Ценный актив
Мью не собирался идти за ним туда той ночью — правда, не собирался, — но вот они оказались в мерцающих, освещенных гирляндами пещерах эксклюзивного подземного ночного клуба в Сохо. В воздухе вились ароматные клубы кальянного дыма, а басы гипнотически раскатывались от пола до низкого потолка и обратно, словно огромный упругий мяч.
— Мью, братан, эта одержимость Губами начинает пугать, — услышал он голос Макса в своем ухе, который перекрикивал волшебную музыку живого электронного сета Four Tet. Оба прислонились к барной стойке в ожидании бокалов с насыщенным золотистым виски.
— Да пошел ты. Ты не понимаешь, о чем говоришь. Я не знал, что он вообще будет здесь сегодня вечером, — Мью пренебрежительно махнул рукой в сторону неотразимого Галфа Канавута — неотразимого в буквальном смысле, в облегающем серебристом костюме, белоснежных кроссовках и белой футболке в тон, вырез которой был достаточно глубоким, чтобы участить пульс Мью и всех остальных восхищенных зрителей, поскольку она соблазнительно облегала загорелую грудь футболиста.
— Ага, конечно, и я полагаю, ты не знал, что он собирался присутствовать на тренировках своей же команды, верно? — невозмутимо продолжил Макс, привыкший к резкости тона своего кузена после того, как тот почти каждый день отчитывал его.
Что ж, эта часть, по правде говоря, была неправдой. Мью, конечно, знал, что Галф будет присутствовать на тренировке. Он не собирался превращать это в ежедневное занятие — наблюдать за молодым человеком, — но почему-то так получилось, и это раздражало. Черт, кем он себя возомнил, благородным стражем? Он иронично и горько фыркнул при одной мысли об этом — в конце концов, он точно не подходил для этой роли, ведь он уже провалил это испытание много лет назад...
Мью энергично затряс головой в попытке физически избавиться от назойливых, докучливых, грызущих мыслей, которые непрошеными гостями вползали в его сознание: «Не сейчас, не здесь, демоны».
— Это... не то, о чем ты думаешь, Макс, — Мью с трудом вернулся к реальности, чтобы ответить. — Скажем так, в истории этого парня есть нечто большее, чем кажется на первый взгляд.
И это была правда.
Увидев метку Ланга на теле молодого человека, Мью попытался выбросить ее из головы, забыть, убедить себя, что это не его проблема. Что это просто чертовски привлекательное лицо, о котором он с радостью, с жадностью фантазировал бы — материал для мастурбации, а в последнее время даже образ, который затуманивал его разум в головокружительных муках кульминационного удовольствия, когда он рассеянно трахал кого-то.
И все же однажды во вторник он оказался в кабинете отца — месте, куда он обычно не заходил без приглашения. Между ними висело ощутимое, тяжелое недоверие, но ему нужно было узнать больше. Каким-то образом он должен узнать больше о Галфе Канавуте.
Он не узнал ничего существенного: отец отвечал лишь вскользь и явно не понимал, почему ему задают такие вопросы. Но Мью вышел из душной, пропахшей сигарами комнаты, неосознанно сжимая кулаки и переваривая скудные новые факты: интуиция его не подвела. Галф действительно принадлежал Лангам, был пешкой в руках этой злобной, дьявольской династии, и виной тому была лишь жестокая судьба. И что еще хуже — так происходило с самого детства: он оказался в ловушке, задыхался, выхода не было.
— Он — ценный актив Лангов. Они называют его своим «вечным бриллиантом», — от этих небрежных слов у молодого Джончевивата по спине побежали мурашки. Подразумевалось, что они отпустят его только в том случае, если сам Смерть разорвет контракт.
Смерть была не в новинку для семьи Ланг — разве Мью не знал этого лучше, чем кто-либо другой? Мысли с болью вернулись в тот день, когда он держал в дрожащей руке роковой пистолет, а пули впивались в разорванную плоть его плеча, причиняя тупую пульсирующую боль.
