Глава 17
Северус открыл глаза, рывком садясь на кровати. Тишина, никаких посторонних звуков, так почему он проснулся посреди ночи? Чувство тревоги корябнуло когтём. Но что могло случиться? Никто не тарабанит в дверь. А Гарри не карабкается к нему в поисках защиты и тепла. Сын делал так очень не часто, и начал делать так очень недавно, с месяц, но всё же делал. Может, проверить? Он встал и накинул халат. До комнаты сына было рукой подать. Он открыл дверь и сделал несколько тихих осторожных шагов, но бросив взгляд на ребёнка, метнулся к кровати.
Гарри метался по подушке, но ни единого звука не слетало с крепко сжатых искусанных губ. Северус попытался разбудить, но ничего не действовало, и, отчаявшись, он пошёл на крайние меры. Приоткрыв одно веко ребёнка, он установил зрительный контакт и провалился в сон, который видел сейчас его сын.
Северус увидел комнату, игрушечную сову, подвешенную над кроваткой, а потом он увидел и прутья этой детской кроватки, а сквозь прутья – открывающуюся дверь. Он ожидал, что в эту дверь войдёт кто угодно, но появившаяся в дверном проёме высокая фигура в чёрном балахоне повергла его в шок. Северус знал, что произойдёт дальше, он изо всех сил старался вытащить сознание сына из этого кошмара, но получилось у него вырваться, только когда комнату осветила сначала одна зелёная вспышка, а потом – вторая. Вот после этой второй вспышки, когда сознание ребёнка отключилось от страшной невыносимой боли, пронзившей голову, Северус и вытянул их обоих в реальность.
Чтобы отдышаться, у Северуса ушло минут пять. Он бросил взгляд на сына, проверяя, всё ли в порядке, и глубоко вздохнул. Ребёнок всё ещё спал, но спокойное размеренное дыхание говорило, что кошмар его оставил. Посидев ещё немного и успокоившись, Северус поднялся, чтобы уйти и попытаться доспать оставшееся до уроков время. У двери он ещё раз обернулся и глянул на спящего мальчика. На задворках сознания мелькнула мысль: такая боль, какую испытал ребёнок, не могла быть только от рассечения кожи на лбу. Было что-то ещё. Что-то мерзкое и скользкое, что-то, заставляющее его мальчика видеть такие кошмарные сны, что-то, объясняющее наличие у мальчика парселтанга, дара, появляющегося только у потомков Салазара Слизерина, да и то не в каждом поколении. Что же сделала с его сыночком эта тварь? Вопрос один, но вариантов ответа – множество. И каждый ответ страшнее предыдущего. Но сейчас, когда всё отступило, и навалилась усталость от пережитых эмоций, думать не получалось. Северус прикрыл дверь и пошёл в свою спальню, давая себе обещание подумать обо всём этом позже.
Ночь была откровенно плохой, но едва войдя в зал и увидев хеллоуинские тыквенные рожи, Северус понял, что день будет не лучше.
***
Хеллоуинский пир проходил с размахом. Гарри столько сладостей, собранных в одном месте, отродясь не видел. Ребенок внимательно изучал стол, выбирая, что он хочет попробовать больше всего, и, наконец, определившись, не торопясь положил на тарелку пару кусочков тыквенного пирога. Мимо пролетело привидение, и ребёнок вздрогнул и тут же почувствовал, как на его плечо легла теплая ладонь отца. Он уже не пугался бесплотных теней, но их бесшумное появление заставляло Гарри напрягаться. Призраки приносили с собой невыносимый холод и тоску, а рука отца дарила тепло и покой. Гарри мог бы просидеть так вечно. Отец редко утешал словами, чаще всего он мог предложить свою молчаливую поддержку. Но не так ли должны поступать все опекуны? Ну, кроме, разумеется, Дурслей.
А вот интересно, - подумал Гарри, глядя вслед удаляющемуся призраку, - накажет ли меня папа, если я умру? Не по настоящему, конечно, но тогда нужен кто-то, кто сможет подтвердить мою смерть, пусть и не настоящую. И, да, призрак подошёл бы на эту роль идеально. Вот только где его найти? Хотя-я-я… Мысли ребёнка отвлекла ароматная булочка, которая была слишком далеко от Гарри, пускавшего слюнки уже минут пять, но всё не решавшегося попросить подать сдобу, оказавшуюся теперь на тарелке ребёнка с лёгкой руки отца.
А потом был шум веселья, свечи, освещавшие зал из сотен тыкв и волшебство, очень много волшебства. Отец увёл Гарри чуть раньше, чем закончился праздничный ужин, но пошли они не в подземелья, а на улицу. Потом папа взял Гарри на руки и велел закрыть глаза, что Гарри и поспешил сделать.
Открыв глаза и осмотревшись, Гарри понял, что они уже не в Хогвартсе, но где – мальчик не знал. Отец почему-то не спешил ставить его на землю, и Гарри инстинктивно прижался к родителю, чувствуя неясную тревогу.
- Где мы? - спросил Гарри, но ответа дождался не скоро.
- Это место называется Годрикова впадина.
Гарри не знал, что это за место, а потому задал ещё один вопрос:
- А к кому мы пришли?
В ответ на такой простой вопрос отец почему-то вздрогнул, но всё же сказал:
- Мы пришли к… твоей маме… и приёмному отцу.
Гарри плохо помнил дорогу, но вот камень, на котором было что-то написано, он запомнил, а ещё запомнил пышный букет, наколдованный отцом в керамической вазе, стоявшей рядом с камнем. А потом, когда они уже уходили, Гарри в первый раз за всю свою сознательную жизнь сам попросился на руки. Ну, как попросился, он просто пристально глянул на отца и молча протянул к нему обе руки, и был тут же подхвачен без лишних слов и уточнений.
В молчании они добрались до своих комнат, потом приготовились ко сну, но вот поспать им как раз и не удалось. Потому что вместе с ночью появилась и температура. Всё было в точности, как летом, это и помогло Северусу пережить это кошмарное время, а ещё, конечно, его предусмотрительность. Тут-то и пригодился пузырёк зелья, сваренного ещё в августе, впрок, так сказать. Только одного не учёл Северус – это был последний этап изменений, самый длительный и болезненный. Поэтому на следующее утро, обнаружив, что температура и не думает падать, Северус, скрепя сердце, позвал Дамблдора. Других вариантов развития событий он просто не знал, а терять сына категорически не хотелось.