Глава двадцатая
– А зачем тебе, собственно, понадобился Артур? – будничным голосом, будто невзначай, спросил Генри, но язык его тела говорил совсем о другом.
Генри до сих пор крепко сжимал моё запястье, и я едва успевала за его быстрыми шагами.
Я не ответила. Хотя бы потому, что я и сама не особенно понимала, для чего искала Артура. Наверное, отдёрнуть руку сейчас было бы несложно, но я послушно дала довести себя до двери Генри. Пока мы шли, я мысленно проверяла свой внешний вид: во сне никогда нельзя знать наверняка, как ты выглядишь. Итак, причёска – в порядке. Одежда – в порядке. Убрать синяки под глазами – сделано. Убрать очки – сделано. Во сне они всё равно были не нужны, здесь мои глаза и так прекрасно видели. Только вот успокоить пульс у меня не получилось. Я была почти уверена, что Генри слышал, как громко и сильно бьётся моё сердце.
Он отпустил меня и вытащил три ключа, чтобы открыть свою дверь. Взглянув на него, я невольно вспомнила, что Генри подарил мне дубликат одного из ключей. На цепочке, чтобы я могла носить его на шее. Тогда мне показалось, что это так романтично.
Но сейчас я чувствовала, что подобный жест был всего лишь показательным выступлением. Чем мне поможет один ключ, если для того, чтобы зайти в его сны, нужно было воспользоваться всеми тремя?
– Ты идёшь? – Генри уже переступил порог.
Я последовала за ним – и тут же зажмурилась от яркого солнечного света. Мы оказались в каком-то парке с цветущими кустами и деревьями. Стоп, кажется, это был вовсе не парк...
– Кладбище? Какой меткий выбор! – Я поглубже сунула руки в карманы джинсов. Сердце до сих пор билось как сумасшедшее, но в целом мне удалось успокоиться. Никаких слёз, никакого кома в горле, который мешал моему голосу звучать как обычно. – Хотя, с другой стороны, жаль, конечно. Я уже надеялась снова поплавать в джакузи.
– Это был не мой сон, – сказал Генри.
– Ах да, точно – это был сон твоей любимой подруги Би.
– Она мне не любимая и не подруга.
– А кто же? Кузина, с которой тебе удаётся повидаться лишь во сне, потому что в реальной жизни её похитили террористы и вот уже несколько лет она томится в мрачной темнице где-нибудь в Афганистане?
По лицу Генри проскочила улыбка, но он тут же снова стал абсолютно серьёзным.
– Мне жаль, Лив. Представляю, как всё это для тебя выглядело. Но у меня были на то свои причины...
– Как это выглядело? Как бы тебе объяснить... Было похоже на то, что мой парень прыгает в джакузи к голой женщине. – Я оттолкнула его руку, которая, кажется, собиралась погладить меня по щеке.
Генри наморщил лоб.
– Но ты ведь понимаешь, что это всего лишь сон, правда?
– Для этой метёлки-русалки – возможно, но не для тебя.
На короткое время он погрузился в молчание.
– Когда приходишь навестить кого-нибудь в его сне, нужно подстраиваться под обстоятельства, – сказал он затем. – И ничего другого я не сделал. А тебе совершенно не стоило... Что ты вообще там, чёрт возьми, делала?! Зачем ты за мной следила?
У меня просто дух захватило от ярости – так меня разозлил его способ выворачивать факты наизнанку.
– Вопрос в том, насколько быстро ты был готов подстроиться под обстоятельства.
– Нет, вопрос в том, почему ты меня преследовала.
– Я совершенно случайно оказалась невидимой в тот момент, когда... – Я замолчала.
Не собираюсь перед ним оправдываться, ни за что! Я сосредоточенно уставилась в пол, разглядывая ботинки. Как глупо, именно сейчас я почувствовала, что вот-вот разревусь. Лишь через силу, совсем тихо, я сумела задать тот единственный вопрос, который вертелся на языке:
– Что тебе нужно было во сне этой женщины, Генри?
Он ответил не сразу, и я подняла голову, чтобы заглянуть ему в глаза, хотя это и стоило мне больших усилий.
Я так боялась снова увидеть в них это выражение вины. Но на его лице была лишь полная беспомощность.
– Это довольно сложно, – сказал он.
– Объясни мне.
– Есть вещи, которые ты не смогла бы понять, даже если бы захотела.
– И всё же попробуй.
Генри крепко сжал губы.
