21. тьма
В огромном зале повисла мрачная, звенящая тишина. Музыка больше не казалась праздничной — она тихо и тускло доигрывала где-то в глубине колонок, как воспоминание о веселье, которое только что было... и ушло.
Подростки всё ещё лежали на полу, будто замерзшие во сне куклы, а свет люстр отбрасывал странные, болезненно жёлтые отблески на их неподвижные тела. Воздух в помещении стал плотнее, как будто пропитался страхом и непониманием.
Га Мин стоял посреди этого безмолвия, сжимая в пальцах лёгкую маску овечки. Она казалась невесомой — обтянутая тонкой тканью с изогнутыми белыми ушками и мягким рожками. Именно она — нежная, милая, тёплая — теперь казалась страшной уликой, сигналом беды. Парень машинально сжал её крепче, и его пальцы задрожали. Сердце билось в горле, с каждой секундой паника всё громче стучала в висках. Он судорожно оглядывался, надеясь — почти умоляя — увидеть рыжие волосы, тонкий силуэт в красном платье, знакомый изгиб руки. Но взгляд натыкался лишь на маски, на застывшие тела, на чужие лица.
— Чёрт... Куда она делась? — голос Ли Джуна был полон тревоги. Он шагал между телами, осторожно, как будто боялся разбудить тишину. Его рука прошлась по голове — пальцы взъерошили алые волосы, отчаяние проступило даже в этом небрежном жесте.
Га Мин всё ещё молчал. Внутри него всё кипело, но снаружи он был будто застывшей статуей. Он прокручивал в голове воспоминания — их танец, нежный смех Ха Рин, лёгкое прикосновение её пальцев к его плечам, взгляд её светящихся глаз.
— Эй... как там тебя... Га Мин, — резко оборвал поток мыслей голос Джуна. Он остановился, его глаза сузились, и он указал в сторону массивной лестницы с чёрно-золотыми перилами. — А что если она на втором этаже?
Га Мин медленно перевёл взгляд. Лестница, выложенная холодным бело-серым мрамором, поднималась в темноту. Наверху было не так светло, как внизу. Отголоски нижнего освещения едва касались нижних ступеней, будто заманивая вглубь чего-то неизведанного. Ковровая дорожка на ступенях будто выцвела от времени, и каждый её изгиб казался странно изогнутым, словно волны. Над головой свисала люстра — уже не праздничная, а напоминающая осколки льда.
И именно туда тянуло. Туда, где скрывалась тень. Где, возможно, исчезла Ха Рин.
Га Мин не ответил. Он уже шагал в сторону лестницы. Решительно, сжимая кулаки, будто бы сам собирался схватиться за саму темноту и вырвать её оттуда, где бы она ни пряталась.
Ли Джун было двинулся следом, но в тот же миг Га Мин резко обернулся. Его лицо, частично скрытое тенью от света, казалось чужим — будто не тем, каким он был всего полчаса назад, во время танцев, шуток и лёгких разговоров. Сейчас в его взгляде читалась решимость, сжатая, сдержанная сила, которая буквально искрилась в глазах.
— Сними маски со всех, — выдохнул он, отчётливо и без тени сомнения в голосе. — Школьники должны очнуться. Дым всё ещё выходит. Я схожу сам, справлюсь.
Он не ждал ответа. Словно стрелой, быстрым шагом направился к лестнице. Ступени, будто чувствуя его спешку, эхом отдавались в доме. Джун остался на месте, ошеломлённо глядя ему вслед, потом выругался себе под нос и развернулся к ближайшему телу, начиная срывать маски с лиц подростков.
А Га Мин уже поднимался всё выше. На вершине лестницы его словно обдало холодом, как будто воздух здесь был другим — неподвижным, сухим, будто бы наполненным пылью старых воспоминаний. Дом как будто затаил дыхание, следя за каждым его шагом. Он оказался в коридоре, длинном, освещённом тускло-жёлтыми светильниками в форме старинных факелов, будто в старинном замке. Пол был покрыт золотистым бархатным ковром с замысловатым узором. Стены были выкрашены в сливочно-белый оттенок, и почти каждые полтора-два метра на них висели картины: натюрморты с вином и плодами, заснеженные пейзажи, закаты над озёрами, леса в осенних тонах. Всё это выглядело красиво... но от этого было не по себе. Слишком безупречно, слишком неподвижно, как декорации театра, в которых кто-то подстроил каждую деталь.
Дверей было много. Почти у каждой — изящная латунная ручка, узоры, матовое стекло или витражи. Некоторые приоткрыты, некоторые плотно закрыты, и все вели в неизвестность.
