«Проклятый лес»
Жара в Бан Нонге стала гнетущей, как саванна. Воздух висел неподвижно, насыщенный запахом страха, пыли и гниющей надежды. Листовки Хенга, теперь отпечатанные на жалком мимеографе (доставшемся ему бог весть как), расползались по деревне с пугающей скоростью. На них были уже не просто рисунки, а зловещие предупреждения: «ОНИ ИДУТ ИЗ ЛЕСА! КАМЕНЬ ПОЖИРАЕТ ЖИВОЕ! СПАСАЙТЕСЬ, ПОКА НЕ ПОЗДНО!» И всегда – намек на Фрин или беженцев как источник. Страх перерос в паранойю. Жители шептались, запирались на ночь, косились на лесную опушку, как на вражескую границу. Дети перестали играть у кромки леса. Даже птицы, казалось, пели тише.
В доме Фрин боль стала постоянным, назойливым спутником. Камень, захвативший кисть и запястье, теперь полз вверх по предплечью, узким, серым ручьем смерти. Каждый сантиметр отвоеванной плоти приносил новую волну жгучей, выворачивающей боли – как будто под кожу заливали расплавленный свинец, который застывал, разрывая ткани изнутри. Фрин почти не вставала с циновки возле своего верного Пхра Пхум. Шитье было забыто. Ее мир сузился до размеров боли и тихого ужаса перед грядущим окаменением. Лишь присутствие Бекки, ее теплые, уверенные руки и острые слова, давали временное облегчение, островок человеческого тепла в океане страдания. После их близости боль отступала, сменяясь истомой, но всегда возвращалась, сильнее и неумолимее.
* * *
«Это самоубийство, Фей!» – Мей нервно поправляла рюкзак с жалким набором «скаутского» снаряжения: аптечка первой помощи (подарок Намтан), фляга с водой, нож, самодельные факелы, да старая, потрепанная рация «Лен» советского производства, которую удалось раздобыть через знакомых. Ее лицо было бледнее обычного, а под глазами залегли темные тени. Царапина на руке, полученная в прошлую вылазку, не заживала. Кожа вокруг нее была холодной на ощупь, синюшной, и пульсировала тупой болью, отдаваясь слабостью во всем теле. Выпало несколько волос, когда она утром расчесывалась. Не клочьями, но достаточно, чтобы заметить и испугаться.
«Это наш долг, – ответила Фей, проверяя заряд батарей в фонарях. Ее движения были резкими, вымученными. Она тоже боялась. Страх сковал ее после той встречи с Тенью. Но страх за Мей был сильнее. Страх за деревню. И странное, навязчивое чувство, что они должны понять, что происходит. «Староста просил проверить. И мы единственные, кто видел… это.»
«Видели? Мы ничего не видели! Мы чуть не померли от холода и страха!» – Мей закусила губу, понижая голос, чтобы не услышали соседи. Они готовились к вылазке на заднем дворе дома Фей, в предрассветных сумерках. «А теперь… – она показала на свою больную руку, – это. Оно меня ест изнутри, Фей. Как ту девчонку, Фрин.»
Фей вздрогнула. Мысль о том, что Мей может стать похожей на Фрин, с ее растущим камнем и болью, была невыносимой. Она резко подошла к Мей, схватила ее за плечи. «Поэтому мы и идём! Чтобы понять! Чтобы найти способ остановить это! Ты же сильная, Мей. Сильнее всех в этой дыре. Не дай страху сломать тебя.» Глаза Фей горели решимостью, смешанной с тревогой. И чем-то еще, что Мей не всегда могла прочитать – запретным, глубоким.
Мей посмотрела на нее, на сжавшие ее плечи руки. Грубость Фей, ее упрямство обычно злили, но сейчас… сейчас это было якорем. Она кивнула, коротко, резко. «Ладно. Поехали. Но если там опять эта… хрень…»
«Бежим, – закончила за нее Фей, выпуская плечи. Ее пальцы на мгновение задержались на коже Мей, передавая тепло и невысказанное. – И кричи громко.»
