Феникс [Vlad Kuertov]

После долгого часа пустых разговоров с мамой я проводила родителей и остальных гостей к выходу. В доме остались только самые близкие друзья Влада.

Я вышла в сад, где прохлада и запах мокрой земли сразу опустили напряжение. Села на скамейку, прикрыв глаза, пытаясь поймать хоть мгновение покоя.

Вдруг рядом тихо зашуршало — кто-то присел. Я открыла глаза и увидела Лешу. Он достал сигарету, зажёг и сделал затяжку.

— Можно? — спросила я, протягивая руку.

— Ты куришь? — удивлённо спросил Леша.

— Нет, — ответила я, — но сейчас очень захотелось.

Он улыбнулся слегка, и в этом простом моменте между нами повисла лёгкая, почти невесомая связь — как будто кто-то дал разрешение на маленькую слабость в эту ночь, полную иллюзий и тайных игр.

Я медленно затянулась, закрыв глаза, пытаясь хоть немного отвлечься от всего, что происходило. Вдруг из моих рук резко выхватили сигарету. Я открыла глаза и увидела Влада. Он стоял рядом с той самой хитрой улыбкой, которая могла означать и заботу, и строгость одновременно.

— Нечего травить себя, — тихо сказал он, глядя прямо на меня.

Затем взгляд Влада переключился на Лешу, и голос стал холоднее:

— Ещё раз дашь ей сигарету — прибью.

Леша промолчал, но в его глазах мелькнуло понимание.

Я почувствовала, как внутри меня вспыхнула теплота — он заботится, пусть и по-своему.

Мы втроём вернулись в дом, где уже царило настоящее веселье. В гостиной звенели бокалы, музыка лилась громко, а смех и разговоры переплетались в шумном хоре. Парни и девушки свободно пили, танцевали, ловили моменты радости — всё будто бы было настоящим праздником, где нет места тревогам.

Я стояла рядом с Владом и Лешей, пытаясь раствориться в этом шуме, но вдруг почувствовала резкую боль — Каролина схватила меня за плечо. Я не успела ничего сказать, как внезапно вскрикнула от боли.

Каролина тут же отпустила мою руку, её глаза быстро пронзили моё лицо, изучая каждую черту, словно пытаясь понять, насколько мне сейчас плохо.

— Пошли, — сказала она твёрдо, не давая мне и шанса возразить, и повела в сторону спальни.

В комнате было тише, мягкий свет лампы наполнял стены тёплым светом. Каролина усадила меня на кровать, сама опустилась на корточки передо мной и задержала взгляд в моих глазах — без суеты и спешки.

— Сними платье, — спокойно и уверенно сказала она.

В её голосе не было ни осуждения, ни давления. Это было приглашение — к тому, чтобы я позволила себе уязвимость, чтобы снять тяжесть, которая висела на плечах — и буквально, и внутри меня.

— Нет, это не нужно...

Но Каролина была решительна. Осторожно, почти нежно, она приспустила моё платье чуть ниже плеча, открывая кожу, обёрнутую бинтами. Свет мягко падал на перемотанную ткань, и я почувствовала, как холод пробежал по спине.

— Я так и думала... — сказала она, голос её дрогнул, но в нём звучала твёрдая решимость. — Он сделал тебе больно?

Я замолчала.

— Он держит тебя здесь против твоей воли? Скажи мне!

В её глазах не было осуждения — только беспокойство и желание защитить. Это было не просто вопрос, а мольба, крик, который я боялась услышать в ответ.

Я опустила глаза и едва слышно прошептала:

— Держит — да... Но делает больно только если морально.

В голосе проскользнула усталость и горькая правда, которую было сложно признать даже самой себе. Каролина внимательно посмотрела на меня, словно пытаясь прочесть все мои скрытые страхи и сомнения.

Она сжала мою руку чуть крепче, и в этом жесте было больше поддержки, чем слов.
Каролина сжала мою руку, будто пытаясь вложить в этот жест всю свою поддержку, и заговорила тихо, почти шёпотом:

— Расскажи мне всё, Амелия. Я хочу понять.

Я глубоко вдохнула, пытаясь собрать мысли, и начала говорить, словно срывая с себя тяжелый покров, который годами сковывал меня изнутри.

— Я журналистка, — сказала я, голос дрожал, но становился крепче с каждым словом. — Вернулась в Москву, чтобы расследовать дело «Феникса». Это всё, что у меня осталось — правда, которую я должна найти. Но чем больше я копала, тем глубже погружалась в бездну, и тем меньше понимала, кому можно доверять.

Каролина слушала молча, её глаза были широко раскрыты, будто впитывая каждую деталь.

— Влад... — я замолчала на мгновение, ища нужные слова. — Он несколько раз спасал меня. Спасал, когда было по-настоящему опасно. Но вместе с тем он врал. Холодно, жестко и бескомпромиссно. Угрожал мне через своих людей, проникал в мой дом, будто был тенью, которая неотступно следит за каждым моим шагом. Его человек ранил меня ножом — я лежала в больнице, думала, что это конец.

Каролина сжала мою руку чуть крепче, и я почувствовала, как внутри меня оттаивает часть того страха, который так долго держал меня в плену.

— А потом что-то изменилось, — продолжила я тихо, — словно лёд начал трескаться. Влад стал другим. Он стал... настоящим. Но я не могу забыть то, что было, и не могу понять, что важнее — его любовь или его ложь.

Каролина посмотрела мне прямо в глаза, и я почувствовала в её взгляде бездонную глубину — словно она видела всю мою боль и сомнения, и не осуждала меня за них.

— А ты... любишь его? — её голос прозвучал так неожиданно, что я вздрогнула.

Это был вопрос, который я боялась услышать и боюсь признать самой себе.

Я отводила взгляд, и сердце колотилось так громко, что, казалось, заглушает все мысли.

— Я не знаю, — прошептала я наконец. — Иногда мне кажется, что да... что эта любовь — единственное, что держит меня на плаву. А иногда — что это только боль и страх.

Каролина мягко улыбнулась, её лицо было полно понимания.

— Любовь — это не только свет и тепло. Иногда она — самый страшный и сложный путь, который мы выбираем сами. Но ты не одна, — сказала она, крепко сжав мою руку. — Мы пройдем его вместе.

Я закрыла глаза и вдохнула глубже, впервые за долгое время почувствовав, что рядом есть кто-то, кто готов не отпускать, даже когда мир вокруг рушится.

Каролина внимательно всмотрелась в моё лицо, потом в бинты на плече. Она всё ещё держала мою руку, как якорь в разбушевавшемся море.

— А теперь... — мягко сказала она, — тебе нужно обезболивающее.

Я тихо вздохнула и покачала головой:

— Не хочу. Не хочу пить таблетки. Они только притупляют... но ничего не лечат.

Каролина фыркнула с еле заметной усмешкой и резко встала с корточек, потянув меня за здоровую руку:

— Какие таблетки? — с хитрой улыбкой произнесла она. — Пошли выпьем.

Я подняла на неё глаза, удивлённо, почти с улыбкой, — и почувствовала, как становится легче. Каролина не пыталась жалеть меня, не засыпала вопросами, не выдавливала сочувствие — она просто была рядом. Уверенно. Живо. По-человечески.

И я, едва сдерживая кривую улыбку, позволила себе подняться с кровати и последовать за ней обратно — туда, где гремела музыка, и, может быть, в бокале вина на одну ночь растворится то, что не поддаётся ни логике, ни таблеткам.