«Гром в тишине»
Страх в Бан Нонге перестал быть шепотом. Он зазвучал полным голосом, грубым и истеричным. Листовки Хенга, как ядовитые грибы после дождя, появлялись в новых местах: на дверях храма, у колодца, даже не стене школы. Рисунки становились изощреннее - не просто "каменная кукла", покрытая дырочками (что заставляло Фрин сжиматься в комок при одной мысли), а схематичные изображения деревни, жители которой превращались в статуи, с подписью "Они идут из леса!" Беженцев, ютящихся в жалких лачугах на краб, начали открыто избегать, швырять в их сторону гнилыми фруктами, обвиняя в "принесённой заразе". Воздух пропитался подозрительностью и злобой, смешанной с удушающей жарой. Давление нарастало, как перед грозой, которая все не приходила.
В доме Фрин гром гремел внутри. Боль в окаменевшем запястье перестала быть тупой. Она стала острой, пронизывающей, пульсирующей в такт сердцебиению. Камень расползался. Теперь он покрывал не только тыльную сторону кисти и запястье, но и начал наползать на ладонь, к основанию большого пальца, и вверх по предплечью, узким, серым языком. Каждый новый миллиметр приносил новую волну боли - жгучей, как будто пол кожу вливали раскалённый металл. Фрин почти не спала. Её лицо осунулось, под глазами залегли глубокие теги. Шитье стало почти невозможным - пальцы плохо слушались, а прикосновение ткани к растущему камень вызывало мучительные спазмы. Она сидела на полу в углу, прижавшись спиной к тёплому пятна присутствия Пхра пхум, и тихо стонала, сжимая больную руку здоровой. Слёзы катились по щекам беззвучно. Она чувствовала, как камень пожирает её, медленно, неумолимо. Предсказание деда о "Дне Мертвых" и превращении в камень висело над ней дамокловым мечом. И рядом не было никого, кто мог бы понять глубину этого ужаса. Кроме, возможно, одной дерзкой девчонки.
***
Бекки ворвалась в дом Фрин как ураган, хлопнув дверью так, что задрожали стекла в окнах. Её лицо было раскрасневшимся о гнева, а глазах горел огонь.
«Видела? ВИДЕЛА ЭТО?!» - она почти кричала, размахивая свежей листовкой, на которой был изображен уродливо стилизованный дом Фрин, а над ним - огромная, когтистая тень. «Это уже на стене у моего дома! Прямо под окном! Хенг, тварь, он вообще не скрывается!»
Она остановилась, увидев Фрин на полу. Вид девушки - измученной, заплаканной, принимающей свою страшную руку - мгновенно погасил её ярость, сменив её на острое сочувствие и тревогу.
«Фрин? Что... что случилось?» - Бекки бросила листовку и опустилась на колени рядом.
Фрин на ответила. Она лишь сильнее сжала здоровой рукой запястье, где серый камень уже наползал на ладонь. Лицо её исказила гримаса боли. Бекки осторожно, почти боязливо, протянула руку.
«Покажи», - тихо сказала она. Это было не приказание. Это была просьба.
Фрин медленно, с трудом разжала пальцы. Бекки замерла. Пятно не просто выросло - оно выглядело агрессивным. Зубчатые края, глубокий свинцовый цвет, а на ладони, у основания большого пальца, кожа уже была неестественно гладкой и холодной, теряя здоровый розовый оттенок.
«Боже...» - вырвалось у Бекки. Она невольно коснулась кончиками пальцев границы камня и здоровой кожи. Фрин вздрогнула, но не от прикосновения Бекки - от новой волны боли, исходящей изнутри камня. «Болит? Сильно?»
Фрин кивнула, губы её дрожали. Она ткнула пальцем в центр камня - ничего. Потом ткнула рядом, в здоровую кожу предплечья, только что захваченную серым языком - и застонала, сжимая зубы. Болит там, где камень встречается с живым.
«Черт! Черт, черт, черт!» - Бекки сжала кулаки, чувствуя себя беспомощной. Она не могла вынести этого страдания. Не могла вынести мысли, что Фрин медленно превращается в статую, испытывая адскую боль. Инстинктивно, движимая желанием хоть как-то защитить, укрыть, она обняла Фрин. Осторожно, но крепко. Прижала её голову к своему плечу. «Держись, дурочка. Держись. Я не дам ему... не дам этому...»
Фрин сначала напряглась, удивлённая, потом неловко прижалась к Бекки. Её тело дрожало от сдерживаемых рыданий и боли. Запах Бекки - смесь пота, дешёвого мыла и чего-то неуловимо дерзкого - смешался с запахом трав и слез в доме. Это было неожиданно. Неловко. Но... не плохо. В объятиях Бекки было тепло. И безопасно. Пусть иллюзорно.
