ИМПЕРАТРИЦА

   ЛИСА.
Прочитав сообщение Кристен, я пытаюсь дозвониться до мамы, но ее телефон постоянно переключается на голосовую почту.
   
Когда раздается гудок, я бормочу:
— Мам! Возьми трубку! Боже мой, — выдыхаю я и провожу рукой по волосам. — Дай мне знать, если с тобой все в порядке. Я в особняке Чонгука и понятия не имею, что делать. Его дом расположен на склоне холма, и тут есть частный пляж. Я даже не знаю, как мы доехали сюда, потому что была слишком шокирована происходящим. Позвони мне, как только получишь это сообщение.
   
Этого не может быть!
Ощущая приступ клаустрофобии, я бросаюсь к стеклянным дверям и несколько секунд борюсь с замком. Когда мне наконец удается открыть двери, я выбегаю на балкон и хватаюсь за перила. Я судорожно вдыхаю соленый воздух, а мой взгляд скользит по волнам, разбивающимся о скалы подо мной.
Я поворачиваю голову направо и смотрю на частный пляж, расположившийся между скалами и особняком. Я также вижу часть веранды и бассейна.
Шум и запахи океана и пляжа успокаивают меня, пока я снова не начинаю ясно мыслить.
Просто делай все постепенно.
Я должна пережить следующие двадцать четыре часа.
Может, гнев Чонгука утихнет, и мне удастся нормально поговорить с ним.
Меня снова охватывает приступ клаустрофобии, и я иду в спальню.
Это не какой-то дарк роман. Это реальная жизнь, и Чонгук не может просто взять и заставить меня выйти за него замуж. Есть закон и порядок. Мама обратится в посольство.
Поднеся дрожащую руку к лицу, я прижимаю ладонь ко лбу, пока мысли вихрем проносятся в моей голове.
Я не могу поверить во все, что произошло сегодня.
Чонгук выстрелил в Лучано. Дважды!
А вся эта кровь на руках и шее Чонгука? Не думаю, что это была его кровь. Не похоже, чтобы он был ранен, значит, это была чья-то чужая кровь.
Боже.
По спине у меня снова пробегает холодок, поэтому я подхожу к своему багажу и достаю кардиган. Надев его, я оглядываю большую комнату, которая на неопределенное время станет моей тюремной камерой.
Дерьмо.
События прошедшего дня прокручиваются у меня в голове, и я опускаюсь на край кровати. Тупо глядя перед собой, я пытаюсь осмыслить все это.
   
— Пойдем на кухню, — внезапно говорит Чонгук из открытого дверного проема, пугая меня до смерти.
   
Крик срывается с моих губ, когда я вскакиваю на ноги, сжимая руки в кулаки.
Господи. Мое сердце.
Затем мой взгляд останавливается на нем, и, хотя я ужасно боюсь этого человека, я не могу игнорировать то, как привлекательно он сейчас выглядит. Это чертовски выбивает из колеи.
Его влажные волосы зачесаны назад, а на коже не осталось и следа крови. Черная рубашка с закатанными рукавами и подходящие к ней брюки слишком хорошо подчеркивают его мощное тело.
   
Когда я молча смотрю на него, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле, он спрашивает:
— Ты меня слышала?
   
Обхватив себя руками за талию, я неуверенно киваю ему.
Чонгук исчезает в коридоре, и мне ничего не остается, кроме как неохотно последовать за ним.
    Особняк настолько большой, что наши шаги эхом разносятся по нему, а от холодности Чонгука воздух кажется еще холоднее, чем есть на самом деле. Я потираю руки ладонями, пытаясь согреться, не сводя глаз с пистолета, засунутого за пояс его брюк.
   
Когда мы заходим на кухню, мой взгляд сразу же падает на набор ножей. В ту же секунду, как я думаю о том, чтобы взять один из них, я отказываюсь от этой идеи, потому что у меня не хватит духу убить кого-то. Кроме того, одному Богу известно, что Чонгук сделает с моей семьей, если я нападу на него.
Чувствуя себя совершенно не в своей тарелке, я наблюдаю, как он достает ингредиенты. Он начинает готовить ужин, и вид того, как он занимается чем-то таким обыденным, делает его менее устрашающим.
Затем он хватает нож и меня охватывает дрожь.
   