– Всё дело в том, что мне не хватает опыта в некоторых областях знаний? – вырвалось у меня, и я тут же разозлилась на себя за то, насколько витиевато это прозвучало. Наверное, сейчас самое время нацепить на голову кружевной чепчик или сделать книксен. Даже поговорить о сексе я была не в состоянии. Но обратной дороги уже не было. Я должна довести мысль до конца. – Или речь идёт о каких-нибудь мужских потребностях, о которых мне ничего не известно? – О нет, чем дальше, тем хуже. Я начинала ненавидеть саму себя.
Кажется, во взгляде Генри проскользнуло некоторое замешательство.
– Что? Нет. – Он сделал шаг вперёд, и на этот раз я позволила ему дотронуться до моей щеки. Он осторожно погладил меня от подбородка до виска. – К тебе это вообще не имеет никакого отношения.
– Тогда к чему же? – Я собрала все силы, чтобы не прижаться к его руке, как это всегда проделывал Спот, когда кто-то его гладил.
Но и оттолкнуть его руку я не сумела, хотя это, без сомнения, было бы самым благоразумным поступком с моей стороны.
Он вздохнул.
– Я же сказал: всё сложно. Моя жизнь очень сложна. В ней есть проблемы, решать которые вынужден только я, потому что больше просто некому. – Его пальцы снова заскользили вниз по моей щеке, осторожно и нежно, до самого подбородка. – Тебе этого не понять. В твоей семье один за всех и все за одного, и каждый от чистого сердца желает остальным счастья. У нас всё по-другому. Мой папа... Скажем так... Он немного забыл о своих отцовских обязанностях. И мне было бы на это наплевать, если бы речь шла лишь о его встречах с нами. Хотя Мило и Эми каждый раз остаются с разбитым сердцем после очередных пропущенных папой выходных. Но допустить, чтобы на карте стояло наше будущее, я не могу. Он называет это бизнесом, но на самом деле он занимается лишь тем, что транжирит огромные суммы денег. И деньги эти принадлежат вовсе не ему, а Мило, Эми и мне. Мой дедушка назначил его управляющим до тех пор, пока мы не достигнем совершеннолетия. Я-то проживу и без этих денег, а вот Мило вряд ли кто-нибудь захочет платить стипендию. Ему дедушкины сбережения в будущем очень пригодятся.
Едва дыша, я напряжённо вслушивалась в каждое слово. Понятное дело, я не решалась прервать Генри и объявить, что я пока не вижу связи между событиями прошлой ночи и его рассказом.
– Мой дедушка умер четыре года назад. Он прекрасно понимал, что случится, если все деньги он завещает отцу. – Кивком Генри указал на могильную плиту у себя за спиной, и я содрогнулась.
Мне стало как-то жутко, после того как я прочитала имя, высеченное на камне: «Генри Гарпер – любимый муж и отец». И лишь увидев год рождения, я поняла, что Генри назвали в честь дедушки.
– Поэтому он назначил его всего лишь управляющим средствами. Это должно было обезопасить наше будущее. Ведь он знал также, что моя мама... что она не в состоянии... позаботиться. – Паузы между словами становились всё длиннее, и вот Генри погрузился в задумчивое молчание.
– Я знаю, – прошептала я.
Вот в этом была моя роковая ошибка. Генри перестал меня гладить и наморщил лоб:
– Что ты знаешь?
– Что у твоей мамы есть некоторые сложности, – сказала я.
– Да это ты очень мягко выразилась. – Он сделал шаг назад. – Прочитала об этом в блоге Леди Тайны?
– Нет, представь себе, иногда я обхожусь и без него. Это стало понятно из наших с тобой разговоров, да и, кроме того, Грейсон мне немного... – О нет! Кажется, я только что заложила его лучшего друга. – Намекнул, – неуверенно закончила я.
– Ах вот как? – Генри скрестил руки на груди и прислонился к могильной плите некого Альфонса Г. Оппенгеймера.
– Он лишь хотел помочь. Пробудить во мне сострадание... – поспешно пробормотала я.
– И как? Пробудил? Сострадаешь?
Кроме насмешки в голосе Генри сквозило нечто иное, определить, что именно, я не могла. Обида? Ярость?
– Да, – сказала я, прекрасно понимая, что именно этого он сейчас слышать не хотел.
И действительно, Генри издал безрадостный смешок, перепрыгнул через могилу Альфонса Г. Оппенгеймера и приземлился на следующую широкую плиту из белого мрамора.
– Как же я благодарен Грейсону! Сочувствие – прекрасная основа для крепких отношений.
