Тайны Карибских Ветров

Надвигающийся праздник в поместье должен был стать отдушиной, ярким пятном в череде нарастающих тревог, что окутывали наш дом, словно липкая паутина. Прошла почти неделя с тех пор, как я впервые почувствовала этот холодный шепот проклятья, и мама настояла на его проведении, несмотря на все последние несчастья, которые, казалось, преследовали нашу семью по пятам.

- Мы не можем позволить себе выглядеть слабыми, Элизабет, – строго сказала она мне, её голос был тверд, как сталь, когда я выразила сомнение. – Монтесы всегда встречали трудности с высоко поднятой головой, и этот праздник – доказательство нашей стойкости, нашего благополучия. Мы должны показать, что мы не сломлены, что никакие слухи не могут поколебать нашу репутацию.

И вот, поместье, которое еще недавно казалось погруженным в уныние, преобразилось. Садовники трудились с утра до ночи, приводя в порядок буйные заросли, обрезая увядшие листья и высаживая новые, яркие цветы, словно пытаясь обмануть саму судьбу, придать ей более радужный вид. Слуги натирали до блеска фамильное серебро, которое хранилось в специальных сундуках десятилетиями, доставая его лишь по особым случаям, а повара колдовали над изысканными блюдами, запахи которых витали по всему дому, смешиваясь с ароматом свежих орхидей и жасмина, принесенных из оранжереи.

В день праздника поместье Монтес сияло, словно драгоценный камень на фоне вечернего неба. Солнце уже склонялось к горизонту, окрашивая облака в оттенки пурпура и золота, когда первые экипажи начали подъезжать к парадному входу. Сотни свечей и масляных ламп, расставленных по всем залам, галереям и даже в саду, заливали светом каждый уголок, превращая привычные коридоры и залы в нечто сказочное, почти нереальное. Золотистые отблески играли на полированном дереве старинной мебели, отражались в хрустальных бокалах, наполненных вином, и переливались на шелке дамских платьев, создавая живую, мерцающую картину. Музыканты, приглашенные из самого Санто-Доминго, из лучших музыкальных домов столицы, играли живую, зажигательную музыку – ритмы, которые заставляли ноги сами пускаться в пляс, наполняя воздух весельем и беззаботностью. Под их мелодии гости, прибывшие со всего острова, кружились в танцах, их смех и оживленные разговоры наполняли каждый уголок поместья, заглушая тревожные шепоты последних недель. Дамы в пышных платьях, расшитых золотом и кружевами, с веерами в руках, и кавалеры в строгих камзолах и напудренных париках, словно сошедшие со страниц модных журналов, создавали картину безмятежного благополучия и процветания. Я надела свое лучшее платье – нежно-голубое, из тонкого шелка, с изящным кружевом на рукавах, которое, как сказала мама, подчеркивало цвет моих глаз и придавало мне вид невинности, которую я уже начала терять. Я старалась улыбаться, общаться с гостями, играть роль радушной хозяйки, отвечая на вопросы о здоровье семьи и делах поместья, но внутри меня все равно жила эта ноющая тревога, словно предчувствие надвигающейся грозы, которое никак не хотело отступать. Каждый раз, когда чей-то взгляд задерживался на мне чуть дольше обычного, мне казалось, что они видят не Элизабет Монтес, а лишь тень проклятья, витающего над нашей семьей, и пытаются разгадать её секрет.

Я танцевала с молодым доном Рафаэлем, сыном одного из самых влиятельных плантаторов на острове. Он был мил, даже красив, его темные кудри обрамляли благородное лицо, а комплименты были безупречны, но его разговоры о ценах на сахар, новых торговых путях и политических интригах казались мне скучными и далекими от тех приключений, о которых я читала в книгах. Он держал меня за руку, его пальцы были чуть влажными, и его взгляд, полный восхищения, казался мне слишком поверхностным. Мои глаза то и дело скользили по залу, выискивая что-то, что могло бы объяснить это растущее беспокойство, этот холод, который, казалось, проникал в самые кости, несмотря на жаркий карибский вечер и тепло танца. Я видела маму, которая, несмотря на усталость, держалась с безупречным достоинством, приветствуя каждого гостя, обмениваясь любезностями и улыбками, которые, как мне казалось, стоили ей огромных усилий. Она была воплощением силы и стойкости, которую я так стремилась обрести, но даже в её глазах я видела отблеск той же тревоги, что терзала меня, словно невидимая нить связывала нас в этом общем страхе.

В разгар веселья, когда оркестр играл особенно задорную мелодию, а пары кружились в вихре вальса, их смех звенел под высокими потолками, заглушая все остальные звуки, произошло нечто странное. Внезапно, без всякой причины, погасла центральная люстра в бальном зале. Не просто потухла одна свеча, а все десятки огоньков разом, погрузив часть зала в кромешный полумрак, который казался еще более глубоким после ослепительного света. Музыка оборвалась с резким, диссонирующим аккордом, словно струны лопнули от напряжения, и по залу пронесся коллективный вздох, словно из сотен легких вырвался единый звук удивления и страха, который эхом отразился от стен. На мгновение воцарилась полная тишина, нарушаемая лишь шорохом платьев, неловким покашливанием и едва слышным шепотом, который, казалось, исходил из самых стен, просачиваясь сквозь щели в полу, неся с собой холод.