Га Мин начал проверять одну за другой. Он открывал их решительно, не теряя времени. За первой была пустая комната с камином, в котором уже не горел огонь. За второй — библиотека, пахнущая старой бумагой, где даже воздух казался затхлым. В третьей комнате стояли два старинных кресла и зеркало в полный рост, и ему показалось, что тень в нём колыхнулась, но он не задержался — времени не было.
Он двигался всё быстрее. Сердце стучало в ушах, но он не терял концентрации. Где она? Где она могла быть? Он пытался уловить хотя бы намёк — звук, движение, дыхание, отблеск красного платья на свету... хоть что-нибудь. Но особняк оставался глух и нем, будто сам не желал раскрывать своих секретов.
И всё же он не остановится. Он знал, что она где-то здесь. И он найдёт её. Даже если для этого придётся открыть каждую дверь в этом чёртовом доме.
Левый коридор встретил Га Мина той же тревожной тишиной и вымученной эстетикой, что и правый. Всё здесь выглядело безукоризненно, вылизано до боли в глазах: стены цвета топлёного молока, тяжёлые золотисто-белые ковры, приглушённый свет ламп, будто отфильтрованный через стекло старого времени. Из-за этой вымученной роскоши начинала неметь душа — будто бы он шёл не по дому, а по музейному сну, в котором никто никогда не жил.
Картины — снова эти картины. Пасторали, натюрморты, деревья в багровом октябре. Двери — будто клоны одна другой, из тёплого дерева, с вырезанными орнаментами, такими замысловатыми, что они начинали рябить в глазах. Он больше не различал, открывал ли эту или ту, был ли в этой комнате или в похожей. Всё смешивалось в замкнутый круг повторений, из которых, казалось, нет выхода.
И всё же он шёл. Как будто сердце чувствовало, что вот она — где-то совсем рядом, совсем под кожей этой лживой тишины.
И вот — ещё одна дверь. Такая же. Такая же, как сотни до неё. Ни намёка, ни знака, ни едва заметной трещины, будто бы кто-то хоть когда-то торопливо открывал её. Он толкнул дверь.
Комната встретила его странным спокойствием. Обычный кабинет. Всё было слишком правильно. На столе — открытый ноутбук с чёрным экраном, будто выжидающий. Кожаное офисное кресло, диван в углу, мягкий серый, с пледом через подлокотник, зеркало на стене. Всё дышало холодной, стерильной рутиной.
Но Га Мин — он не верил глазам. Внутри уже всё скреблось. И вдруг он понял — не так стоит шкаф. Слишком уж по диагонали, будто его кто-то сдвинул в спешке и забыл вернуть.
Он подошёл ближе. Сердце в груди затрепетало. Шаг за шагом — как по тонкому льду. Пальцы наготове. И когда он подтолкнул деревянный корпус, тот резко встал обратно, как будто чего-то ждал. Одна из книг — ярко-синяя, с потертым корешком — накренилась наружу, как будто под действием механизма.
Га Мин замер, чувствуя, как по позвоночнику пробегает холодок. Не сводя взгляда, он медленно надавил на книгу.
Она мягко щёлкнула и вернулась вровень с остальными.
И тогда... как будто весь дом затаил дыхание.
Книжный шкаф — ничем не примечательный, типичный, уныло-витринный — начал медленно и без малейшего скрипа отъезжать в сторону, обнажая за собой проход. Не дверь. Не лестницу. А чёрную дыру, из которой пахнуло чем-то влажным, холодным и... живым.
Га Мин замер. Внутри, под грудной клеткой, под кожей — будто бы зашевелилось что-то звериное. Но он не отступил. Ведь там, в темноте, за этим проходом — возможно, была она.
Он сжал кулаки, как будто только напряжение в них удерживало его от распада на дрожащие кусочки страха и тревоги. В груди всё сжалось от ледяного ожидания. Га Мин шагнул в открывшийся проход, и тот, словно проглотив, закрыл его со спины не звуком, а беззвучным всасыванием — как будто воздух сгущался за его спиной, не давая пути назад.
Внутри не было вообще ничего. Ни звука. Ни движения. Ни намёка на свет. Кромешная, первозданная тьма — такая плотная, что казалось, её можно потрогать руками. Мрак окутал его целиком, безжалостно и наглухо, как ткань савана. Мир исчез, осталась только его дрожащая грудь, бешеное сердце и пустота впереди.
Пальцы дрожали, но он быстро достал телефон, с усилием провёл по экрану, и яркое пятно фонарика расползлось по полу, как первая капля света в безбрежной темноте. Луч метался по стенам, упрямо выискивая хоть что-то знакомое, хоть какой-то ориентир, но лишь обнажал суровые стены. Сначала они были каменные — грубые, пористые, неровные. Пахло сыростью и чем-то затхлым, будто место это хранило в себе не время, а воспоминания — чужие, давящие.