На какой-то момент я замешкалась, но затем последовала за ним. На могилы я старалась не наступать, хотя в общем-то во сне это было необязательно и меня совершенно не волновало, затопчу ли я случайно воображаемые фиалки на могиле Альфонса Г. Оппенгеймера.
Когда я приблизилась к Генри, он даже не взглянул на меня. Что ж, он разозлился, потому что я ему посочувствовала. Честно говоря, вряд ли на свете нашёлся бы хоть один человек, который в подобной ситуации испытывал бы другие эмоции. Как Генри вообще мог меня в этом обвинять?
– Никогда раньше ты не делился со мной ничем личным, – медленно сказала я. – Ты заметил? Это впервые.
Ответа не последовало. Ясно, моего сострадания ему не нужно. Я глубоко вздохнула. Ладно, окажу ему эту услугу. Я изменила тон:
– Не хочу показаться неблагодарной, но я всё же не совсем понимаю, где связь между твоей историей и дамой в джакузи. Не мог бы ты чуть поподробнее остановиться на этом моменте.
Губы Генри растянулись в саркастической усмешке.
– Ну я же говорил, ты этого не поймёшь. – Он снова скрестил руки на груди, и теперь я приняла такую же позу.
– Я всё ломала голову, прикидывала и так и сяк, но вот никак не пойму, как семейные обстоятельства принуждают тебя... э-э-э... флиртовать с голой женщиной. И естественно, я задаю себе вопрос: что бы ты ещё сделал, если бы я не плюхнулась в джакузи между вами.
Генри чуть прищурил глаза.
– Всё, что было необходимо, – тихо, но уверенно сказал он. – Мне жаль, если тебя это обижает. Но я чётко различаю, где сон, а где реальность. А вот ты, кажется, нет.
Я, оторопев, уставилась на него:
– Что-что? Генри, серьёзно, что бы ты сделал, если бы во сне я стала крутить с кем-то роман?
Генри пожал плечами. Если раньше выражение его лица отображало всю гамму эмоций, то сейчас взгляд его стал совершенно непроницаемым. Будто маска.
– Что ж, во-первых, я бы об этом и не узнал, потому что не стал бы шпионить за тобой, словно ревнивый дракон, а во-вторых, мне кажется вполне нормальным сохранять хоть парочку тайн в любых отношениях. Иначе эти отношения становятся такими... скучными.
Я прикусила губу:
– Понимаю.
Прежде всего, я понимала, что он делает это нарочно. Вот только я совершенно не знала – зачем. Всего несколько минут назад мне казалось, что мы движемся к примирению. А сейчас он будто хотел любым способом от меня избавиться. Это было ни капли на него не похоже. Что-то здесь явно не так.
– Тогда наши представления о том, какими должны быть отношения, полностью противоположны, – тихо сказала я.
Он кивнул:
– Да, боюсь, ты права.
Какое-то время мы молча глядели друг другу в глаза, а затем он тихо сказал:
– Ты мне действительно очень нравишься, Лив, но в моей жизни есть вещи, которые тебя не касаются.
– Одна из них – это, например, Би в джакузи?
– Например, да.
Я вдруг почувствовала полное спокойствие. Сочувствие, страх, гнев – ничего не осталось. Как будто внутри меня кто-то разом задул все свечи.
– Хорошо, что мы об этом поговорили, – сказала я и чуть не процитировала одну из мудростей мистера Ву: «Когда нет единства в основных вопросах, строить планы бессмысленно».
На этот раз изречение моего учителя подходило просто прекрасно. Но я его всё равно не произнесла.
– Что ж, тогда между нами всё кончено? – спросил Генри.
Я кивнула:
– Да, тогда между нами всё кончено. Если это то, чего ты хочешь.
Даже теперь лицо Генри не дрогнуло. Он едва глядел в мою сторону. Я отвернулась и поискала дверь в коридор. Она находилась впереди, возле цветущей вишни. Как мило со стороны Генри, что он решил порвать со мной на таком прелестном весеннем фоне. Или, скорее, решил вынудить меня с ним порвать. Не хватало лишь подходящего музыкального сопровождения. Пока я шла к двери, мне казалось, что колени вот-вот подкосятся и я с безутешным плачем рухну на землю. Но ничего подобного не произошло. Слёзы исчезли. Всё внутри превратилось в большую чёрную дыру.
Переступая через порог, я не могла устоять перед искушением, и оглянулась. Генри так и не сдвинулся с места. Он сидел на мраморной плите так неподвижно, будто и сам был высечен из мрамора.