Тишень

Тишень оказался не таким уж и страшным. Безусловно, Хэссий всё ещё вздрагивал каждый раз, когда неожиданно видел среди деревьев этот рогатый череп с чёрными глазницами, но злобы Лесной дух явно не питал. Наоборот, он даже помогал мальчику: например, помог прочистить в доме печь.

— И всё-таки, почему ты такой добрый? — спросил Хэссий, млея от тепла.

— А почему я не могу быть? — если бы у Тишеня было настоящее лицо, то на нём наверняка играла бы улыбка.

Хэссий кивнул и не стал больше расспрашивать. Не только чтобы не тревожить лишний раз духа, но и из-за сочувствия к хрипоте его голоса. Видно, разговаривал он нечасто, а напрягать благодетеля лишний раз не хотелось.

Бабушки в деревне частенько называли Хэссия бедовым ребёнком, когда он в очередной раз залезал, куда не следует, или убегал куда-то, только чтобы потом прийти весь в ссадинах и слёзно просить о заботе. Но он разве виноват в том, что, заигравшись, норовил упасть в овраг или споткнуться о корягу, проехавшись по земле лицом? Верно, не виноват, ведь всё равно развлечений немного сыщешь. Не играть же с игрушками, которых нет. А к обработанным ранам от сердобольных тётушек легко можно получить пирожок или стакан молока, если усердно польстить и похлопать большими глазами.

В лесу его занимал то труд, то наблюдение за природой, а с поселением в домишке — его изучение. Пристройка и правда оказалась крохотной банькой. Там Хэссий смог ополоснуться сам (тёплой, нагретой водой! Стараясь, однако, не смыть знака со лба.) и постирать новую одёжку. В доме ещё обнаружился погреб, заваленный банками-склянками, пустыми горшочками и тряпьём. Интересно, что в его стены оказались вмурованы небольшие узоры из камушков, шириной с ладонь. Неужели какие-то волшебные обереги? Язык чесался от желания расспросить, кто же жил раньше в этом доме, но мальчик сдерживал любопытство.

Ну а когда для исследования остались только лесные просторы…

По громоздкому, на вид тёплому плащу в некоторых местах разрастался вьюнок. На спине, за каскадом белых волос кое-где даже проглядывал мох. Всё ещё решительно непонятно, как же эти раскидистые рога помещаются в небольшой домишко: ясно же видно, какие они большие, прибавляя объёма итак заметному росту.

Тишень остановился. Обернулся назад.

Хэссий стоял и смотрел на него из-под лохматой чёлки, опустив руки по бокам.

Тишень сделал два мелких шага, трава прошелестела от движения. Голова, похожая не то на маску, не то на череп, всё ещё смотрела на мальчика. Хэссий не пошевелился, но взгляда тоже не оторвал. Птицы свистели о своих птичьих делах. Где-то скрипели деревья, пока их кроны продувал ветер. Рядом пищал комар.

Лесной дух отвернулся обратно и пошёл дальше. Вслед за его спиной послышался треск веточек от более мелких, проворных шажков.

Тишень снова обернулся. Хэссий остановился с запозданием на секунду. Дух повернулся уже полностью и присел — Хэссий поспешно посеменил назад и вновь замер. Они молчали какое-то время, глядя друг на друга, пока Тишень медленно не вытащил из-под плаща руку. Ладонь у него была большой, тёмной, когтистой. Когда эта рука всё так же аккуратно потянулась к Хэссию, мальчик вперился в неё взглядом и стал продвигаться назад.

А в следующий момент споткнулся о корягу и громко ойкнул, упав на спину. Тишень вскинул рогатую голову и так и оставил протянутую руку висеть в воздухе, пока Хэссий сердито причитал о лежащих где не попадя ветках и не глядя отмахивался от жужжания рядом. Но источником жужжания оказался жирненький шмель, и заметив его, Хэссий тут же вскочил и с писком умчался Тишеню за спину. Возможно так послышалось, но, кажется, лесной дух тихонько хихикал.

С каждым днём Хэссий становился всё смелее. Он ходил за Тишенем по пятам и порой чуть ли не висел на его плаще. Тишень не только не возражал, но и сам стремился всё больше и больше проводить время с ребёнком.

