13. Меч Ветра «Сэйр-Ал»
Поместье Айреттов находилось чуть в стороне от города — в Иннарии много, кто предпочитал жить именно так, подальше от шумных улиц и торговых площадей. Мы шли по широкой дороге, вымощенной светлым камнем, и вскоре перед глазами открылись высокие ворота с узорами в виде переплетающихся вихрей. На их поверхности магия мягко переливалась — каждая линия орнамента будто дышала воздухом.
— Неплохо, — хмыкнула Мэйлинн, поднимая голову вверх. — Я ожидала что-то... более строгого стиля.
— Это мама настояла, — тихо ответила я. — Папа бы поставил просто голые стены и колючую проволоку из ветра.
Мы обе рассмеялись, и в этот момент створки ворот бесшумно разъехались. Навстречу нам вылетел лёгкий поток воздуха, будто проверяя, кто идёт. Я узнала знакомое прикосновение: папина защита.
За воротами начинался длинный подъезд к дому, обсаженный тонкими деревьями, которые росли так ровно, словно их подстёгивала невидимая рука. Ветки чуть шелестели, создавая ритм шагам. Вскоре показался сам дом — высокий, светлый, словно выточенный из единого куска камня. Башни поднимались к небу, их вершины терялись среди облаков, окна были узкие, но многочисленные, а над входом сиял герб рода Айреттов: круг, разорванный на несколько частей, где все линии снова сходились в центре.
— Впечатляет, — признала Мэйлинн, замедлив шаг. — Даже слишком.
У входа нас уже ждали родители. Папа стоял прямо, как всегда, в длинной мантии цвета облака, с серебряной застёжкой на груди. Его волосы, тоже белые, развевались, хотя ветра вокруг не было. Взгляд был строгий, внимательный, изучающий.
— Мелисса, — только и сказал он, и в этом слове было больше, чем в любом объятии.
— Папа, — я наклонила голову, чувствуя, как привычная тяжесть легла на плечи.
Рядом с ним стояла мама. Совсем другая: её улыбка была мягкой, глаза сияли тёплым зелёным светом — редкость для магов воздуха. Она всегда казалась мне человеком, который приносит в дом равновесие после отцовской строгости. Она подошла ближе, коснулась моей щеки ладонью.
— Ты сильно изменилась, девочка, — сказала она. — И... похорошела.
Я смутилась и только кивнула.
— А это твоя подруга? — мама перевела взгляд на Мэйлинн, и её лицо озарила лёгкая улыбка.
— Да, — поспешила я сказать. — Мэйлинн, маг воды. Мы учимся вместе.
— Очень рада, — мама протянула руку. — Уж поверь, с нашей дочерью не так просто ужиться.
— О, я знаю, — невозмутимо ответила Мэйлинн, пожимая руку, и мы все рассмеялись.
Даже папа позволил себе уголок улыбки. Хотя он всегда держался строго и невозмутимо, его лицо словно было вырезано из камня, а каждое слово звучало как закон, я знала — за этой суровостью скрывалась бесконечная преданность. Он никогда не говорил громких фраз, не бросался заверениями, но я была уверена: в любую секунду могу опереться на него. Каким бы сильным и непреклонным он ни казался для остальных, для меня он оставался человеком, который всегда встанет рядом, даже если весь мир будет против.
Единственная дочка — и его самая большая слабость...
Дом внутри поражал своей прохладной чистотой. Высокие своды, узкие коридоры, лестницы, уходящие куда-то вверх и вниз. Казалось, что сам воздух здесь был гуще и плотнее, чем снаружи: стены словно пропитаны стихией. В гостиной, куда нас провели, стояли строгие кресла с серебряными узорами, длинный стол, покрытый белой скатертью, и лёгкие занавеси, постоянно колыхавшиеся, даже если окна были закрыты.