Они двинулись в сторону леса, оставляя спящую, напуганную деревню позади. Воздух был влажным и тяжёлым, словно сам лес не хотел их впускать.
* * *
Бекки склонилась над столом в доме Фрин, разложив перед собой клочки бумаги, исписанные ее нервным почерком, и несколько засушенных листьев, на которых она углем пыталась зарисовать символы из бреда деда Фрин. Напряжение витало в воздухе гуще пыли. Фрин дремала неподалеку на циновке, ее дыхание прерывистое, лицо осунувшееся от боли даже во сне. Каменная рука лежала на груди, как чужеродный амулет смерти.
«Кровь… День Мертвых… Нарушенный запрет… Ониры…» – бормотала Бекки, перебирая записи. Она чувствовала себя идиоткой. Нумерология? Бабкины сказки! Но что еще оставалось? Врачи? В райцентре ее бы высмеяли, а Фрин скорее умерла бы, чем села в машину. Хенг? Он только усугубит. Знания деда утонули в деменции. Оставались только обрывки, странные знаки и ее собственное, унаследованное от бабки-знахарки чутье к числам и символам.
Она взяла самый четкий рисунок – круг, пересеченный зигзагом, внутри которого была точка, окружённая семью маленькими черточками. Знак, который дед упоминал в связи с «камнями, которые смотрят». Бекки закрыла глаза, пытаясь вспомнить бабкины уроки. Каждый символ – вибрация. Число линий, углов, точек… Семь чёрточек. Семь – число тайн, духов, завершенности цикла. Точка в центре… Источник? Место силы? Круг – защита? Или ловушка? Зигзаг… Разрушение? Молния? Разделение?
Она писала числа: 7 (черточки), 1 (точка), 0 (круг? или бесконечность?), 3 (угла у зигзага? или разрыва?). Комбинировала: 7+1=8 – число равновесия, но неустойчивого. 7-1=6 – гармония, но не здесь. 7*1=7 – усиление тайны. Ничего не складывалось в понятную картину. Она ругнулась сквозь зубы.
Внезапно ее взгляд упал на календарь, висевший на стене – отрывной, с рекламой удобрений. День Мертвых… Он отмечался в полнолуние последнего месяца года. Бекки схватила календарь, лихорадочно пересчитывая дни. До полнолуния… 47 дней. Четыре и семь. 4+7=11 – число хаоса, откровения. 4*7=28 – лунный цикл? 28/4=7 – снова семерка. И 47… 4 и 7. Разделение и тайна. Хаос и завершение цикла.
Она посмотрела на спящую Фрин, на ее каменную руку. 47 дней. Примерный срок, за который камень может захватить ее полностью? Или срок, данный на спасение? Кровь… День Мертвых… Семерка в символе… Все кружилось в голове, складываясь в жутковатую мозаику, где числа были единственными нитями, ведущими сквозь тьму. Она должна была узнать больше. Увидеть эти камни.
* * *
Лес встретил Фей и Мей гробовой тишиной. Не пели птицы, не стрекотали цикады, не шелестели листья. Только их шаги по прелой листве звучали оглушительно громко. Воздух был тяжелым, спертым, с привкусом гнили и старой крови. Они шли по едва заметной тропе к тому месту, где столкнулись с Тенью. Фонари выхватывали из мрака корявые стволы, похожие на скрюченные конечности, и ковры ядовито-ярких грибов, которых раньше здесь не было.
«Чувствуешь?» – прошептала Мей, ежась. Ее дыхание превращалось в пар, хотя было не холодно. Напротив, душно. Но в этой духоте пробивались острые ледяные иглы. «Становится холоднее.»
Фей кивнула, сжимая древко фонаря так, что костяшки пальцев побелели. Она чувствовала. Холод, пробирающий до костей. И давление. Как будто лес сжимался вокруг них, враждебный и живой. Ее рация на поясе вдруг захрипела, выдала поток белого шума и замолчала. «Черт!» – Фей стукнула по корпусу. Ничего. Прибор мертв.
