабильна и мне нужно лечиться. Что я разрушила семью. Что я стала причиной бед...
Я стоял неподвижно, холодный и тёмный, как всегда, но внутри меня всё рвалось. Я чувствовал каждую её эмоцию, каждую боль, каждый стон сердца, который она не могла спрятать.
— Все знали, кто я. Все знали, что я убийца. За день до финального суда... — она замолчала, уголок губ вздрогнул в слабой улыбке. — Мама попала в больницу. Сердечный приступ. Это была точка невозврата. Все считали меня проклятой. Меня решили отослать...
Она посмотрела на меня, теперь уже уверенно.
— Я убийца. Я причиняла боль. И если Бог и отворачивался от кого-то... так это от меня
Моя рука всё ещё сжимала её, и она не отпускала. Держалась за меня так, будто без меня исчезнет, растворится в собственной боли. Я потянул её ближе, и она врезалась в мою грудь. Я заключил её в объятия, позволив себе то, чего не позволял никому.
Она дрожала, всхлипывала, утыкалась лицом в моё плечо, и я гладил её по спине, будто мог этим жестом вытянуть из неё её страдания. Хотелось забрать её боль себе, вырвать изнутри то, что разъедает её. Но я не умел забирать чужие душевные раны, только отдавать свои. Я лишь принимал физические, оставлял шрамы на собственной коже — ожоги, что до сих пор отдавались пульсацией.
Она доверилась мне. Доверилась, даже зная, кем я являюсь. И это... ломало.
Я чувствовал, как её пальцы цепляются за мою рубашку, как она прижимается сильнее, будто боится, что я исчезну. Я обнял крепче, позволил ей поверить, что рядом с ней я не чудовище, не то создание, которое было вырвано прямо из пасти дьявола.
На миг я и сам почти поверил. Почти.
Но это было иллюзией. Я знал, зачем нахожусь рядом с ней. Знал, какой конец я должен принести. В моём мире всегда была лишь кровь и пепел, и я не имел права дарить что-то светлое. Даже если её тепло обжигало приятнее любого огня.
Она была слишком чистой, слишком живой для меня. А я... я создан лишь для того, чтобы причинять боль. И сейчас, обнимая её, я чувствовал, как трещины внутри меня расширяются. Я хотел удержать её — и уничтожить одновременно.
Её слёзы жгли сильнее, чем огонь. И я позволил ей думать, что рядом со мной она в безопасности. Что я способен защитить.
Но внутри я уже знал правду: это ложь.
Она доверилась мне, прижалась так близко, будто я — её спасение. А я обнимал её, чувствуя, как трещины во мне расползаются всё шире..
Я хотел удержать её. И уничтожить.
Она даже не подозревала.
Её сердце билось в такт моему — лишь для того, чтобы я однажды остановил его.