- Что это было? – прошептал дон Рафаэль, его рука невольно сжала мою, а глаза расширились от испуга. Его обычно самоуверенное лицо исказилось, и я почувствовала, как его пальцы дрожат, выдавая его внутреннее смятение.

Слуги тут же бросились к люстре, их лица были бледны, а движения неуклюжи, словно они двигались в вязкой воде, пытаясь преодолеть невидимое сопротивление. Они пытались зажечь свечи снова, но фитили никак не хотели загораться, словно их пропитали водой или невидимая сила не позволяла огню вспыхнуть, отталкивая его. Я почувствовала, как по моей спине пробежал холодок, несмотря на душный воздух, который еще минуту назад казался таким жарким. Это не было похоже на обычную случайность, на сквозняк или неисправность. Это было слишком резко, слишком... зловеще, слишком преднамеренно, словно кто-то невидимый хотел напомнить нам о своем присутствии.

- Наверное, сквозняк, – попыталась успокоить я, мой голос прозвучал неубедительно даже для меня самой. Я старалась сохранить спокойствие, но мои ладони вспотели, а сердце забилось, как пойманная птица, бьющаяся о прутья клетки, отчаянно пытаясь вырваться на свободу.

Мама подошла к нам, её лицо было напряжено, но она изо всех сил старалась сохранять невозмутимость, её голос звучал натянуто, словно струна.

- Прошу прощения за это неудобство, дорогие гости. Наверное, старая проводка... или просто плохие свечи. Мы немедленно это исправим. – Она пыталась сохранить спокойствие, но я видела, как её губы слегка дрожат, а взгляд нервно скользит по лицам присутствующих, пытаясь уловить их реакцию, понять, насколько сильно этот инцидент повлиял на их мнение о нас.

Вскоре слуги принесли ручные канделябры, и свет вернулся в зал, но праздничное настроение было безвозвратно испорчено. Разговоры стали тише, смех – натянутым, а взгляды – полными подозрения и страха. Я слышала обрывки фраз, которые раньше были лишь шепотом, передаваемым из уст в уста, но теперь они звучали почти открыто, словно кто-то снял невидимую завесу, и люди больше не стеснялись говорить о том, что их тревожило:

- ...это Проклятье Золотого Заката, я вам говорю! Оно вернулось! Я всегда знала, что оно не исчезло бесследно, оно лишь ждало своего часа!

- ...Монтесы всегда были слишком горды, слишком жадны, вот и поплатились за свои старые грехи. Это кара за то, что они забрали то, что им не принадлежало!

- ...говорят, это началось, когда они нашли тот амулет в древних руинах, который должен был оставаться скрытым от глаз смертных, охраняемый духами предков!

- ...неудивительно, что их грузы тонут, а урожай гниет. Это кара небесная, и она не отступит, пока не свершится правосудие!

Слухи, которые раньше были лишь фоновым шумом, теперь вырвались наружу, словно змеи из-под камня, шипя и расползаясь по залу, отравляя воздух и сея панику. Люди, которые еще минуту назад беззаботно танцевали, теперь сбивались в кучки, обмениваясь встревоженными взглядами и отступая от нашей семьи, словно мы были источником заразы, словно само проклятье исходило от нас. Я видела, как некоторые гости поспешно прощались с мамой, ссылаясь на внезапное недомогание или срочные дела, их лица выражали неловкость и явное желание покинуть поместье как можно скорее, словно они бежали от невидимого врага, который мог настигнуть их в любой момент.

Я подошла к старой Марии, нашей ключнице, которая стояла у стены, её морщинистое лицо было бледным, а глаза – полны страха, который я раньше видела только в кошмарах.

- Мария, что происходит? Что это за проклятье? Почему все так боятся? – спросила я, мой голос был едва слышен, дрожал от внутреннего напряжения. Я схватила её за руку, и её кожа была холодной, как лед, словно она сама уже была наполовину мертва.

Она покачала головой, её взгляд был прикован к погасшей люстре, которая теперь снова освещалась, но словно излучала холодный, мертвенный свет, не дающий тепла, а лишь подчеркивающий мрак вокруг.

- Это оно, госпожа Элизабет. Проклятье. Оно пришло за вами. Оно всегда начинается с малого, с теней, с поломок, с необъяснимых событий, а потом... потом оно забирает всё. Всю радость, всё богатство, всю жизнь. Оно забирает всё, что дорого сердцу, и не остановится, пока не получит своё. – Её слова пронзили меня насквозь. Это был не просто суеверный бред старой женщины, которая провела всю свою жизнь в этом поместье, слушая старые сказки. В её глазах я видела неподдельный, глубокий ужас, который заставил меня поверить в каждое её слово, в то, что невидимая сила действительно существует и угрожает нам.

Я отошла от неё, чувствуя, как сердце сжимается в груди, словно его стиснула невидимая рука. Люстра погасла не случайно. Это было не просто предупреждение, это был приговор. Мои мечты о приключениях, о свободе, о мире за стенами поместья, теперь приобретали совершенно иное, пугающее значение. Они перестали быть лишь фантазиями, превращаясь в предчувствие неизбежного, в реальность, от которой нельзя было убежать. Я чувствовала, как невидимая, зловещая тень опускается на наш дом, на нашу семью, и понимала, что этот праздник – лишь начало чего-то гораздо более зловещего. Предчувствие беды уже витало в воздухе, словно невидимый хищник, готовящийся к прыжку, и я чувствовала, что он уже близко, совсем рядом, готовый нанести удар, который изменит мою жизнь навсегда.