«Вот и место, – Мей указала фонарем вперед. – Смотри.»
Поляна. Вернее, то, что осталось от поляны. Деревья здесь стояли мертвые, почерневшие, как обугленные, но без следов огня. Листья облетели, ветви голые, острые, как кости. Земля была покрыта серым, скользким на ощупь лишайником. И в центре этого мертвого круга возвышались камни. Не валуны, а обработанные, древние. Три огромных, грубо отесанных плиты, поставленные вертикально, как гигантские зубы. И на них – выбитые символы. Те самые, что видела Бекки на рисунках и в бреду деда Фрин. Круги, зигзаги, точки в окружении черточек. Они казались неестественно четкими, как будто выбиты вчера, а не века назад. И от них исходил тот самый леденящий холод.
«Боже…» – выдохнула Фей. Она подошла ближе, несмотря на страх, притягиваемая жутким любопытством. «Смотри, Мей, знаки… как у той девчонки…»
Мей не ответила. Она стояла как вкопанная в нескольких шагах от края мертвой зоны. Ее лицо было искажено ужасом. Глаза широко раскрыты, смотрят не на камни, а в пустоту между ними. «Т-т-тени…» – прошипела она, задыхаясь. «Они… здесь…»
Фей резко обернулась. Сначала она ничего не увидела. Только черноту между камнями. Потом воздух зашевелился. Замерзший воздух поляны стал еще холоднее, выжигая легкие. И они появились.
Не сразу. Словно сгустки абсолютной тьмы, не просто отсутствие света, а его противоположность, начали формироваться из воздуха. Две… три… фигуры без четких очертаний, колеблющиеся, искажающие пространство вокруг себя. Они были высокими, слишком высокими, с неестественно длинными, скрюченными конечностями. Лиц не было – только темные впадины, где должны быть глаза, и щели, похожие на рты, из которых исходил немой визг, бьющий прямо в мозг. Ониры. Духи леса. Хранители проклятия. Источник окаменения.
Холод стал физической болью. Фей почувствовала, как кожа на лице немеет, как слезы замерзают на глазах. Страх, древний и всепоглощающий, сковал ее тело ледяными цепями. Она не могла пошевелиться, не могла крикнуть. Только смотреть, как Тени медленно, покачиваясь, плывут по воздуху к ним, оставляя за собой иней на мертвой траве.
Мей стояла позади, и Фей услышала тихий стон, переходящий в хрип. Она рискнула оторвать взгляд от Теней. Мей была бледна как смерть. Она не просто боялась – она была парализована. Абсолютно. Глаза остекленели, дыхание прерывистое, мелкое. Она даже не дрожала. Замерла, как кролик перед удавом. Одна из Теней, самая ближняя, словно почувствовала ее страх, развернула свою безликую «голову» в ее сторону. Щель-рот растянулась шире, немой визг усилился, сфокусировался. Мей ахнула, как рыба на берегу, и Фей увидела, как из ее носа течет алая струйка крови.
«НЕТ!» – крик вырвался у Фей вопреки парализующему ужасу. Ярость, безумная и чистая, смешалась со страхом за Мей. Она не думала. Она захотела. Захотела, чтобы эти твари исчезли. Чтобы свет, жалкий свет их фонарей, стал оружием. Чтобы сломанная рация ожила и оглушила их визгом.
И случилось.
Фонарь в ее руке – дешевый, пластиковый – вдруг взвыл. Его тусклый луч вспыхнул ослепительно белым, как дуга электросварки. Стекло лопнуло с громким хлопком, но свет не погас – он бил снопом искр, яростным, режущим глаз лучом, направленным прямо на ближайшую Тень. Одновременно рация на ее поясе ожила. Не просто включилась – она завизжала на невыносимой громкости, выдавая какофонию искаженных звуков, белого шума и пронзительных писков, режущих слух.
Эффект был мгновенным. Тени вздрогнули, как от удара. Их колеблющиеся контуры поплыли, стали нестабильными. Немой визг превратился в ощущаемый вибрацией костей вопль ярости и… боли? Свет фонаря Фей, казалось, прожигал их темную суть. Холод ослабел на долю секунды.