Га Мин шёл вперёд. Каждый шаг отдавался эхом — глухим, одиноким, тяжёлым. Камень под ногами холодно отзывался на прикосновения подошв. С каждой минутой стены менялись. Он заметил это не сразу, настолько постепенно происходила трансформация.
Камень постепенно исчезал, уступая место чему-то новому. Металл. Тонкий, глухо звенящий при каждом шаге. Холодный и чистый, будто его вылизывали машины. Коридор, будто бы растущий из подземелий старого замка, перерождался в нечто лабораторно-холодное, стерильное, почти мёртвое.
Стены стали гладкими, блестящими, иногда отражающими блики его фонаря. Потолок опустился, словно специально, чтобы прижать голову, нависнуть над мыслями. В поворотах начинала теряться логика: одни шли резкими углами, другие — плавными изгибами, как в каком-то безумном лабиринте. Га Мин чувствовал, что теряет счёт времени и расстоянию. Только звук собственных шагов сопровождал его — чёткий, металлический, режущий уши в этой звенящей пустоте.
Иногда ему казалось, что он слышит что-то ещё. Слабое эхо, дыхание за спиной, тень чьих-то шагов, совпадающих с его собственными. Но когда он оборачивался — был лишь коридор, уходящий назад в темноту, такой же бесконечный и пугающий.
Он сжал кулаки крепче, как будто мог выбить этой силой дорогу наружу, к свету, к ответам, к ней. Внутри пульсировала тревога, но впереди теплилась надежда — потому что где-то там, за этим странным миром стали и мрака, за поворотом, за сотней шагов, быть может, ждала Ха Рин.
***
Где-то в самом низу страха, там, где воздух сжимается в лёгких, как ледяной кулак, где время теряет форму, а сердце, будто сбившийся метроном, тикает всё медленнее — именно там, в мрачном чреве неизвестности, посреди гулкого, металлического зала, на стуле почти висела девушка. Огромное помещение, обшитое сталью, отражало каждый звук, каждое дыхание, каждые тихие муки эхом, от которого дрожала тишина. Потолка не было видно, лишь уходящая ввысь темнота. Стены — гладкие, ледяные, лишённые жизни. Пол — зеркально-тяжёлый, чуть влажный от сырости и тревоги. Всё пространство дышало безмолвием — глухим, удушающим, злым.
В центре этого царства пустоты сидела она. Ха Рин. Точнее — повисала, измождённая, как тряпичная кукла, которую забыли среди хаоса.
Платье — то самое, которое с нежностью застёгивала её мама, то самое, в котором она чувствовала себя красивой, будто взрослой женщиной, — теперь висело неровно, местами оборванное. Швы были разорваны, ткань потеряла свою гладкость и мягкость. Ткань на груди — чуть спущена, на бедре — прорвана. Ощущение уязвимости вырастало в сердце горьким цветком.
Рыжие волосы, когда-то собранные в аккуратный пучок, с гордостью украшенные шпилькой в виде кисточки, теперь свисали в беспорядке — спутанные, сбившиеся, с выдранными прядями. Волосы липли к щекам, к шее, будто напоминание о чьих-то грубых пальцах, сжимавших их слишком сильно, пока девушка сопротивлялась.
Тонкие руки безвольно свисали вниз, пальцы дрожали от напряжения, которое уже не держалось в мышцах, а только отголосками бродило по венам. Правый локтевой изгиб был вздут, будто внутренность её тела билась под кожей, протестуя. В этом месте — крохотная ало-красная точка, слишком точная, чтобы быть случайной. След от шприца, от вторжения чей-то грубой, чужой воли.
Голова была тяжёлой, будто наполненной свинцом. Разум — затуманен. Как будто всё внутри неё плыло, уплывало от неё. Она не знала, сколько времени прошло. Минуты? Часы? Дни? Лишь серая пелена перед глазами, липкая, вязкая, расплывчатая.
Сквозь неё — силуэты. Они медленно двигались по периметру, ходили кругами, растворяясь в темноте и вновь появляясь в круге её искажённого зрения. Неясные, нечеловеческие, будто тени людей, выжженные на стене.
Голоса... Они были повсюду. Необъяснимые, искривлённые. То звучали прямо возле уха — горячим дыханием, как шёпот призрака, от которого замирает сердце. То отдалялись, как будто кто-то звал её сквозь тысячи стен. Она не могла понять слов. Только интонации. Одни были насмешливы, другие — холодные, третьи — почти ласковые, но в этой «ласке» было что-то чужое, мерзкое, изуродованное.