Не удостоив меня взглядом, он приказывает:
— Расскажи мне о себе.
   
Мое сердцебиение снова учащается, и я говорю единственное, что приходит на ум.
   
— Я в Италии на каникулах. У меня дома есть своя жизнь. Отпусти нас с мамой. — Мой подбородок дрожит. — Мы никому не расскажем о том, что сегодня произошло.
   
Он нарезает связку грибов, а затем переводит взгляд на меня. Ножом он указывает на табурет у островка, предлагая мне сесть, и спрашивает:
— И что, по-твоему, сегодня произошло?
   
Я хмурюсь и осторожно перехожу на другую сторону островка, чтобы мраморная плита оказалась между нами.
Чонгук начинает нарезать ветчину маленькими кубиками, а я с трудом проглатываю комок в горле.
   
— Что-то произошло между тобой, моим дядей, и Лучано.
   
Покончив с нарезкой, он откладывает нож и опирается руками о мраморную столешницу. От этого мышцы на его предплечьях напрягаются, а под кожей проступают вены.
Перестань замечать, какой он сексуальный! Он опасен.
Я оглядываю просторную кухню, чтобы не пялиться на него. Благодаря тому, что на белых кухонных шкафчиках установлены стеклянные панели, я могу разглядеть, где хранятся чашки, стаканы и тарелки. Вся бытовая техника выглядит ультрасовременной.
Мой отец зарабатывал на жизнь продажей автомобилей, а мама была домохозяйкой. Жили мы небогато, но у нас всегда была еда и хватало денег на оплату счетов.
И так понятно, что Чонгук неприлично богат, и от этого он кажется еще более устрашающим.
   
— Ты знаешь, кто я? — спрашивает он.
Качая головой, я снова смотрю на него.
— Чонгук Чон, — бормочет он холодным и низким, как глубины темного океана, тоном. — Я глава мафии.
   
Мои губы приоткрываются в шокированном вздохе, и когда его слова доходят до меня, страх, который я испытывала, превращается в нечто неузнаваемое.
О. Боже. Мой.
Когда я просто смотрю на него, открыв рот, он наклоняет голову.
   
— Судя по удивлению на твоем лице, полагаю, ты не лгала, когда сказала, что не знаешь, кто я такой.
   
Мафия, насколько мне известно, кишит картелями, наркоторговцами и бандами. Все они – преступники, действующие вне закона.
Я сильно дрожу, не в силах произнести ни слова в ответ.
Чонгук продолжает готовить, достав кастрюлю из ящика рядом с плитой. Он наливает в нее воды и добавляет немного оливкового масла, после чего ставит на плиту.
Он бросает на меня взгляд, открывая упаковку феттучини.
   
— Мне тридцать три, и на самом деле я никогда не собирался жениться.
   
Я прижимаю руку к скручивающемуся животу, и высовываю язык, чтобы смочить пересохшие губы.
   
— Тогда зачем заставлять меня выходить за тебя замуж?
   
Его взгляд снова останавливается на мне, и он смотрит так долго, что когда он наконец отвечает, я уже нахожусь на грани нервного срыва.
   
— В тебе есть что-то такое, что я не могу игнорировать.
   
Мой голос дрожит.
— Что?
   
Между его бровями появляется морщинка.
— Пока не знаю. — Повернувшись, он достает из ящика сковороду и тоже ставит ее на плиту.
   
Я наблюдаю, как он готовит сливочно-сырный соус, и вздрагиваю от испуга, когда он спрашивает:
— Какой ты человек?
   
— Я... я не знаю. — Я крепко обхватываю себя руками за талию и сутулюсь.
   
Чонгук усмехается.
— Ты не знаешь, какой ты человек?
   