«МЕЙ! БЕГИ!» – заорала Фей, пользуясь моментом, хватая оцепеневшую подругу за руку. Та не сопротивлялась, но ноги ее не слушались. Фей почти потащила ее, отступая от поляны, от камней, от сжимающихся в ярости Теней. Свет фонаря погас так же внезапно, как вспыхнул, оставив едкий запах горелой пластмассы. Рация захлебнулась и умерла. Но момент был выигран.
Они бежали, спотыкаясь, падая, не оглядываясь. За спиной снова нарастал холод, и тот жуткий, беззвучный визг возобновился, теперь полный лютой ненависти. Но Ониры не покидали пределов мертвой поляны, не пересекали черту, отмеченную серым лишайником. Они преследовали их лишь ненавистью и холодом, выжигающим спины.
Только когда деревья сомкнулись за ними, а звук бега и собственное тяжелое дыхание заглушили ледяной ужас позади, Фей позволила себе остановиться, прислонившись к стволу огромного дуба. Мей рухнула рядом на колени, ее тело тряслось в сильной дрожи. Она плакала, тихо и безутешно, вытирая нос, окровавленный рукав.
«Твоя рука…» – хрипло сказала Фей, опускаясь рядом. Она взяла руку Мей – ту самую, с синюшной царапиной. Теперь кожа вокруг нее была не просто синей. Она была… сероватой. Плотной на ощупь. И холодной. Как камень.
Мей подняла заплаканное лицо. В ее глазах был не просто страх. Было понимание. «Оно… оно и меня…» – прошептала она, смотря на свою руку, потом на Фей. «Я… я умираю, да? Как она.»
Фей сжала ее руку крепче, чувствуя под пальцами непривычную твердость. «Нет, – сказала она твердо, хотя внутри все сжималось от ужаса. – Мы видели камни. Мы видели знаки. Теперь мы знаем, где источник. Мы найдем способ. Я обещаю.» Она не знала, как сдержать это обещание. Но она должна была. Ради Мей. Ради той странной искры, что вспыхнула в ней у камней, когда она заставила технику восстать против Теней. Ради запретного чувства, которое было сильнее страха смерти. Она притянула Мей к себе, обняла, не обращая внимания на холод, исходящий от ее руки, на запах крови и страха. Они сидели под дубом, две девушки против древнего ужаса, и мир вокруг казался хрупким и безнадежным. Но они были живы. И пока они были вместе, была надежда.
* * *
Намтан вздрогнула, услышав стук в дверь медпункта. Утро после ночного дежурства было туманным, как ее мысли. Фиолетовое, плотное пятно на предплечье пульсировало под повязкой. Она боялась смотреть, боялась подтвердить свои подозрения.
«Войдите!» – крикнула она, стараясь, чтобы голос не дрогнул.
Дверь открылась, и на пороге появилась Фрин, закутанная в легкий шаль. Рядом с ней, как тень защитника, стояла Бекки. Лицо Фрин было бледным, осунувшимся, но в глазах горела решимость. Она осторожно протянула Намтан листок бумаги – тот самый, с рисунком символа, который Бекки копировала из бреда деда.
«Намтан, – начала Бекки, ее голос был непривычно серьезным, без обычной дерзости. – Нам нужна твоя помощь. Как медсестры. И как человека, который… возможно, начинает понимать.»
Намтан взяла листок, ее сердце упало. Символ. Как тот, что она смутно припоминала на камнях в запретной части леса, куда ходили только старейшины в День Мертвых. «Что это?» – спросила она, хотя боялась ответа.
«Знак. С камней в лесу. Там, где… источник всего этого, – Бекки кивнула на Фрин, на ее руку, скрытую под шалью. – Фей и Мей видели их. И видели… Теней. Ониров.»
Намтан почувствовала, как по спине пробежал холодок, не связанный с ее пятном. «Тени?»