На следующее утро после их недружелюбного разговора Мью внезапно, без объяснения причин, занял место тренера на тренировке. Он просто сидел и смотрел на Галфа, потому что не мог придумать, что еще делать. По правде говоря, разве у него не были связаны руки? Любой намек на заинтересованность только усугубил бы положение молодого футболиста. Потому что он, Мью Суппасит, долгое время был занозой в уязвимом месте Лангов. И, возможно, они еще не знали об этом, но он планировал стать их окончательным крахом.
Галф находился бы в большей безопасности вдали от него и от таких хладнокровных миссий по мести. В конце концов, когда это шип и бриллиант объединялись?
И все же он наблюдал — потому что понял, что не может не наблюдать. Кто-то же должен, не так ли?
//
Мью запрокинул голову, возвышаясь над плотно сбившимися телами богатой толпы. Благодаря своему высокому росту он мог наблюдать за происходящим на центральном танцполе.
Галф был там — в пульсирующей атмосфере он восторженно вскидывал руки, запрокидывал голову и закрывал глаза, двигаясь в такт музыке в окружении товарищей по команде. Затем старший мужчина направился к бару, чтобы купить бутылку воды для младшего, чтобы тот протрезвел.
— Твой шкет под наркотой, дружище, — прокричал ему в ухо Макс. Это было правдой: его глаза были широко раскрыты, движения неестественно замедлены, а на лице, шее и обнаженной груди блестели капли искусственной испарины. Мью не знал, когда именно, но Галф что-то принял, какую-то таблетку, поскольку он не выходил из помещения, чтобы нюхать, курить или делать инъекции.
А теперь Галф исчез.
Мью почувствовал, как сердце замерло, когда визуальное сканирование не выявило молодого человека — черт, почему он так опекает этого парня? Он начал пробираться сквозь море колышущихся тел, напрягая зрение, в поисках, словно луч маяка, бьющийся о зазубренные скалы внизу.
Карусель размытых лиц проносилась мимо в гедонистическом, разноцветном, цирковом вихре. Выпитый несколькими минутами ранее абсент внезапно ударил в голову, вызвав резкий прилив адреналина.
Где же он, блять? Мью переходил из грота в грот, оборачиваясь к каждому высокому, стройному, темноволосому молодому парню, но каждый раз натыкался на пустой, жесткий взгляд незнакомца.
Он слышал, как в ушах пульсирует кровь, ритм которой противоположен музыке, наполняющей скрытый мир — подземное царство Аида, страну мертвых, — тревожный, беспокойный. Но...
Туалеты! Он не проверил туалеты!
Мью пробирался по периметру зала, где веселились пьяные гости. Черная рубашка, ремень и брюки были прижаты к стене, пока он прокладывал себе путь. Наконец он добрался до угловой двери в туалет и толкнул ее.
Стены и пол были выложены белым мрамором со стеклянным блеском, а в богато украшенных позолоченных зеркалах отражались его действия: он с нарастающей настойчивостью ударял ногой по дверям кабинок, проверяя их одну за другой. В животе у него образовался и начал сжиматься комок, подпитываемый растущим беспокойством по мере того, как он приближался, секунда за секундой, шаг за шагом, к последней, плотно закрытой двери.
Затем он подошел к ней и пнул — дверь, конечно же, была заперта. И все же он чувствовал — ощущал всем своим существом, так, что волосы на затылке встали дыбом, а кожа на руках под закатанными рукавами рубашки покрылась мурашками, — что ему нужно открыть эту дверь.
Поэтому он развернулся боком, приподнял плечо и, стиснув зубы, с силой врезался в преграду. Она распахнулась от удара мощного мускулистого тела и с грохотом ударилась о внутреннюю стену, обнажив тех, кто находился внутри: Галф рухнул на пол, прислонившись спиной к твердой мраморной стене, едва в сознании, с опущенной набок головой и трепещущими ресницами. И мужчина с широкой спиной, от которого пахло пряным одеколоном, склонился над ним, расстегивая серебристые брюки, когда дверь распахнулась.