— Вот это да! — восторженно ахал Хэссий, глядя на землянику, за секунды вырастающую прямо на ладони духа.

Тишень всё так же смотрел пустыми глазницами. Только руку продолжал протягивать, кажется, совсем не испытывая неудобств из-за произрастающих из кожи стебельков и листьев. Выглядело немного жутко, если присматриваться, но ничего не кровоточило. И ягоды получились сочными, сладкими!

А однажды, вернувшись с прогулки за хворостом, Хэссий обнаружил, как Тишень старательно потрошил небольшую мясную тушку. Мальчик сначала замер, перепугавшись, но дух склонил голову вбок поприветствовал его ласковым свистом.

— Заяц. Малютке-человеку надо хорошо кушать, чтобы вырасти! — пояснил он.

Тогда страх Хэссия отступил, сменившись любопытством. Он стал помогать Тишеню в меру своих способностей. В итоге истерзанное мясо выглядело плачевно, к тому же слегка подгорев на огне, но вприкуску с сочной зеленью, опять же предоставленной духом, елось сносно. Главное, что сытно!

— Что будет, когда ты пройдёшь испытание? — спросил Тишень. Сам он от еды отказался. Интересно, мог ли он вообще есть, учитывая отсутствие видимого рта.

— Меня заберут обратно в деревню, и я буду молодцом, — гордо ответил Хэссий. Может, в награду ему построят постоянный дом? Ему понравилось чувствовать себя полноправным хозяином. Пусть даже технически он всё ещё пользовался чужим гостеприимством.

— А-а… Зачем вообще испытание? — вновь невинно поинтересовался дух.

Руки Хэссия замерли.

В голове вновь прозвучал звонкий голос Келла. И шум праздника, с музыкой, хлопками, с треском костра. Вспомнились подслушанные сплетни о нём, подкидыше, увенчанном несчастливыми знаками, как ночное небо звёздами.

Он несмело поднял глаза на Тишеня.

Чудовище ведь здесь. Сидит за одним с ним столом. Ждёт ответа: зачем же какого-то мальчишку привели к нему во владения.

Хэссий опустил голову и промолчал, хмурый и серьёзный. На языке горчило, лоб со смазавшейся меткой чесался. Тишень издал расстроенный, потерянный звук, но не стал больше ничего говорить.

Хэссий отказывался воскрешать в памяти этот разговор, когда на одиннадцатый день вновь вернулся на поляну, где его оставили. Он изо всех сил наслаждался последним днём в полюбившемся лесу. Кувыркался по траве, распугивая кузнечиков, лазал по деревьям, слушал пение птиц. Ничейный дом, ставший ему приютом, был старательно убран и надёжно закрыт. В холщовом мешочке спрятались травы, бурдюк с водой и ткань, которой ему завязывали глаза.

— А ты будешь по мне скучать? А, Тишень? Будешь? — Хэссий бегал перед духом, совершенно ребячливый.

Тишень помедлил с ответом. Потом медленно, громоздко кивнул.

— …Буду.

Голос прозвучал совсем тихо. Ещё тише, чем обычно. Хэссий остановился и на миг ощутил что-то лёгкое и блестящее, оборачивающее сердце. Но когда Тишень попытался протянуть ему руку, инстинктивно отошёл на пару шагов. Всё же от настороженности к этим большим когтям избавиться не удалось. Хэссий смутился собственной реакции и хотел пересилить себя, однако Тишень быстро спрятал руку обратно под плащ.

Вечером они попрощались. Хэссий поклонился и снова поблагодарил лесного духа за помощь.

На ночь мальчик укрылся в заново построенном шалаше. Тот, прошлый, ливня не выдержал. После ночёвок в доме с печью, ещё и закутавшись в ткани, оказалось трудно приспособиться к вновь настигшему ночному холоду, но ничего. Незначительное неудобство.

Утром никто не пришёл.

Солнце едва-едва взошло, и Хэссий позёвывал. Тело само проснулось ни свет ни заря, должно быть, от нервов. Через часок он снова уснул.

Днём никто не пришёл.

