14. Осколки нас
Телефон дрожал в руках, как пойманная птица, бьющаяся о клетку. Громкие, надрывные всхлипы разрывали тишину комнаты, смешиваясь с тяжелым стуком сердца. Вася, свернувшись калачиком на кровати, сжимала трубку так, будто это был последний якорь в бушующем море её боли.
— "Я не могу... я не могу так больше..." — её голос был хрупким, как тонкий лёд, готовый треснуть под тяжестью невыплаканных слёз.
Гудки. Один. Два. Три. Каждый — как удар в грудь.
— Алло? — раздался хриплый, сонный голос Саши, но в нём уже звучала тревога.
— П-приходи... п-пожалуйста... — Вася выдавила из себя, голос дрожал, срывался на истерике, словно её душили невидимые руки.
— Я уже бегу.
***
Саша ворвалась в квартиру через двадцать минут — растрёпанная, в накинутом наспех худи, с мокрыми от дождя волосами, прилипшими к лицу. Она не закрыла за собой дверь, не стряхнула с ботинок воду — просто бросилась внутрь, как ураган, сметающий всё на своём пути.
Вася сидела на полу, обхватив колени, лицо заплаканное, глаза опухшие, красные, будто выжженные огнём страдания.
— Всё, хватит, — Саша присела рядом, не спрашивая, не требуя объяснений, просто обняла её так крепко, словно пыталась склеить своими руками все разбитые части подруги.
Вася разрыдалась снова, вцепившись в Сашу, как тонущий в спасательный круг, её пальцы впились в ткань худи, будто боялись, что та исчезнет, растворится, как последний лучик надежды.
— "Почему? Почему она так поступила? Как можно просто... вычеркнуть меня, будто я никогда не существовала?"— её мысли кружились в голове, как осенние листья, подхваченные холодным ветром.
Саша гладила её по спине, не говоря ни слова, потому что иногда молчание — единственное, что может удержать человека от полного падения в пропасть.
— Она... она даже не проверила, как я... — прошептала Вася, задыхаясь, голос её был похож на шёпот умирающего костра.
— Она идиотка, — коротко бросила Саша, но в этих словах была не только злость, а ещё и бесконечная боль за подругу, которую она не могла защитить.
---
Вася заболела на следующий день.
Температура подскочила под сорок, тело ломило, горло болело так, будто его рвали изнутри раскалёнными щипцами. Но хуже всего была пустота внутри — огромная, чёрная, как беззвёздное небо.
Мама нервно ходила по квартире, поправляла одеяло, приносила чай с мёдом, но её заботливые руки казались такими далёкими, будто за толстым стеклом.
— Доченька, тебе нужно поесть хоть немного... — её голос дрожал, в глазах стоял немой вопрос: "Как так вышло, что я не заметила, как моё солнышко погасло?"
— Не хочу. — Вымолвила сухо Василиса
— "Я ничего не хочу. Ни есть, ни говорить, ни жить... Мне больно дышать. Больно существовать. Почему никто не видит, что я разваливаюсь на куски?"
Саша приходила каждый день после школы. Приносила домашку, рассказывала сплетни, даже пыталась шутить — её шутки были неуклюжими, как первые шаги малыша, но в них была надежда.
Но Вася лишь слабо улыбалась в ответ, и эта улыбка была похожа на последний луч заката перед долгой ночью.
***
Соня не приходила.
Не звонила.
Не писала.
Как будто Романовой и не существовало вовсе — будто их дружба, их смех, их слёзы были просто миражом, рассыпавшимся в песке времени.
Саша, сидя на краю кровати, сжала кулаки так, что кости побелели. В её глазах горел холодный огонь ярости.
— Я убью её.
— Не надо... — прошептала Вася, и в этом шёпоте была вся её сломленная, но всё ещё живая любовь.
— "Я всё ещё люблю её. Сука, я всё ещё люблю её... Даже сейчас. Даже после всего."
Саша вздохнула, потянулась за стаканом воды, но её движения были резкими, будто каждое из них — подавленный крик.
— Ладно. Но когда поправишься, мы с тобой серьёзно поговорим.
***
Через неделю Вася наконец встала с постели.
Она подошла к зеркалу — бледная, с синяками под глазами, но уже не сломленная. В её взгляде, пусть едва заметном, теплилась искра — маленькая, но упрямая.
Телефон лежал на тумбочке. Выключенный.
— Хватит. Хватит ждать уже, Вась
Она медленно провела пальцем по экрану, но не стала включать.
Вместо этого взяла листок и ручку.
"Дорогая Соня..."
Первая строчка. Первый шаг. Первый вдох после долгого утопления.
За окном выглянуло солнце, и его свет, тёплый и живой, упал на бумагу, будто благословляя её на новое начало.