«Да. И после этого… – Бекки осторожно взяла руку Фрин и приподняла шаль. Намтан ахнула. Камень захватил уже половину предплечья, его поверхность была неровной, с трещинами, как у иссохшей земли. Он выглядел мертвым и невероятно болезненным. – Боль усилилась. И… – Бекки посмотрела прямо в глаза Намтан, – у Мей теперь тоже пятно. На руке. После встречи с Тенями.»
Намтан закрыла глаза. Страшное подтверждение. Она молча закатала рукав своего халата, показав им фиолетовое, плотное пятно на своем предплечье. «И у меня. Началось пару дней назад. После царапины.» Она увидела, как расширились глаза Бекки, как боль и страх усилились на лице Фрин. «Я думала… инфекция. Но теперь…»
«Проклятие, – резко сказала Бекки. – Расползается. От контакта с ними. С лесом. С камнями.» Она ткнула пальцем в рисунок символа на столе. «Нам нужно знать, что значат эти знаки. Ты что-то знаешь? Слышала?»
Намтан покачала головой. «Только слухи. Что камни – древние. Что к ним нельзя подходить не в День Мертвых. Что они… ворота. Или алтари.» Она помолчала. «Но Фей и Мей… они видели знаки. Зарисовали?»
«Не полностью. Испугались. Убежали, – ответила Бекки. – Но у Мей теперь… симптомы. Слабость? Головокружение? Выпадение волос?»
Намтан кивнула, ее профессиональное начало брало верх над страхом. «Да. И субфебрильная температура. И… – она понизила голос, – у меня тоже волосы сыпятся. И слабость. Как при… лучевой болезни. Но откуда здесь радиация?» Идея казалась абсурдной.
«Не радиация, – прошептала Фрин с трудом, привлекая внимание. Она указала на рисунок символа, потом на окно, в сторону леса, потом на свое пятно. Потом сложила руки, как будто что-то сжимая, и сделала жест, будто это что-то излучается. Энергия. Плохая. От камней. Как излучение.
«Проклятая энергия, – перевела Бекки, ощущая ледяной ком в груди. – От камней. Она калечит. Вызывает окаменение… и эти симптомы.» Она посмотрела на Намтан. «Ты можешь осмотреть Мей? Официально? Как медсестра? И… – она колебалось, – Фрин? Чтобы понять масштаб?»
Намтан взглянула на страдающее лицо Фрин, на свою собственную больную руку. Она кивнула. «Да. Приводи Мей. Днем. Я… я осмотрю. И Фрин. Но это риск. Если кто-то узнает…»
«Риск есть везде, – парировала Бекки. – Больше, чем если мы ничего не сделаем.» Она взяла руку Фрин. «Пойдем. Надо готовиться. И думать. День Мертвых… 47 дней…» Она бормотала числа, уходя, уводя за собой Фрин, оставляя Намтан наедине с ее страхом, ее пятном и жутким рисунком символа на столе. Лучевая болезнь от проклятых камней. Мир Бан Нонга окончательно съехал в адскую реальность.
* * *
Вечер в лавке Хенга «Удачливый Дракон» был необычайно оживленным. Страх – лучший бизнес. Люди скупали амулеты, «защитные» травы, соль (для обсыпания порога), свечи – все, что могло хоть как-то защитить от «каменной чумы» и лесных духов. Хенг потирал руки, подсчитывая выручку. Его план работал идеально. Паника достигла пика. Скоро он сможет предложить себя в качестве «защитника» или «посредника» с духами. За соответствующую плату, конечно.
Дверь скрипнула. Вошла Филм. Она выглядела еще более измотанной и злой, чем обычно. Ее глаза избегали встречи с его взглядом.
«Ну что, грузчик?» – Хенг ухмыльнулся, отложив пачку банкнот. – «Какие новости из дома нашей каменной феи? Бекки опять там торчит?»
Филм кивнула, не глядя на него. «Да. Почти каждый день. И… – она замялась, – сегодня они ходили к Намтан. В медпункт.»