— Я не знаю, как ответить на этот вопрос. — Честно говоря, очень тяжело поддерживать разговор с этим жестоким человеком.
   
— Какие у тебя хобби?
   
— Чтение.
   
— А кем ты работаешь? — Он снова усмехается, а затем поправляет себя. — Работала.
   
— Я еще не начала работать, — признаюсь я, чувствуя себя неловко, рассказывая ему о себе.
Чонгук снова бросает на меня взгляд, добавляя феттучини в кипящую воду.
   
— Ты училась?
   
— Да, — бормочу я. — На факультете бизнес-менеджмента.
   
Он выгибает бровь, глядя на меня.
— Этим ты хочешь заниматься?
   
Я просто пожимаю плечами.
   
— Поскольку ты станешь моей женой, тебе не придется работать.
   
Боже. Его жена.
Его слова словно сковывают мои запястья, и я закрываю глаза, чувствуя, как безнадежность сжимает мою грудь.
   
— Пожалуйста, — шепчу я, открывая глаза и бросая на него умоляющий взгляд. — Я никому не скажу.
   
Чонгук добавляет грибы и ветчину в соус, затем поворачивается и прислоняется спиной к стойке. Скрестив руки на груди, он снова пристально смотрит на меня.
Я не могу сдержать слез, которые катятся по моим щекам. Вытирая их кончиками пальцев, я добавляю:
— Я просто хочу вернуться домой со своей мамой.
   
Он наклоняет голову, его лицо мрачнеет.
— Разве похоже, что мне есть дело до того, чего ты хочешь?
   
Нет. Что еще больше сбивает меня с толку.
   
— Я не понимаю, почему ты вообще хочешь жениться на мне, — говорю я хриплым голосом.
   
— Не ты одна не понимаешь этого, principessa. — На его красивом лице мелькает раздражение. — Просто в тебе есть что-то, чего я не могу понять.
   
— Серьезно? — восклицаю я. — Это безумие. Ты готов разрушить мою жизнь из-за того, чего не можешь понять? Ты что, с ума сошел?
   
Он прищуривается, глядя на меня, и от этого по мне прокатывается волна страха.
   
— Осторожно, principessa. Я не люблю, когда люди повышают на меня голос.
   
Я качаю головой, опуская плечи.
Чонгук отталкивается от стойки, и моя спина мгновенно напрягается. Когда он медленно обходит островок, я чуть приподнимаюсь с табурета. Каждый мускул в моем теле начинает дрожать, а желание убежать становится невыносимым.
Когда он оказывается в нескольких футах от меня, я бросаюсь прочь, но не успеваю сделать и трех шагов, как его рука обвивается вокруг меня. Я вскрикиваю, когда он притягивает меня к себе, и моя спина врезается в его грудь.
Другой рукой он сжимает мое горло, и я быстро хватаю его за запястье.
   
— Ш-ш-ш... — От звука, раздающегося у самого уха, у меня мурашки бегут по коже. Я слышу, как он делает глубокий вдох, а затем его голос рокочет мне в шею, когда он говорит:
— Может быть, я правда сошел с ума. — Его губы скользят по моей коже, вызывая сильное покалывание. — Может быть, это что-то, чего я не могу понять, и сводит меня с ума.
   
Боже.
Я всхлипываю, цепляясь за его запястье, изо всех сил стараясь не обращать внимания на приятный запах его древесного одеколона и тепло его тела позади меня.
Хватка Чонгука на моем горле ослабевает, и пару секунд он нежно поглаживает мою кожу, после чего резко отстраняется. Я отскакиваю на безопасное расстояние, а затем разворачиваюсь и смотрю на него. Я кладу руку на горло, где все еще ощущается его прикосновение, пока моя грудь тяжело вздымается от учащенного дыхания.
Его глаза темны и холодны, как сухой лед.
   
— По крайней мере, рядом со мной будет красивая женщина. Такие люди, как я, женились и на гораздо меньшем.
   
Атмосфера между нами становится невыносимо напряженной, и я понимаю, что никакие мольбы не заставят его передумать. Он твердо намерен жениться на мне.
Он похлопывает по табурету.
   