Задушенный крик ярости.
В одно мгновение Мью схватил ошеломленного мужчину за воротник рубашки, швырнул его к противоположной стене и, оскалив зубы, начал бить кулаками по ничем не примечательному лицу — снова, и снова, и снова, с первобытной яростью, пока из всех отверстий не хлынула кровь, а черты лица не покрылись синяками и не распухли. Дыхание Мью стало прерывистым. В этот момент он притянул мужчину к себе, прижал лбы друг к другу в угрожающем жесте, раздувая ноздри от ярости, и выплюнул слова на английском:
— Don't you ever, ever, fucking touch him. Or I will kill you — understand? (Если ты хоть раз, хоть раз, блять, посмеешь до него дотронуться — я тебя прикончу. Ясно?)
Слабый, отчаянный кивок — в ответ лишь сокрушительный удар в живот, резкий заезд коленом в пах, и стонущего мужчину наконец выносят из туалета, выбрасывают в подсобку клуба, проглатывают и переваривают, как неизвестный яд.
Мью и полуживой Галф остались в кабинке одни. Внутри царила тишина, нарушаемая лишь приглушенными звуками веселья снаружи. Костяшки старшего мужчины были сбиты и окровавлены, когда он опустился на колени, чтобы привести в порядок одежду младшего, застегнуть ширинку и разгладить рубашку. Затем, когда Мью поднялся и запрокинул голову, он увидел устремленные на него открытые глаза Галфа. Самые теплые карие глаза в форме миндалин. «Красивый», — подумал Мью, не отдавая себе в этом отчета. Галф нахмурился, когда их взгляды встретились. Казалось, это будет длиться вечно, пока:
— О-о-о, большой страшный папочка Джончевиват, — Галф хихикнул, с трудом выговаривая каждое слово, как будто оно требовало огромных умственных усилий. Потом он приблизил свое лицо к лицу Мью и положил руку ему на затылок, притягивая ближе. Их дыхания слились в опасном унисоне, а губы почти соприкоснулись...
Мью внезапно очнулся. Он вместо поцелуя отодвинул Галфа в сторону, встал на колени над унитазом, разжал младшему рот и засунул пальцы ему в глотку, вызвав рвотный рефлекс, бульканье, а затем и поток жидкости, когда его вырвало токсичным химическим содержимым желудка.
И когда Галф был опорожнен, очищен — тогда от давления зондирующих пальцев Мью осталась только сухая рвота — старший мужчина двинулся, чтобы ополоснуть руки в мраморной раковине, размотал и намочил аккуратно сложенное полотенце для рук, наклонился и плеснул теплой водой на лицо Галфа, промывая ему лоб, налитые кровью глаза, потрескавшиеся губы, затем потянулся за бутылкой с водой, которую он бросил на пол при входе, открутил крышку и осторожно поднес ее ко рту молодого человека, помогая ему сделать глоток, вытирая полотенцем потекшую воду на подбородке...
Наконец Мью поднялся на ноги, помог Галфу встать, опираясь на стену позади него, а затем перекинул его через плечо.
Внезапно обретя голос — возможно, из-за того, что мир в буквальном смысле перевернулся с ног на голову, — Галф начал петь, прислонившись к плечу Мью. Он изображал Фредди Меркьюри, его вокал был громким, хриплым и совершенно нестройным. Он напевал...
— Я всего лишь бедный мальчик из бедной семьи.
— Нонг. Заткнись, — скомандовал Мью.
Но затем он крепче сжал Галфа. В его груди зародилось крошечное семечко чего-то прекрасного и в то же время пугающего. Он вынес Галфа из клуба и направился домой.
В дом Мью.