Глава 17. На закате прошлой жизни.
Он открыл глаза в светлом помещении, не осознавая, что произошло и где находится. Светло голубые стены, знакомо пищащие аппараты жизнеобеспечения, разве он был на работе? Протирая глаза, парень ощутил невыносимую тяжесть в сознании и боль в конечностях. Аппарат, что стоял рядом, начал издавать слишком громкие и противные звуки, режущие по только что вернувшемуся слуху. Чишия не смог совладать с резко навалившейся усталостью и отключился.
Воспоминания возвращали его в тот день, когда после работы парень решил прогуляться по центру Токио. Тяжелая смена, очередной ребенок, чьи родители проплатили ему место на донорство, убил другого, который не имел таких возможностей. Чишия уже привык к такому и, если раньше они оставляли тяжелый груз на сердце, то сейчас внутри было пусто и гулял ветер. Неожиданно его отвлек странный шум над головой. Салют?
***
Он пришёл в себя уже в третий раз и наконец смог сесть. Тело больше не горело, лишь слабая дрожь в пальцах напоминала о том, что случилось. Возле соседней постели крутилась маленькая женщина в голубой форме. Она меняла капельницу его соседу и периодически просматривала мониторы. Медсестра, заметившая его пробуждение, подошла ближе, мягко улыбнулась и рассказала о случившемся в деталях:
– Вам повезло. Сердце остановилось всего на минуту. Ожоги на руках и ногах заживут быстро.
Но "повезло" ее голосом звучало горько. Парень повернул голову в сторону приоткрытого окна, за которым гудели машины скорой помощи. В коридорах слышались приглушённые стоны и шаркающие шаги. Больница была переполнена – сотни пострадавших и ещё больше погибших. Целый город, раздавленный одним ударом с неба.
Через несколько дней он впервые вышел на улицу. Аллея при больнице казалась островком спокойствия: шелест листвы, прохладный ветерок, запах земли после дождя. Чишия глубоко вдохнул, пытаясь стряхнуть с души оцепенение.
Но что-то внутри уже изменилось. Раньше он видел только результаты. Выжил – не выжил. Сильный – слабый. Теперь же замечал дрожащие руки старика, опирающегося на трость, напряжённые плечи женщины, сжимающей руку ребёнка, тихий шёпот двух медсестёр у окна, а в их глазах читалась усталость и упрямая решимость.
Смерть научила его видеть жизнь?
Такую хрупкую. Яростную. Бесконечно ценную. Каждый здесь цеплялся за этот мир и, неважно, кулаками или кончиками пальцев. И отчего-то Чишия больше не мог оставаться слепым.
Внутри начала формироваться борьба между его прежней философией отстранённого наблюдателя и осознанием необходимости находить смысл в связи с другими людьми. Долгие размышления о прошлых поступках, глядя в белоснежный потолок, заставили Чишию задуматься о том, что настоящая сила – это не только интеллектуальное превосходство, но и способность чувствовать и принимать людей такими, как они есть. Его взгляд на мир приобрёл оттенок более сложного, эмоционально насыщенного понимания.
Катастрофа стала катализатором, который показал ему, что жизнь – это не только игра разума, но и тонкая ткань из взаимосвязей, боли и радости. Эти изменения делали его более глубоким и человечным, готовым воспринимать мир с новой перспективой, даже если он продолжал сохранять свою внешнюю маску хладнокровия. Только вот откуда в нем такие резкие изменения? Неужели пограничье между жизнью и смертью натолкнуло его на это?
Лёгкий ветерок развевал листья деревьев, наполняя аллею тихим шелестом. Чишия шёл медленно, руки спрятаны в карманы, а взгляд скользил по окружающему пейзажу, не задерживаясь ни на чём конкретном. Он не искал чего-то определённого, но это место, погружённое в покой, было единственным, где он мог почувствовать себя хоть немного свободным от тяжести своих мыслей.
Парень замедлил шаг, будто воздух вокруг внезапно стал гуще. Под раскидистыми ветвями старого дерева, в ажуре из солнечных бликов, сидела девушка. Её поза была странно знакомой – спина чуть согнута над блокнотом, прядь волос постоянно норовит соскользнуть на рисунок. Каждый штрих её карандаша казался уверенным и точным, будто переносила на бумагу что-то важное, что видела только она.