За ужином дом наполнился тем особым уютом, который я всегда помнила из детства. Большая дубовая столешница, отполированная годами, пахла деревом и пряностями, а над ней висели канделябры, в которых мягко пылали огненные шары — работа мамы, её магия огня всегда казалась мне теплее и мягче, чем у других.
Мама ходила между кухней и залом с такой ловкостью, будто время здесь остановилось: миски с тушёными овощами, запечённая рыба с тонкой хрустящей корочкой, хлеб, испечённый прямо утром — всё это появлялось перед нами одно за другим. Она улыбалась, то поправляя мне локон, выбившийся из косы, то накладывая отцу ещё одну порцию, несмотря на его строгое «достаточно».
— Ты совсем похудела, — наконец сказала она, вглядываясь в меня так, будто пыталась разглядеть каждую черту. — В Академии кормят, или ты всё время пропадаешь на тренировках?
— Кормят, — усмехнулась я, отламывая кусок хлеба. — Просто вечно бегаю, учусь, занимаюсь.
— Вот именно, — подала голос Мэйлинн, которая сидела рядом и выглядела почти домашней в этом доме, словно бывала здесь всегда. — Она ещё и ночью умудряется влезать в неприятности.
Папа чуть заметно поднял бровь, но не спросил ничего. Его молчаливые взгляды всегда значили больше, чем любые слова.
Мама покачала головой, но её глаза смеялись:
— Та же самая Мелисса, что и десять лет назад: неугомонная и упрямая.
Я почувствовала, как сердце неприятно кольнуло. Десять лет назад я была той самой девчонкой, которая верила, что мир прост и понятен, что родители всегда будут рядом, что магия — лишь инструмент для учёбы и будущей службы. Но теперь я знала слишком многое. И всё же... этот дом делал вид, что ничего не изменилось.
— В Иннарии было трудно? — вдруг спросил папа, и я чуть не поперхнулась.
Я почувствовала, как Мэйлинн напряглась рядом. Но я собралась и спокойно ответила:
— Трудно, но интересно. Мы многое узнали.
Папа кивнул, не задавая лишних вопросов. Но его взгляд задержался на мне дольше, чем обычно.
Мы ели, болтали о пустяках, Мэйлинн рассказывала про Сайрису и то, как её отец однажды заблудился в собственных архивах, а мама смеялась так искренне, что у меня на миг сжалось горло. Всё это казалось ненастоящим — слишком правильным, слишком тихим. И всё же я впервые за долгие месяцы почувствовала, что мне действительно тепло. Дом не задавал лишних вопросов. Дом принимал меня такой, какой я была.
После ужина мы с папой стояли у окна. Внизу раскинулись поля Иннарии, лёгкий ветер колыхал траву, и казалось, что мир здесь был таким спокойным и далёким от бурь, которые носились у нас внутри.
Я коснулась ладонью холодного стекла, будто хотела убедиться, что всё это — не иллюзия, не сон. Дом, в котором я выросла, всегда имел особое свойство: стоило оказаться здесь, и шум Академии, вечные споры с Районом, тайны башни, опасные открытия — всё это отодвигалось на второй план.
— А знаешь, — тихо сказала я, не отрывая взгляда от горизонтальной линии, где небо встречалось с землёй, — иногда мне кажется, что я слишком сильно изменилась. Что девочка, которая бегала босиком по этим полям, давно исчезла.
Папа не любил перебивать мои размышления и давал возможность договорить до конца. Только спустя мгновение ответил своим ровным, спокойным голосом:
— Ты не изменилась. Ты просто выросла. Но внутри ты всё та же — упрямица, которая не сдаётся, пока не добьётся своего.
Я усмехнулась, но улыбка получилась немного печальной.
— Значит, даже если я однажды решу свернуть с привычного пути... даже если сделаю что-то, что не понравится Совету или... — я запнулась, подбирая слова, — или миру, ты всё равно будешь на моей стороне?
Отец посмотрел прямо на меня, и в его взгляде было то самое, что я всегда искала в моменты сомнений — тихая, непоколебимая уверенность.
— Всегда.