Хенг насторожился. «К Намтан? Зачем? Фрин заболела? Или…» – его взгляд стал пронзительным. – «Или у медсестрички появились интересные симптомы?»
Филм напряглась. «Не знаю. Они говорили тихо. Но… Фрин показывала руку. Камень… он вырос.» Она невольно потерла свое предплечье, где под рубашкой скрывалась собственная, еще маленькая, но пугающе плотная и холодная бляшка – последствие шантажа и страха. «И Бекки показывала Намтан какой-то рисунок. Знак.»
Хенг замер. Знак. Его источники шептали про древние камни в лесу. Про символы. «Какой знак? Опиши.»
Филм неуверенно нарисовала пальцем в воздухе нечто похожее на круг с зигзагом и точкой. «Вроде такого.»
Адреналин ударил в кровь Хенга. Бинго. Источник. Ключ. Возможно, ключ к силе Фрин. «Хорошо, – сказал он, стараясь звучать спокойно. – Очень хорошо. Продолжай наблюдать. Особенно за тем, что Бекки делает с этими знаками. Куда копает. И… – он ухмыльнулся, – передай своей Намтан, что ее сотрудничество с подозрительными личностями не останется незамеченным. Если хочет сохранить свою репутацию… и вашу тайну… пусть информирует меня. О Фрин. О ее состоянии. Понятно?»
Филм побледнела. Шантаж удваивался. Теперь он бил и по Намтан. Она кивнула, подавленная, чувствуя, как ловушка захлопывается. «Понятно.»
«Отлично, – Хенг протянул ей бутылку дешевого рисового вина. – Выпей. Зайди завтра. С отчетом.»
Когда Филм ушла, Хенг достал свой блокнот. Он аккуратно зарисовал описанный Филм символ. Потом написал: «Камни в лесу – источник? Символы – ключ к силе Фрин? Намтан под давлением. Бекки копает.» Он обвел запись. Пришло время действовать. Напрямую. Он знал, как заставить Фрин сотрудничать. У него была приманка. Ее дед. Старик был почти беспомощен, но его бормотания… они могли быть ценны. И он был единственным, кто заботился о Фрин. Пора было стянуть удавку туже. Он улыбнулся. Скоро «каменная фея» и ее дерзкая подружка будут плясать под его дудку. А сила духов леса… станет его силой.
* * *
Ночь опустилась на Бан Нонг, тяжелая и тревожная. В доме Фрин Бекки сидела на полу, склонившись над разложенными листками с цифрами и символами. Фрин лежала рядом, ее голова покоилась на коленях Бекки. Боль в руке утихла до тупого гула, отступив после того, как Бекки массировала ее здоровую кожу вокруг камня, ласково бросая вперемешку с нежностью грубые, подбадривающие слова: «Держись, дурочка. Еще кончишь, как в прошлый раз, только громче. Этот камень – херня, понимаешь? Мы его переживем. Я тебя не отдам ни камню, ни этим тварям.» Фрин улыбалась своей тихой улыбкой, веря ей. Пока.
Бекки водила пальцем по числам. 47 дней. Символ с семью черточками и точкой. Дата Дня Мертвых. Кровь. Кровь как ключ? Кровь для чего? Жертвы? Ритуала? Она чувствовала, что близка к разгадке, как близка к разгадке нумерологической головоломки. Числа вибрировали в ее сознании, складываясь в пугающие, но логичные цепочки. Она взяла руку Фрин, осторожно обвела контуры камня. Он был частью Фрин, но врагом. Как и лес. Как и Хенг. Борьба только начиналась, и ставка была – сама жизнь. Жизнь Фрин. И, возможно, ее собственная. Она наклонилась, поцеловала Фрин в лоб. «Спи, красавица. Завтра будет новый день. Мы найдем эти камни. Мы все узнаем.» Фрин закрыла глаза, доверяя. За окном, над черным лесом, плыл бледный, холодный блуждающий огонек. Зеленоватый. Предвестник. Но внутри дома, среди чисел и страхов, теплился огонек надежды. И он был сильнее.