Солнце играло с её профилем: золотило ресницы, превращало каштановые волосы в жидкий янтарь, очерчивало мягкий контур скул. И эта игра света вызвала внутри странный трепет.
Только тогда он заметил костыль, прислонённый к скамье, и белую полосу бинта, выглядывающую из-под майки. Она тоже пострадала от метеорита? Дежавю сжало виски стальными обручами. Он точно знал этот силуэт, этот наклон головы... но память упрямо отказывалась выдать ответ.
Девушка продолжала рисовать, совершенно отрешённая, будто вокруг неё образовался невидимый купол. Её пальцы двигались быстро, почти лихорадочно, и ему вдруг отчаянно захотелось увидеть, что же рождается на том листе.
Сердце сделало неожиданный перекат в груди. Это было... ново. Он давно не чувствовал ничего подобного – эту лёгкую дрожь под рёбрами, это назойливое щемление в солнечном сплетении. Его знаменитая невозмутимость дала трещину, и сквозь неё просачивалось что-то тёплое и тревожное одновременно.
Чишия решил, что ему снова поплохело. Может давление? Или слишком долгая ходьба после стольких дней лёжа? Он уже наполовину развернулся в сторону палаты, но резко остановился, глубоко вздохнул и снова вернул взгляд в ее сторону. Его глаза не отрывались от её лица. Воспоминания начали всплывать в сознании, неясные и туманные, как отражения в воде. Он пытался сложить их вместе, чтобы понять, кто она и почему её присутствие так сильно тревожило его. Её спокойствие, её сосредоточенность – всё это вызывало ощущение чего-то утерянного, но значимого.
Парень осторожно приблизился, его шаги были почти неслышными на гравийной дорожке. Он остановился возле скамейки, на которой сидела девушка, и слегка наклонился, чтобы заглянуть в блокнот. На его страницах были нанесены линии, формы, штрихи, которые складывались в набросок здания.
Женская рука двигалась уверенно, но с той легкостью, что приходит с опытом, рисуя детали, которые поначалу могли казаться хаотичными, но в конечном итоге создавали целостную композицию. Он молча наблюдал, стараясь не отвлекать. Это было красиво и глубоко, в чём-то напоминающее ему способность людей вкладывать свои эмоции и идеи в творчество.
Она, наконец, подняла глаза, почувствовав чужое присутствие. Её взгляд встретился с ним, и на мгновение между ними возникло странное напряжение. В её лице читался вопрос, а в его – лёгкая растерянность, которая казалась настолько редкой, что он сам едва заметил это.
– Это... завораживает, – проговорил Чишия, и его обычно ровный голос обрёл лёгкую, едва уловимую теплоту. Он кивнул в сторону блокнота, словно отдавая дань уважения чужому мастерству.
Девушка прикрыла ладонью уголок рисунка в непроизвольном жесте скромности.
– Просто набросок для портфолио, – ответила она, но глаза, тёмные и бездонные, продолжали изучать лицо парня с тихим интересом.
В этот момент что-то щёлкнуло в его сознании. Это было не просто узнавание, а глубокая, почти генетическая память о чём-то важном. Как запах, который вдруг воскрешает забытое детство. Он наклонил голову, и прядь светлых волос упала на лоб, нарушая обычно безупречный облик. Его пальцы механически провели по рисунку в воздухе, повторяя линии её архитектурного эскиза.
– Чишия, – представился он. – Ты... рисуешь так, будто здания могут дышать.
– Кику, – ответила она, и это имя прозвучало как ключ, поворачивающийся в замке памяти.
Между ними что-то изменилось – воздух стал менее плотным, но более тёплым. Чишия почувствовал это по едва уловимому расслаблению её плеч, по тому, как её пальцы перестали сжимать карандаш так напряжённо. Он указал на скамью лёгким движением кисти, не навязчивым, а предлагающим выбор.
– Можно присоединиться? – в его обычно ровном голосе зазвучали новые тона – не просто вежливость, а тихий, но настойчивый интерес.
Солнечный луч, пробивавшийся сквозь листву, упал точно на свободное место между ними, как приглашение. Её глаза совершили медленное путешествие от блокнота к его лицу и обратно, словно сверяя реальность с каким-то внутренним образом. После паузы, растянувшейся на три удара сердца, она кивнула – небольшой, почти робкий жест, сопровождаемый едва заметным движением в сторону.
– Да, конечно...