Мы стояли так ещё какое-то время, пока сумерки не окрасили поля в золотисто-розовый оттенок. Внутри меня впервые за долгое время воцарился покой. Пусть он и был хрупким, как тонкое стекло, но именно такие минуты давали силы продолжать.
Позже, когда папа с Мэйлинн увлеклись разговором о старых хрониках и последних новостях Совета, мама мягко положила ладонь мне на плечо и чуть наклонилась:
— Поможешь мне на кухне?
Это не был вопрос. Я знала эту её интонацию слишком хорошо. В детстве именно с неё начинались все самые серьёзные разговоры.
Кухня встретила нас запахом печёных яблок и корицы, которые мама держала в запасе «на случай гостей». Она привычно убрала волосы в пучок, подвязала фартук и стала неторопливо собирать грязную посуду, хотя у нас всегда были чары для уборки. Она делала это специально — чтобы дать себе время подобрать слова.
— Ты изменилась, Мелисса, — сказала она наконец, не глядя на меня, но я почувствовала, как каждое слово тянет за собой целый ворох её мыслей. — Стала взрослее. Серьёзнее. Даже глаза у тебя другие — раньше в них только ветер был, а теперь в них буря.
Я прикусила губу, не зная, что ответить.
Она отложила тарелку, вытерла руки о фартук и развернулась ко мне:
— Скажи мне честно, доченька. Как у тебя там дела? Не как в письмах. А по-настоящему.
Я вдруг ощутила, как внутри что-то сжалось. Слова сами рвались наружу, но я понимала — стоит только приоткрыть дверь, и всё, что я скрываю, выльется рекой. А я не могла. Не сейчас.
— У меня... нормально, — выдохнула я. — Учусь, тренируюсь. Иногда трудно. Но это нормально.
Мама всмотрелась в меня, и я почувствовала себя снова маленькой, пойманной на какой-то детской шалости. Она ничего не сказала, но её тёплые ладони легли на мои руки.
— Я знаю, что ты многое не говоришь. Но запомни: какой бы сильной ты ни была, у тебя всегда есть дом. Всегда есть мы.
Я едва не расплакалась, но сдержалась. Улыбнулась, хоть и криво.
— Знаю, мама.
Она тоже улыбнулась, но потом хитро прищурилась.
— А теперь скажи: есть ли в Академии кто-то, кто тебе дорог?
— Мама! — я чуть не выронила кружку, которую мыла. — Серьёзно?
Она рассмеялась — звонко, почти девчачье.
— Ну а что? Ты уже взрослая. Вдруг я скоро стану бабушкой.
Я замерла, покраснев, и только пробормотала:
— Нет у меня никого. И... я не об этом сейчас думаю.
Мама вздохнула, но её улыбка стала мягче:
— Ладно. Когда придёт время — сама расскажешь.
Она вернулась к посуде, а я стояла рядом и думала: если бы она знала хотя бы половину того, что я скрываю, — вряд ли задала бы такой вопрос.
***
Мы с Мэйлинн уже собирались подняться к себе, когда папа вдруг остановил нас у подножия лестницы. Его голос был негромким, но твёрдым, и в нём слышалось то особое напряжение, которое всегда предшествовало чему-то важному:
— Подождите. Есть кое-что, что вы должны увидеть.
Я замерла. В груди будто отозвался знакомый холодок, тот самый, что появлялся всякий раз, когда ощущала дыхание тайны. Мэйлинн вопросительно посмотрела на меня, но я лишь пожала плечами. Папа взял факел — не зажжённый, но тут же коснулся его пальцами, и огонь вспыхнул ровным чистым пламенем. При этом он выглядел так спокойно, словно делал обычное домашнее дело, а не готовился провести нас туда, куда посторонних не водили.
— Следуйте за мной, — сказал он.
Мама замыкала шествие, её шаги были почти бесшумны, а на лице читалось что-то между тревогой и гордостью.