Каждый звук здесь будто вплетался в стены, в пол, в само пространство. Здесь не было ни дня, ни ночи. Здесь не было окон, только тьма и сталь. А посреди — она. Живая, но всё более хрупкая. Оставленная, но всё ещё борющаяся внутри.
***
Металлические коридоры тянулись бесконечно — тускло освещённые, гулкие, с равнодушными стенами, которые словно насмехались над каждым шагом. Га Мин двигался, преодолевая пространство и собственный страх. Иногда он шёл, иногда — бежал, будто сердце подгоняло тело, не давая остановиться. В груди скапливалось напряжение, похожее на стянутую струну, готовую в любую секунду оборваться. Он не чувствовал усталости — только беспокойство, с каждым поворотом крепнущее в животе ледяным комом. Коридоры были одинаковые, будто специально созданные, чтобы свести с ума: без ориентиров, без отличий, с одинаковым металлическим эхом, отражающим его дыхание. Надежда... она постепенно увядала. Как цветок, лепесток за лепестком теряющий свою живую плоть. Оставалось только идти.
Очередной поворот. Он уже не ждал ничего. И потому, когда чуть не врезался в закрытые створки — остановился резко, вскинув голову. Лифт. Грудь вздрогнула, а рука, потянувшаяся к кнопке, задрожала от одновременно облегчения и паники.
— Наконец-то... — прошептал Га Мин, голос его прозвучал как дыхание — такое слабое, что его почти не было слышно.
Кнопка легко поддалась под пальцем, и спустя несколько секунд двери открылись. Медленно, грациозно, будто сам механизм был выточен ювелиром, любящим искусство движения. Га Мин вошёл в кабину. Внутри — ни панели, ни чисел, только одна единственная кнопка, как предопределение. Он нажал её, и, не в силах больше стоять, осел на пол. Лифт поехал вниз плавно, без дёрганий, без звуков.
Прошло несколько долгих минут, и двери вновь разъехались в стороны, выпуская наружу тревожный холод. Перед глазами парня распахнулась бездна стали — огромное помещение, у которого не было ни начала, ни конца. Свет едва пробивался откуда-то сверху, осыпая пространство тусклыми искрами. Пол — гулкий, металлический. Стены терялись в темноте. В этом царстве глухой пустоты он увидел вдалеке красное платье, измождённое тело, сломанное, как тонкая ветвь.
Грудь сжалась. Всё внутри Га Мина сорвалось в бег. Он бросился вперёд, с каждым шагом сокращая расстояние, не чувствуя ни дыхания, ни боли — только оглушающую, всепоглощающую тревогу. Он видел, как её голова еле держится, как тело слабо покачивается.
Тем временем, в далёком омуте боли, Ха Рин слышала приближающиеся шаги. Глухо, будто сквозь толщу воды, но этот ритм, этот бег — она узнала бы среди миллиона. Сквозь мутную пелену сознания, сквозь разбитое тело и стон сердца, она подняла глаза. Силуэт. Такой родной, любимый.
— Г... Га Мин... — хрипло прошептала она, и слёзы выступили на глазах, прозрачные и горячие, как душа, что кричала изнутри, наконец-то найдя его.
Га Мин услышал голос — и его сердце рвануло вперёд. Он почти добежал, когда... Она увидела стремительное движение над его головой — что-то тёмное, массивное.
— Га Мин, сзади! — выкрикнула Ха Рин, и в её голосе дрожали остатки жизни.
Парень услышал. Но было поздно. Всё произошло в одно мгновение — словно вспышка. Тяжёлый, сокрушительный удар обрушился на затылок. Металл встретился с черепом. Глухой, страшный звук отразился эхом. Тело Га Мина будто вырубили изнутри — и он рухнул, тяжело, всем весом, на холодный пол.
— Нет... — вскрикнула Ха Рин, уже теряя реальность.
Слёзы вырвались из глаз, солёные, отчаянные, прожигающие кожу. Удар по её сердцу был сильнее любого шприца, любого страха. Мысли смешались. Кровь в венах разогналась до предела. Сердце билось бешено. Тело вздрогнуло, разум затрепетал, но химия в её крови взяла своё — и последним, что она увидела, были лежащий Га Мин и размазывающаяся в темноте реальность.
_________________
здравствуйте, дорогие читатели!! примите мои глубочайшие извинения за такое ОГРОМНОЕ отсутствие..
как все мы теперь знаем — ваттпад заблокировали в России. были дни, когда не могла зайти в приложение.. искала хороший рабочий впн. ладно, оправдываться не буду, очень стыдно, что вот так вот пропала. совсем скоро история подойдет к финалу. я снова подключаюсь к работе, в этот раз не пропаду, обещаю!! всех люблю и всем благодарна за оценки и комментарии!!🫶🏻🫂