Чишия опустился на скамью, соблюдая осторожную дистанцию, достаточную, чтобы не вторгаться, но достаточно близко, чтобы ощущать лёгкий аромат её духов – что-то свежее, с нотками дождя и зелёного чая. Его взгляд скользнул по аллее, давая ей пространство и время, прежде чем вернуться к разговору.
– Проект... впечатляющий. Это твоя работа или просто хобби?
Он и сам удивился своему любопытству, обычно такие тонкие нити человеческих связей не трогали его. Но сейчас... сейчас каждое её слово казалось важным, будто она сможет ответить на все вопросы, что кружат в его голове.
– Катастрофа изменила всё… – сказала она тихо, её пальцы на мгновение остановились, карандаш застыл над блокнотом, а взгляд опустился на страницу, где линии постепенно складывались в проект здания. – Жизнь слишком хрупка, чтобы тратить её на то, что не приносит радости. Поэтому я решила бросить ненавистный университет и пойти туда, к чему действительно лежит душа. Я всегда хотела проектировать здания. Создавать что-то, что будет жить дольше меня.
Её взгляд поднялся к Чишии, и он увидел в этих глазах что-то искреннее, что-то, что проникало все глубже. Лёгкая улыбка скользнула по её губам, неуверенная, но теплая.
– Не знаю, выйдет ли из этого что-то хорошее, – добавила Кику, кивая на блокнот, – но хотя бы теперь я чувствую, что наконец делаю то, что должно.
Парень замер. Её слова, такие простые и откровенные, странным образом отозвались в нём, будто кто-то дотронулся до старого шрама, о котором он давно забыл.
– Это... требует большего, чем смелость, – проговорил он наконец, и его собственный голос удивил – в нём не было привычной отстранённости, только какая-то новая, непривычная открытость. – Это требует честности. Прежде всего с собой.
Чишия посмотрел ей прямо в глаза, и внезапно вопрос, который он не решался озвучить все эти минуты, вырвался сам собой:
– Мы... встречались раньше?
Кику замерла и посмотрела куда-то сквозь него.
– Да, – ответила девушка, в голосе была та же растерянность, что и у него. – Я тоже задумалась об этом. Но... не помню, где. Словно это было в другой жизни.
Чишия не отводил взгляда. Его глаза, обычно такие отстранённые, теперь светились редкой для него заинтересованностью, хотя черты лица сохраняли привычную сдержанность. Ответ девушки пробудил в нём странное чувство – любопытство, смешанное с тревожным предчувствием. В её искренности не было сомнений, и эта открытость, такая же хрупкая, как и его собственная, создавала между ними незримую нить понимания.
В воздухе витало что-то необъяснимое – не просто совпадение, а скорее загадка, которую только предстояло раскрыть. С каждой секундой эта связь становилась всё ощутимее, словно рассеивающийся туман, открывающий забытый пейзаж. Чишия долго думал и взвешивал все внутренние за и против, прежде чем произнести следующие слова:
– Могли бы мы еще раз встретиться? Только в этой жизни.
Кику задумалась, взгляд на мгновение ушёл в сторону. Когда же она подняла глаза снова, в них читалась решимость:
– Да... – её улыбка была такой тёплой, как первый солнечный луч после долгой зимы. – Я бы хотела продолжить наш разговор... где-нибудь, где нет больничных стен. Ты заставляешь меня испытывать странное чувство дежавю.
– Понимаю, – он усмехнулся.
Этот момент казался почти сюрреалистичным. Для Чишии, всегда державшего дистанцию, эти слова стали тихим бунтом против собственных правил. А её согласие было чем-то неожиданным, но приятным, словно эта встреча была подстроена кем-то незримым.
Лёгкий ветер пробежал по аллее, заставляя листья шептаться на неизвестном языке. В этом шорохе было что-то обнадёживающее, будто сама природа одобряла его решение. Он смотрел на её улыбку – неяркую, но искреннюю, и вдруг осознал странную вещь: мир вокруг действительно изменился. Краски стали насыщеннее, звуки чётче. Даже больничная аллея выглядела теперь иначе, будто с неё наконец-то стёрли слой серой пыли.
В этом простом «да» содержалось столько невысказанного: обещание новых разговоров, возможность узнать друг друга заново, шанс найти то, что оба, казалось, давно искали. Чишия понимал: что-то сдвинулось, и обратного пути уже не будет.