— Садись. Еда почти готова.
   
Все еще хриплым голосом я бормочу:
— Я не голодна.
   
Чонгук возвращается к плите и, поднимая кастрюлю, чтобы слить из нее воду, говорит:
— Могу тебя заверить, что от голода ты точно не умрешь. — Он переводит взгляд на меня. — Сядь, Лиса!
   
Я вздрагиваю от опасности, таящейся в его словах, и возвращаюсь к кухонному островку. Я сажусь и снова обнимаю себя за талию.
Я закрываю глаза, и осознание того, в какую беду я вляпалась, тяжелым камнем оседает у меня в животе.
Чонгук заставит меня выйти за него замуж.
Он, вероятно, заставит меня заняться с ним сексом.
Из меня вот-вот вырвется рыдание.
Он подчинит меня своей воле, и моя жизнь больше никогда не будет принадлежать мне.
После нескольких очень напряженных минут он ставит передо мной тарелку и пододвигает ко мне нож и вилку, а сам садится напротив.
   
— Ешь, — бормочет он, прежде чем отправить в рот кусочек Альфредо.
   
Моя рука так сильно дрожит, что я не могу скрыть этого от Чонгука, когда беру вилку.
Он смотрит, как я откусываю и проглатываю кусочек, а затем говорит:
— Вернемся к тому, чтобы узнать друг друга получше.
   
Это последнее, чего я хочу. Чем меньше я о нем знаю, тем лучше для меня.
   
— В Америке ты оставила какого-то парня с разбитым сердцем?
   
Услышав его вопрос, я пару секунд смотрю на свою еду, которая оказалась на удивление очень вкусной.
   
— Что ты имеешь в виду?
   
— У тебя был парень?
   
Я цинично смеюсь, покачав головой.
— Значит, если бы у меня был парень, ты бы просто ожидал, что я его брошу?
   
— Естественно, — бормочет он невозмутимым тоном.
   
Этот человек просто невозможен!
Несмотря на то, что я напугана, в моей груди все еще клокочет гнев, и я бормочу презрительным тоном:
— Нет, у меня нет парня.
   
Чонгук осматривает мое лицо, и его предупреждающий взгляд говорит мне следить за своим тоном.
   
— Ты девственница?
   
От его неуместного вопроса мои брови взлетают вверх, а губы приоткрываются. Я смотрю на него несколько секунд, после чего откладываю вилку и встаю.
   
— Сядь! — приказывает он угрожающе спокойным тоном, от которого волоски у меня на затылке встают дыбом.
Я стискиваю зубы и не отрываю глаз от мраморной столешницы светло-коричневого и бежевого цвета, делая то, что мне говорят.
— Отвечай, — требует он.
   
— Нет, не девственница, — выдавливаю я из себя. Мой гнев берет верх, и я ворчу: — Семь месяцев назад я разорвала отношения, которые длились четыре года, и я скорее вернусь к своему бывшему-изменнику, чем проведу с тобой еще хоть секунду.
   
Чонгук наклоняет голову и слегка хмурится.
— Твой бывший изменял тебе?
   
Я закатываю глаза, тяжело вздыхаю и, взяв вилку, продолжаю есть.
   
— Ну, этот идиот сам виноват, что потерял тебя. -
Я проглатываю сливочную пасту, затем сверлю Чонгук взглядом.
   
— Может, он и идиот, но, по крайней мере, он не угрожает убить меня и мою семью.
   
— И тем не менее именно из-за твоей семьи погиб один из моих людей, — отвечает Чонгук мрачным тоном. Когда я перевожу взгляд на него, он продолжает: — Доедай. Мне нужно пойти выразить соболезнования его вдове и навестить еще двух человек в больнице.
   
Мое сердце сжимается в груди, и я хочу выразить соболезнования, но подавляю это желание и сосредотачиваюсь на еде, чтобы поскорее вернуться в свою спальню.
Если повезет, мне не придется общаться с Чонгуком до конца дня.