Хэссий отказывался думать. Не думай, и не будет больно. Столько времени ещё впереди. Успеется. Нужно отвлечься. Главное не уходить с поляны, чтобы нашли сразу же. С Тишенем было бы веселее, но он сам попросил его не показываться, чтобы не испугать односельчан.

Небо покраснело с приближением заката. Вечер задувал ветер под новенькую, сшитую под него рубаху. Ботинки были такими удобными и служили верой и правдой все эти одиннадцать дней.

Хотелось сорвать их и растоптать.

Хэссий сгорбился в центре поляны, обняв собственные колени и старался выровнять дыхание, но оно, вредное, всё продолжало учащаться. Комары впились в открытые участки кожи. Хэссий с такой силой хлопнул по ним, что стало больно.

Когда до полной темноты осталось всего ничего, он поднялся на подрагивающие ноги и поднял с земли мешок. Совсем лёгкий. Вода в бурдюке давно закончилась, но он не решался отлучаться к ручью. Хэссий вздохнул и сделал шаг.

И побрёл практически наугад, ориентируясь лишь на смутные воспоминания того утра, когда его сюда привели. Получалось плохо. Прошло полчаса, солнце село окончательно. В какой-то момент мальчик сорвался на бег. Не различая дороги, спотыкаясь, продираясь сквозь ветви кустов и ощущая болезненное жжение в груди. Нет никакого обратного пути. А даже если бы и был, даже если он прямо сейчас оказался у кромки леса…

Хэссий сам испугался задушенного воя, что вырвался из него.

— Хэссий? Беда? — вдруг послышалось рядом, а затем оборвалось удивлённым «ох!».

Ребёнок врезался в духа, отшатнулся, выронил мешок. В поле зрения появилась рогатая голова-маска, гладкий череп чудовища, которое всегда жило здесь, и они знали, что оно здесь, и они привели… привели…

Глаза горели. Слёзы заволокли всё вокруг размытой пеленой, и Хэссий, не помня себя, оттолкнул приблизившегося духа и вновь побежал. Темнота вязла среди высоких деревьев, дышать стало невыносимо трудно. Хэссий чувствовал себя будто в толще воды или в глубоком, противном сне.

Он бежал, бежал и бежал, пока невесть как не добрался до знакомого домишки, очертания которого едва проглядывались за слезами. И тут Хэссий споткнулся и упал. Боль глухо стукнула по телу. От детского крика вспорхнули и зашумели ночные птицы. Хэссий, задыхаясь в постепенно стихающих рыданиях, принялся остервенело тереть лоб, желая убрать эту проклятую метку, содрать кожу, если придётся, только бы не стало позорного клейма дурака, поверившего невесть во что!

Сбоку раздался шорох. Мальчик всё же опустил руку и повернулся. Разумеется, он увидел громоздкие зелёные одежды. Прошло некоторое время, прежде чем Тишень осмелился пошевелиться и опустился в сидячее положение.

Хэссий шмыгнул носом и оглядел лесного духа, который должен был стать его смертью. Знал ли Тишень об этом? А вдруг он убьёт его именно сейчас, когда истина вскрылась? В груди заныло.

Тем не менее, Хэссий напрягся и подвинулся ближе. И ещё немного. И упал, обессиленный, прямо на Тишеня, всё ещё замеревшего и даже не дышавшего.

Нос ощутил запах разнотравья и, слегка, пыльной ткани. Хэссий вдохнул поглубже и понял, что так, так устал, и не прочь укутаться в чужой плащ и просто упасть в беспробудный сон. Это была одна из немногих его связных мыслей за последние часы.

Когда вокруг него аккуратно сомкнулись объятия, Хэссий тихо икал от прошедшего плача, постепенно успокаиваясь. Мягко. А веки невыносимо тяжёлые, даже будучи уже закрытыми. Он сглотнул. Горло саднило. Ноги ныли, а пальцы занемели от холода ночного воздуха. Краснота на лбу начала остывать. Тишень стал гладить его затылок, так до невозможности мягко, что просто невыносимо.

Прошло ещё несколько минут, прежде чем тихо сопящий Хэссий заснул.

И не заметил, что гладили его голову вовсе не когти, а бледные человеческие пальцы.