Удары зависти.
Слухи о таинственной заколке продолжали множиться с невероятной скоростью. Теперь уже говорили, что Ивлин будто бы ведёт за собой целую свиту поклонников, и не только Флинн, но и сам Малфой «замечен рядом с ней слишком часто».
Большинство шёпотов она старалась не слушать, но однажды всё зашло слишком далеко.
Ивлин вошла в пустой туалет, чтобы поправить волосы перед обедом. Она даже не успела дотронуться до зеркала, как дверь со скрипом закрылась. В отражении появилась высокая темноволосая девочка из её курса — Селина Долман.
— Думаешь, ты особенная, Роузмонт? — её голос сочился ядом. — Думаешь, можешь крутить Малфоем, как хочешь?
Ивлин нахмурилась.
— Я ничего подобного не делаю.
— Лжёшь! — выкрикнула Селина и резко толкнула её к стене. — Сколько девчонок мечтают, чтобы Люциус хотя бы посмотрел на них... а тут появилась ты, со своей полукровной матерью!
Слова ударили сильнее кулака. Но за ними последовали настоящие удары. Селина била отчаянно, с ненавистью — Ивлин не успевала защищаться. На щеке зазвенела боль, в груди зажглось пламя.
— Прекрати... — прохрипела она.
Но Селина лишь злобно усмехнулась.
Еле держась на ногах, Ивлин вырвалась из туалета и побежала по коридору. Слёзы застилали глаза, шаги отдавались эхом. Она влетела в Большой зал прямо во время обеда.
Разговоры смолкли.
Всё внимание — сотни глаз — устремились на неё. Побитое лицо, сбившееся дыхание, растрёпанные волосы... Заколка всё ещё блестела в пряди, словно насмешка над чужой злобой.
Среди тишины раздался вскрик Серафины:
— Иви!
Она вскочила, кинулась к подруге, Лидия и Джулиан за ней.
Мадам Помфри уже спешила из-за преподавательского стола, отодвигая учеников в стороны.
— Кто это сделал?! — взорвался профессор Слагхорн, его усы дрожали от возмущения.
— Немыслимо, — сурово произнесла профессор МакГонагалл, в её голосе звучал холодный металл.
Дамблдор поднялся из-за стола, его глаза за стёклами очков потемнели. Он не сказал ни слова, но тишина стала ещё тяжелее.
Эдгар Флинн вскочил с лавки Гриффиндора. Его кулаки сжались так сильно, что побелели костяшки.
— Я найду того, кто это сделал, — процедил он.
Его друзья с Гриффиндора загалдели, требуя справедливости.
«Тени» Люциуса переглянулись. Кассиан пробормотал что-то о «стыде для факультета», но голос его дрогнул — в глазах мелькнула тень испуга.
А сам Люциус поднялся медленно, очень медленно. Его взгляд был ледяным, но под этой льдиной таился гнев. Он прошёл несколько шагов вперёд, не сводя глаз с Ивлин.
Она, шатаясь, но всё же гордо подняв голову, встретила его взгляд. Её губы дрогнули — то ли от боли, то ли от того, что он увидел слишком многое.
Люциус сжал кулаки, но не проронил ни слова.
Мадам Помфри почти силой увела Ивлин в больничное крыло. Но её след сопровождали десятки взглядов: жалость, восхищение, злость, ревность.
И в тот миг каждый — профессор, друг, враг или просто любопытный ученик — понял: с Ивлин Роузмонт больше нельзя обращаться как с «обычной». Её история только начинала звучать громче.