Бекки чувствовала, как дрожит Фрин. Как её дыхание прерывается от боли и подавленных рыданий. Как холод камня на её руке контрастирует с жаром собственной кожи. Желание помочь, защитить, успокоить переполняло её, смешиваясь с чем-то другим - острым, физическим осознанием близости. Красоты Фрин, даже измученной. Её хрупкости. Её доверия, которое она сейчас проявляла, прижимаясь.
Она не думала. Действовала на инстинкте, на волне адреналина и сострадания. Её рука, лежавшая на спине Фрин, начала гладить, а скорее массировать, снимая напряжение в узловатых мышцах под тонкой тканью блузки. Другая рука осторожно охватила запястье Фрин, не касаясь камня, а лишь поддерживая больную руку, пытаясь передать тепло, стабильность.
«Вот так... - прошептала Бекки, её голос звучал непривычно низко и хрипло. - Дыши, Фрин. Просто дыши. Я здесь.»
Фрин всхлипнула, её дыхание постепенно выравнивалось. Боль не уходила, но волна острой паники, казалось, отступала под теплом прикосновений и твердым присутствием Бекки. Она ослабила хватку на своем запястье.
Бекки чувствовала это расслабление. И чувствовала, как её собственное тело реагирует. Прилив тепла между ног. Учащенное сердцебиение. Желание быть ближе. Защитить. Принадлежать. Это было не просто сочувствие. Это было влечение. Глубокое, пугающее, возникшее из самого хаоса страха и боли.
Её рука на спине Фрин спустилась ниже, к пояснице, массируя круги над тканью саронга. Другая рука все ещё держала запястье, но большой палец начал осторожно, почти невесомо, водить по здоровой коже вокруг камня, чуть выше него, где начиналось предплечье. Лёгкие, успокаиваающие поглаживания.
«Так лучше?» - спросила Бекки, её губы почти касались уха Фрин. Она почувствовала, как Фрин кивнула, прижимаясь лбом к её шее. Её дыхание стало глубже, горячим на коже Бекки.
«Хорошая девочка...»
Слова сорвались неожиданно. Её щит. Её язык близости. Но сейчас это звучало не как вызов, а как ласка. Признание.
Фрин вздрогнула, но не отпрянула. Наоборот, она, казалось, прижалась ещё ближе, и тихий стон - не от боли, а от чего-то иного - вырвался из её горла. Это был хриплый, нечленораздельный звук, но наполненный доверием и... Ответным желанием?
Этот звук стал искрой. Бекки перестала думать. Она наклонила голову, её губы нашли губы Фрин. Нежно. Вопрошающе. Проверяя границы.
Фрин замерла на мгновение, затем ответила. Некрасиво, неловко, из-за трудностей с моторикой и речью, но страстно. Её здоровая рука вцепилась в ткань рубашки Бекки. Поцелуй был спасением. Отвлечением от боли. Якорем в бушующем море страха. Он был солёным от слез и сладким от неожиданного открытия.
Бекки углубила поцелуй. Её язык скользнул по губам Фрин, прося входа. Фрин открылась ему с доверчивостью ребёнка и страстью взрослой женщины. Их дыхание смешалось, учащенное, горячее. Рука Бекки, гладившая предплечье, медленно двинулась вверх, под рукав блузки Фрин, ощущая горячую, шелковистую кожу, мурашки под своими пальцами. Другая рука спустилась с поясницы на округлость ягодицы под саронгом, сжимая её, притягивая Фрин ближе, так что их тела слились от груди до бёдер.
Фрин стонала теперь в поцелуй - низкие, хриплые звуки удовольствия, смешанного с остатками боли. Её бедра непроизвольно двигались, ища трения о ногу Бекки. Она чувствовала жар, растекающийся по всему телу, оттесняющий ледяной ужас камня.
Бекки прервала поцелуй, откинув голову. Её глаза горели. «Хочешь, чтобы я помогла? Чтобы... отвлекла?» - её голос был грубым от желания. Она знала, что Фрин понимает больше, чем может сказать.
Фрин кивнула, её глаза были огромными, тёмными, полными доверия и немой мольбы.
«Да, пожалуйста!»
Бекки улыбнулась - остро, по-хищному, но в глазах была нежность. «Ложись».
Она помогла Фрин отойти от стены и опуститься на расстеленную на полу циновку. Сама опустилась рядом с ней на колени. Её руки скользнули под блузку Фрин, нащупывая застёжку лифчика. Фрин зажмурилась, когда, прохладный воздух коснулся её груди. Бекки замерла на мгновение, любуясь: маленькие, упругие груди с тёмными, набухшими сосками. Она наклонилась, взяла один сосок в рот, лаская языком, посасывая. Фрин вскрикнула, выгнув спину. Здоровая рука вцепилась в волосы Бекки.