Мы вошли в узкий коридор, скрытый за дверцей в стене подвала. Дверь эта казалась частью каменной кладки, и я никогда бы не догадалась, что она существует. Каменные стены коридора были грубо обтёсаны, кое-где на них виднелись старые знаки защиты — часть я узнала, часть была совсем незнакома. С потолка свисали корни старых деревьев, и казалось, что сама земля сдерживает дыхание, пропуская нас вглубь.
Мы шли долго, сворачивая то налево, то направо, а шаги гулко отдавались эхом. Воздух становился прохладнее, но всё время оставался удивительно лёгким, словно ветер каким-то образом проникал даже сюда.
Наконец, папа остановился перед аркой, сложенной из светлого камня. Она выглядела так, будто её вырезали не человеческие руки, а сами стихии. На ней были выгравированы символы воздуха, линии спиралями уходили ввысь и исчезали в каменном потолке.
Папа протянул руку — ветер мгновенно откликнулся, и арка вспыхнула мягким голубым сиянием. Мы вошли.
Комната оказалась круглой, не слишком большой, но каждая деталь здесь дышала древностью и силой. В центре, словно на пьедестале, стояла прозрачная оболочка, внутри которой парил меч. Он был заключён в тонкую завесу ветра — ограждение, которое мягко колыхалось и переливалось в свете факела, словно живое.
Меч Ветра. Сэйр-Ал.
Я невольно затаила дыхание. Лезвие казалось сделанным из самого воздуха, оно мерцало прозрачным серебром, и при каждом движении свет играл на нём так, будто внутри проходили потоки ветра. Рукоять же жила своей формой: в какой-то момент мне почудилось, что она становится длиннее, подхватывая образ копья, потом — уже короче, почти как у кинжала, и снова возвращалась в классический клинок.
Я почувствовала, как по коже пробежал холодок. Этот меч дышал — он не был предметом, он был частью самой стихии.
— Он передаётся в нашей семье по линии отца, — тихо сказал папа, вставая рядом. — Сэйр-Ал старше даже Совета. Несколько веков назад его держали наши предки, и с тех пор он хранится здесь, под защитой.
Я заметила, как Мэйлинн, всегда уверенная и спокойная, невольно шагнула назад, словно слишком близкое присутствие артефакта придавило её весом.
Мама положила руку ей на плечо и мягко сказала:
— Мы понимаем, что у вас нет друг от друга секретов. Ты для Мелиссы не просто подруга. Вы держитесь вместе и пройдёте через всё. Поэтому мы привели и тебя.
Я вскинула взгляд на родителей, сердце сжалось.
— Вы знали... что я делюсь с ней всем?
Папа улыбнулся краешком губ.
— Мы не глупые, Мелисса. Мы видим, как вы друг за друга. И это правильно. У настоящего мага всегда должен быть кто-то рядом, кто не даст свернуть с пути.
Мэйлинн выдохнула, и в её глазах мелькнуло то же чувство, что и у меня — благодарность, но и растерянность тоже.
— Но, — добавил папа уже серьёзно, — есть вещи, которые вы должны помнить: Сэйр-Ал не просто клинок. Он реагирует только на тех, кого признаёт стихия. Попытка взять его без права закончится плохо.
Я сглотнула, не в силах отвести взгляда от меча. Словно сам воздух шептал мне что-то едва уловимое. Я сделала шаг вперёд — медленно, будто сама земля и воздух вокруг проверяли меня на право приближения. Внутри всё сжалось, сердце билось неровно, но какая-то невидимая сила тянула меня вперёд, не позволяя остановиться. Ветровая защита мерцала, словно тонкая завеса света. Я протянула ладонь — и едва заметный порыв коснулся моей кожи, как лёгкое касание прохладных пальцев.
— Мелисса, — голос мамы прозвучал мягко, но в нём сквозила тревога. — Не спеши.
Я замерла, обернулась к ним. Папа смотрел внимательно, пристально, его лицо оставалось строгим, но в глазах горела та же тень волнения, что и у матери.
