18 глава. Проблески осознания.
Тишина, опустившаяся в кабинете после хлопнувшей двери, была густой, как смола. Филл стоял посреди комнаты, кулаки все еще сжаты, дыхание неровное. Отголоски криков Уилла:
- "Он причастен!", "Завались!", -
звенели в ушах, смешиваясь с его собственными, невысказанными до конца обвинениями. Воздух был пропитан ядом их разговора.
Он медленно опустился в кресло за массивным дубовым столом, потер виски. Головная боль, тупая и навязчивая, начинала пульсировать за глазами. "Ты изменился...". Его собственные слова, брошенные в лицо брату, теперь казались жалкой попыткой объяснить необъяснимое. Изменился? Это было слишком мягко. То, что вошло в кабинет и вышло из него, было не Уиллом. Не его братом. Это была оболочка, наполненная... чем? Ледяной злобой? Безумием? Чужим расчетом?
Филл закрыл глаза, пытаясь вызвать образ настоящего Уилла. Уилла до трагедии. Яркого, импульсивного, способного на безумную щедрость и такую же безумную ярость, но <человечного>. Того, кто дрался за справедливость, кто мог обнять так, что трещали ребра, кто плакал над старыми фильмами... Куда делся <тот> человек? Горе калечит, да. Но оно не стирает суть. Не превращает в эту... машину из ненависти и контроля.
Воспоминание о глазах Уилла в момент ссоры заставило Фила содрогнуться. Там не было боли. Там было <торжество>. Злобное, холодное торжество, когда он кричал о смерти жены и дочери. Как будто он не оплакивал их, а... <кичился> своей утратой как оправданием для всего. И это «оправдание» он использовал как дубину против Филла, против отца, против всего мира.
"Он выгнал меня, Филл! Я не вернусь!"- кричал Уилл. Филл сжал кулаки сильнее. Уилл никогда не был упрямцем до тупости. Он мог взорваться, уйти, хлопнув дверью, но потом... потом он остывал. Искал пути. Просил прощения, если был не прав. Настоящий Уилл не смог бы годами жить с такой яростью, не пытаясь что-то изменить, не ища виноватых по-настоящему. А этот... этот заперся в своей обиде, как в крепости, и поливал всех со стен кипятком ненависти.
И Алекс... Девочка, которая подслушала. Ее бледное, испуганное лицо мелькнуло в проёме, я видел её глаза. Видел, как она убежала, когда Уилл шел к выходу. Эта девочка..Так напоминала маленького Уилла. Такого же любопытного и смелого для своего возраста, но довольно таки умного.
Филла снова пронзило то странное чувство - <знакомости>. Не просто сходства характеров. Что-то глубже. Что-то, от чего сжималось сердце.
Он встал, достал из шкафчика брата бутылку, налил себе виски. Не для удовольствия. Для того, чтобы дрожь в руках унялась. Ледяной глоток обжёг горло, но не принес облегчения. Мысли метались, как пойманные мухи.
Почему он так уверен, что она мертва? Почему даже намек на надежду вызывает такую ярость?*
Почему он отрезал все пути к отцу? Не просто обида - категорический, животный запрет.
Почему в его «горе» нет ни капли... человеческой слабости? Только сталь и яд.
Сомнения, которые копошились где-то на задворках сознания годами, вдруг обрели форму и голос. Громкий, настойчивый, тревожный. Это было не горе. Это была маска. Или... или что-то еще более чудовищное.
Филл подошел к окну. За стеклом сгущались сумерки, окрашивая сад детдома в сизые, зловещие тона. Где-то там ходил Уилл. . Филл почувствовал, как по спине ползет холодок. Он повернулся спиной к окну, внезапно ощутив себя уязвимым. Как будто чей-то взгляд, тяжелый и оценивающий, следил за ним сквозь стекло.
Больше нельзя было молчать. Больше нельзя было делать вид, что это просто «тяжелый период». Что «он одумается». Что-то было не так. Очень не так. И это касалось не только пропавших детей, о которых шептались в городе. Это касалось самого сердца того места, куда Филл приехал, надеясь помочь брату, а нашел... этого.
Он вернулся к столу, отодвинул бумаги. Достал чистый лист. Долго смотрел на него, перо замерло в воздухе. С чего начать? С отца? Но отец исчез из их жизни почти одновременно с «переменой» Уилла. С Кайлда? Но Кайлд... погиб. По крайней мере, так все считали. Официально. Трагическая авария. Филл помнил скупую телеграмму, помнил холодное лицо отца на похоронах... и полное отсутствие Уилла. Тогда это списали на горе.
"Он бы попытался помочь в такой ситуации..." - это он говорил сегодня Уиллу об отце. А что, если отец пробовал помочь? Помочь настоящему Уиллу? И... что с ним стало?
Филл резко провел пером по бумаге. Чернила легли жирной, решительной линией.
<Вопросы>
1. Отец. Последний контакт? Где? Когда? С кем общался после?
2. Кайлд. Смерть. Обстоятельства. Свидетели (найти!). Отчеты?
3. Детдом. Архитектурные планы? Подвалы, старые коммуникации.
4. Уилл. Финансы? Новые связи? Изменения в поведении ДО «трагедии»?
5. Пропавшие. Даты. Связь с событиями в детдоме? С Уиллом?
Он откинулся на спинку кресла, глядя на список. Это было начало. Не расследование еще, а... разведка. Поиск зацепок в тумане лжи и полуправд. Он не знал, куда это его приведет. Не знал, какую бездну откроет. Но он знал одно: молчать, делать вид, что все в порядке, больше нельзя. Ради памяти настоящего Уилла. Ради этих детей, включая ту девочку с слишком взрослыми глазами. Ради себя самого. Он понимал, что здесь что-то не так, Филл чувствовал это. Здесь хранилась какая-то загадка.
За окном окончательно стемнело. В детдоме зажглись первые огни. Где-то там был Уилл сейчас. И Филл почувствовал, как между ними протянулась невидимая, но туго натянутая струна. Ссора закончилась. Началось нечто другое. Началось молчаливое противостояние. И Филл только что сделал свой первый, осторожный шаг навстречу пропасти, скрытой под маской семейной трагедии. Он взял телефон, набрал номер старого знакомого из городского архива. Голос звучал спокойнее, чем он чувствовал себя на самом деле.
«Привет, Марк. Это Филл. Давно не звонил... Слушай, не мог бы ты помочь? Мне нужны кое-какие старые документы...»
Расследование началось. Тихо. Осторожно. Но необратимо.
________
P.s. прошлые главы писались год назад, начиная с этой - были дописаны по-новой.