«Ты такая красивая, когда стонешь, дурочка», - прошептала Бекки, переходя ко второй груди, кусая сосок чуть сильнее, чем нужно, вызывая новый, громкий стон. Она любила этот звук. Любила власть. Любила, как Фрин отзывается на каждое прикосновение.
Её рука скользнула вниз, под пояс саронга. Нашла горячую, влажную щель между ног Фрин. Фрин вздрогнула всем телом, её бедра приподнялись навстречу прикосновению. Бекки почувствовала, как дрожит её тело пол пальцами.
«Вот так... расслабься...» - Бекки прошептала, вводя один палец внутрь. Фрин была узкой, горячей, невероятно влажной. «Боже, какая ты мокрая...» - Бекки ахнула, чувствуя, как мышцы Фрин сжимаются вокруг её пальца. Она начала двигать им медленно, изучая, находя ритм, который заставлял Фрин выгибаться и издавать те самые хриплые, животные стоны, которые сводили Бекки с ума. Больная рука Фрин лежала на циновке, пальцы судорожно сжимали ткань, но гримаса боли на лице сменилась гримасой нарастающего наслаждения.
«Да... вот так... принимай...» - Бекки добавила второй палец, растягивая, наполняя. Её большой палец нашел бугорок клитора и начал тереть его твердо, по кругу. Фрин закричала - громко, не сдерживаясь. Это был крик освобождения. От боли. От страха. От одиночества.
Бекки ускорила движения пальцев внутри, давя на ту точку, которая заставляла Фрин визжать. Её большой палец яростно тер клитор. Она смотрела, как лицо Фрин искажается экстазом, как её тело напрягается, как трясутся бёдра. «Кончай, дурочка! Дай мне это! Кончай!» - приказала она грубо, но в голосе звучало восхищение.
Фрин застыла в немой судороге, затем её тело взорвалось волной оргазма. Она кончила с громким, протяжным стоном, дергаясь, сжимая бедра вокруг руки Бекки, извиваясь на циновке. Волны удовольствия смыли боль, оставив только пульсирующее тепло и слабость.
Бекки медленно вынула пальцы, блестящие от соков Фрин. Она поднесла их к своим губам, облизала, не сводя глаз с Фрин. «Вкусно...» - прошептала она, и в её глазах горело удовлетворение и неутоленное желание. Она легла рядом с Фрин, обняла её за плечи, чувствуя, как та дрожит в пост-оргазмической истерике и облегчении. Боль в руке отступила, сменившись приятной тяжестью и усталостью. На какое-то время. Но это было что-то. Подарок. Отвлечение. Связь.
Фрин повернула к ней лицо. В её глазах не было страха. Была благодарность. И что-то ещё... доверие? Она неуклюже потянулась здоровой рукой, коснулась щеки Бекки. Потом её пальцы скользнули вниз, к ширинке джинсов Бекки, к явной выпуклости и влажному пятну.
Бекки затаила дыхание. «Ты хочешь?» - спросила она хрипло.
Фрин кивнула. Робко, но решительно. Она хотела отдать. Отблагодарить. Почувствовать ту же власть, что почувствовала Бекки.
***
Намтан сидела на краю своей узкой кровати в комнате при медпункте. Она только что осмотрела фиолетовое, плотное пятно на своём предплечье. Оно было горячим и пульсировало тупой болью. Страх сжимал горло. Это было как у Фрин. Начиналось. Проклятие.
Дверь распахнулась без стука. Вошла Филм. От неё пахло потом, речной грязью и рисовым вином. Её глаза были мутными, полыми. Она молча подошла к Намтан.
«Филм? Что...» - Намтан не успела договорить.
Филм набросилась на неё. Грубо. Без предупреждения. Её губы впились в губы Намтан, жёстко, почти больно. Руки схватили Намтан за бока, сжимая так, что кости затрещали.
«Филм, стой! Что ты...» - Намтан попыталась вырваться, но Филм была сильнее.
«Заткнись!» - прошипела Филм, отрываясь от её губ. В её глазах горела смесь ярости, желания и отчаяния. «Ты моя! Понимаешь? Моя! И никто не отнимет! Ни Хенг, ни эта чертова болезнь!»
Она толкнула Намтан на кровать, прижав всем весом. Её руки рванули вниз халат Намтан, обнажая грудь. Филм набросилась на неё, кусая соски, оставляя красные отметины, ладонью шлёпая по груди. Намтан вскрикнула - от боли, неожиданности, но и от пробуждающегося азарта. Эта грубость была знаком. Знаком собственности. Знаком того, что Филм все ещё борется, пусть и так уродливо.
«Филм... подожди...» - попыталась протестовать Намтан, но Филм уже стаскивала с нее халат и трусы, её сильные пальцы впились в бедра Намтан, раздвигая их.