— Я просто... — слова застряли в горле. — Он... зовёт.
И это была правда. Сэйр-Ал будто жил своей жизнью: лезвие переливалось, а рукоять сдвинулась, словно меняя форму именно под мою руку. Ветер в комнате усилился, обдувая лицо, взъерошивая волосы.
Мэйлинн шагнула ко мне ближе, схватила за локоть.
— Эй, — её голос был негромким, но серьёзным. — Может, лучше... пока не надо?
Я посмотрела ей в глаза и увидела в них не только страх, но и заботу, ту самую безусловную, что всегда удерживала меня от безумных решений. Я кивнула.
— Хорошо, — выдохнула я, отнимая руку.
В тот же миг ветер вокруг успокоился, защита стала прозрачнее, и клинок словно замер, перестал колыхаться.
Папа тяжело выдохнул, но в голосе его, когда он заговорил, прозвучало уважение:
— Ты почувствовала его. Это значит, что он признал тебя. Но твоё время ещё не пришло, Мелисса. У каждого артефакта — свой час и свой выбор.
Мама добавила, глядя на нас обеих:
— И запомните: этот меч — не оружие для сражений, это инструмент равновесия. Он подчиняется не силе, а душе.
Я молча кивнула. В груди поселилась странная смесь облегчения и тоски: будто я коснулась чего-то великого, но вынуждена была отступить, не получив ответа.
Когда мы вышли обратно в коридоры, ведущие к дому, шаги отдавались в тишине особенно громко. Мэйлинн шла рядом, крепко сжимая мою руку. Она ничего не сказала, но мне и не нужно было слов: я знала, что она всё поняла.
На поверхности ночь встретила нас прохладным ветром и тихим шорохом травы. Дом Айреттов снова казался обычным, крепким и спокойным, будто под его фундаментом не хранилось величайшей тайны рода. Мы поднялись в комнаты почти молча — уставшие, переполненные мыслями.
Казалось бы, это был идеальный момент. Всё вокруг подталкивало меня: родители рядом, меч признал, Мэйлинн знала всё. Слова стояли на кончике языка — признаться, что я коснулась запретного, что я открыла башню Эхо, нашла амулет, что Аэролит... создан мной. Но в последний миг что-то внутри сжалось. Невидимая рука схватила за горло. Не время. Ещё не время. Я понимала, что если скажу сейчас — всё изменится. Я лишусь права самой решать, куда вести эту историю. Родители возьмут всё под свой контроль, а я... я потеряю шанс самой дойти до истины.
Ночь прошла в полудрёме. Мне снились обрывки ветра и тихий голос, едва различимый, словно из глубины веков. Я проснулась не отдохнувшей, а будто прошедшей через длинный путь.
***
На следующее утро мы с Мэйлинн вышли на крыльцо. Родители уже ждали — мама в светлом плаще, папа сдержанно собранный, с руками за спиной, как всегда.
— Берегите себя, — тихо сказала мама, прижимая нас обеих к себе. — Академия — не просто стены, она умеет испытывать, иногда больнее, чем враги.
Папа положил ладонь мне на плечо. Его взгляд был твёрдым, но в глубине я видела то самое, что всегда согревало: обещание, что он на моей стороне.
— Ты знаешь, Мелисса, — сказал он, — в этом мире не так важно, чья кровь в твоих жилах, важнее — твой выбор. Никогда не забывай.
Я лишь кивнула. Не доверяла голосу: он мог предательски дрогнуть.
Портал сиял мягким светом, серебристые сплетения рун медленно вращались в воздухе. Мы с Мэйлинн шагнули внутрь, и мир вокруг дрогнул, переломился. Последним, что я увидела перед тем, как нас накрыла магическая воронка, были глаза родителей — тревожные и гордые одновременно.
А через мгновение нас встретили стены Академии Аркасса, величественные и строгие, такие знакомые после каждого возвращения.
Но лучше бы мы этого не делали...