Рука
Было странно, насколько обыденным казалось это ощущение — холодный ствол пистолета, прижатый к виску.
Если бы это был фильм, то в данной сцене по декорациям зловеще стелился бы туман, а при монтаже включили бы эффект замедления — зловещий эффект эха, добавленный для того, чтобы показать взведение курка револьвера.
Но это был не фильм. И хотя Галф не чувствовал ничего, кроме попытки пробудить в себе прилив адреналина или какое-то ожидаемое состояние повышенной готовности, это была реальная жизнь или реальная смерть, прямо посреди унылого, мрачного, приглушенно-серого ноябрьского дня в юго-западной части Лондона.
Не было никакого гламура, только тяжесть твердого предмета, прижатого к нему, и громкое дыхание — его собственное? Он отключился, стоя на коленях на идеально чистой кремовой плитке пола в квартире.
Мысли Галфа бесцельно и бесполезно блуждали, представляя себе, что произойдет дальше, в ближайшие часы...
Нужно ли было жизнерадостной бабушке троих внуков из клининговой компании добавлять отбеливатель в ведро для мытья полов, чтобы отмыть с плитки липкие пятна ярко-красной крови? Положил бы полицейский пинту молока, которую Галф оставил на ближайшей кухонной столешнице, в холодильник, пока оно не испортилось?
Он знал, что делает. «Регрессивное разделение на части»: странная привычка сосредотачиваться на каждом незначительном возникающем вопросе и при этом отодвигать в сторону жизненно важный вопрос, суть проблемы. Именно так Мью описал этот раздражающий механизм преодоления трудностей.
Мью... нет, это имя причиняло боль. Причиняло такую боль, что Галф рефлекторно издал неожиданное, непреднамеренное сдавленное всхлипывание, несмотря на заклеенные лентой губы. Потому что именно об этом молодой футболист не мог думать. Это была самая дальняя точка в его сознании в тот момент. Или угол комнаты, в который он не мог смотреть, — там лежала неподвижная рука, едва различимая на фоне тела, которое, как можно было предположить, находилось за стеной в соседнем коридоре.
Рука, которая так крепко сжимала руку Галфа, когда они ранним утром покидали тренировочную базу футбольного клуба «Челси» в Кобхэме, чтобы вернуться домой под унылый моросящий дождь. Рука, которая нежно гладила его затылок, когда они страстно целовались, прижимаясь друг к другу, стоило им вернуться в квартиру с влажными волосами, жадно потянулась к нему, когда они переступили порог и захлопнули за собой дверь. Мью швырнул свою ключ-карту на ближайший кожаный диван, и они застонали, сжимая друг друга в объятиях.
Но они забыли про молоко. Поэтому после секса Галф натянул бордовые шорты и толстовку с капюшоном. Мью с ухмылкой растянулся на спине, обнаженный и удовлетворенный, на черных атласных простынях.
— Хм, как бы подшутить над Нонгом в первую очередь? Над нелепостью упрямого тайского мальчика, который носит шорты британской зимой, или над нелепостью милого тайского мальчика с острой и тревожной зависимостью от английского чая?
— О-о-о, осторожнее, папочка, а то я не сделаю тебе «чашку», ради которой, я знаю, ты тут же включишь свой лучший умоляющий голос, как только я вернусь, — младший наклонился, чтобы нежно поцеловать старшего в щеку, за что получил шутливый шлепок по заднице, после чего развернулся и выбежал из комнаты в поисках своих неподходящих по сезону шлепанцев.
И когда он вернулся чуть больше чем через пятнадцать минут, выкрикивая на ломаном английском: «Ту тиас каминг райт ап, мистер Суппасит, сирДва чая сейчас будут готовы, мистер Суппасит, сэр!!» — и поставил охлажденную бутылку с молоком на стойку, чтобы открыть дверцу холодильника, улыбка сошла с губ Галфа, потому что одновременно произошло два события:
Он увидел неподвижную руку Мью, высунувшуюся из-за угла коридора, ведущего в спальню. Раздался оглушительный, мощный удар по затылку, комната закружилась, и в то же время у него разорвалось сердце.
«Они нашли нас. Они схватили его» — такими были последние мысли Галфа.
Пока он не пришел в себя, привязанный к барной стойке, пока вокруг него активно рыскали по квартире. Он узнал родной язык, по которому так скучал, но его мутило от значения слов, которые грубо выкрикивали незваные захватчики, роем огненных муравьев снующие по чужому пространству.
«Это наш чертов дом... и ты, черт возьми, не найдешь здесь того, что ищешь», — прозвучал раздраженный, но в то же время испуганный голос в голове Галфа. Вскоре ему стало все равно даже на смертоносное стрелковое устройство — как оно там называлось? Он никогда особо не интересовался оружием и его маркировкой — всего в нескольких сантиметрах от его мозга и забвения.
Потому что: неужели это действительно конец? Неужели все было напрасно? Неужели они зря нашли друг друга среди миллиардов людей на планете? Все это зря, влюбленность или как там еще называют чувства между двумя потерянными душами.
Мир вокруг стал каким-то приглушенным, неуравновешенным и незначительным. Все вокруг казалось размытым и тусклым. Как будто снова не осталось ничего яркого. Как будто так было всегда...
Затем внезапное движение привлекло Галфа и заставило его напряженно уставиться в угол комнаты, на который он изо всех сил старался не смотреть. В пересохшем горле резко перехватило дыхание.
Рука шевельнулась — не так ли? И пока он наблюдал за происходящим, действия самозванцев вокруг него слились в ускоряющееся размытое пятно из жужжащих движений и шума. Он пристально смотрел, сердце бешено колотилось в ушах. Он желал, чтобы палец снова шевельнулся. Владелец руки продвинулся чуть дальше, так что теперь его макушка и глаза были видны человеку, который смотрел, затаив дыхание и сжав кулаки.
Глаза Мью — левый с темным синяком и струйкой крови, вытекающей из-под волос, — моргали. Он очнулся. Он был жив.
И внезапно Галф перестал быть отстраненным, он вернулся в настоящее, все барьеры рухнули, когда боль, страх и абсолютная паника наконец охватили его тело. Он задрожал, пытаясь освободиться от пут, отчаянно нуждаясь в поддержке этих крепких мускулистых рук. Но Мью лишь раз решительно, почти незаметно, покачал головой, а затем принялся что-то усердно делать, напрягаясь так, что на его окровавленном лбу вздулась вена. Наконец он смог намеренно закрыть правый глаз, а затем снова его открыть.
Он подмигнул Галфу.
«Су су на, малыш, продолжай бороться. Я здесь, я тебя не брошу», — без слов говорило подмигивание — тайный шифр, оставшийся от их самой первой встречи. И от этого воспоминания, жгучего, как рана, у младшего сжалось сердце.
Потому что где-то на извилистой, ухабистой дороге последних десяти месяцев Мью стал для него тем единственным, кто всегда остается рядом, и пообещал, что так будет всегда.
Галф глубоко вдохнул, собираясь с силами — физически и морально. Он кивнул и заговорщически подмигнул Мью.
Теперь им нужно стать сильными вместе, сильнее, чем когда-либо прежде.