«Нет! Никаких "подожди"!» - Филм рычала, её пальцы нашли влажную щель Намтан и грубо втерлись в неё, не готовя. Намтан ахнула от боли и неожиданного возбуждения. «Ты моя! Здесь! Сейчас! И всегда! Хенг может идти к чёрту!»
Филм ввела два пальца глубоко внутрь, резко, вызывая стон. Она не ласкала - она брала. Её пальцы двигались жёстко, без изысков, нацеленные только на то, чтобы вызвать отклик, доказать власть. Другая рука сжала клитор Намтан, теребя его почти болезненно. Намтан застонала. Это было больно. Грубо. Унизительно. Но в этом был огонь. Огонь их связи, их запретной страсти, которая вспыхнула ярче от давления извне. Она подняла бедра навстречу резким толчкам пальцев Филм,отвечая на её агрессию собственной волной желания.
«Да! Да, чёрт возьми! Вот так!» - Филм выкрикивала слова, как ругательства. Она наклонилась, впилась зубами в шею Намтан, оставляя синяк. «Моя! Скажи! Скажи, что моя!»
«Твоя! - выдохнула Намтан, теряя контроль. - Филм, я твоя!» Она кончила резко, с криком, сжимаясь вокруг пальцев Филм, дергаясь в судорогах.
Филм не останавливалась. Она продолжала яростно двигать пальцами, выжимая из Намтан второй,более слабый оргазм, потом третий, пока та не забилась в изнеможении. Только тогда Филм вынула мокрые пальцы. Она тяжело дышала, глядя на Намтан - разметанную, покрасневшую, с синяками на груди и шее. Удовлетворение? Да. Но и пустота. И страх в глубине глаз.
Она рухнула рядом на кровать, отвернувшись. Намтан молча прижалась к её спине, обняла ща талию, чувствуя, как та дрожит. Секс был громким, грубым, животным. Но это был их крик в тишину нависшего над ними ужаса. Крик о том, что они ещё живы. И ещё принадлежали друг другу. Хотя бы на время.
***
Ночь была душной и безлунной. Фрин осторожно вывела Бекки за порог своего дома, к краю огорода, где начинались заросли бананов, а за ними - черная стена леса. После их близости боль в руке притупилась, сменившись приятной истомой. Но страх перед камнем никуда не делся. И Фрин хотела показать Бекки что-то важное. Что-то, что была частью её мира.
Она подняла здоровую руку, указав в сторону тёмного поля между домом и лесом. И замерла.
Сначала Бекки ничего не увидела. Только черноту. Потом... замигала одна. Маленькая, бледно-голубоватая искорка. Потом ещё одна. И ещё. Они плавали в воздухе, медленно, хаотично, как пьяные светлячки, но их свет был холодным. Пхи пха. Блуждающие огоньки. Духи-странники.
«Боже...» — прошептала Бекки, завороженная. Это было красиво. Жутковато, но красиво. «Они... они всегда здесь?»
Фрин кивнула. Она сделала жест рукой — смотри. И указала на один огонёк, который плыл чуть ближе других. Он был не голубоватым, а... зеленовато-желтым. И плыл он не хаотично, а целенаправленно — от леса в сторону деревни. И по мере движения его свет становился тусклее, как будто он терял силу. А вокруг него воздух... мерцал. Словно жаром.
«Это... другой?» — спросила Бекки, чувствуя ледяной ком в груди. Фрин кивнула, её лицо было серьезным. Она показала на лес, потом на этот зеленоватый огонёк, потом прижала руку к груди в районе сердца и скорчила гримасу боли. Он из леса. Он приносит боль.
Они смотрели, как зеленоватый огонёк медленно плывет нал полем, теряя яркость, и гаснет, не долетев до первых домов. Но ощущение холода и тревоги, которое он оставил после себя, висело в воздухе.
«Ониры?» — прошептала Бекки. Фрин пожала плечами. Не знала. Но это было зло. И оно приближалось.
Фрин взяла руку Бекки, прижала её к своему сердцу, которое колотилось часто-часто. Потом указала на лес, на небо, на свою каменную руку. И сжала кулаки. Сообщение было ясным:
Они повсюду.
И они сильны.
Но мы будем бороться.
Бекки сжала руку Фрин в ответ. Её страх перед невидимым миром никуда не делся. Но теперь он был смешан с решимостью. И с чем-то ещё — с чувством, что эта странная, молчаливая девушка с каменной рукой стала ей ближе всех на свете. И за неё стоит сражаться. Даже с духами. Даже с Хенгом. Даже с целым проклятым Бан Нонгом.
Гром в тишине их сердец только начинал набирать силу. Настоящая гроза была ещё впереди.