"Друзья"
– Я так и не понял, — начал парень, подходя ближе к ней.
Джессика легла на расстеленную ткань, сцепила ладони за головой и согнула колени. Галли опустился на одно колено у её ног и уверенно прихватил ладонями её голеностопы, чтобы не скользили по мху.
— Готова? — спросил он, перекатываясь на стопах, чтобы упор был надёжным.
– Готова, — выдохнула она, — Что ты не понял то?
– А точно, — опомнился Галли, — Что тогда произошло с тобой и Диланом? За что ты его так?
Джесс поднималась и опускалась в ритме его голоса. На подъёме она выдыхала, чувствуя, как тянутся мышцы живота, на опускании ловила короткий вдох — прохладный, пахнущий хвоей. Прядь волос прилипла к виску, пот скатывался к уху. Галли крепче прижал её ботинки к земле.
– Он заслужил, — она поднялась и замерла на секунду, — Еще вопросы?
Солнце пробивалось пятнами через кроны; свет ложился ему на скулу, подчёркивал полоску пыли на щеке. Джессика, поднимаясь, на миг ловила его взгляд — спокойный, сосредоточенный.
– За что заслужил то? — выгнув бровь спрашивал парень, — Может уже расскажешь мне?
Джесс выдохнула, опустилась обратно на ткань и снова поднялась, будто каждое движение помогало выплеснуть лишние эмоции.
– Галли, — сказала она, глядя не на него, а куда-то в листву над головой, — Это долгая история.
Он не убрал ладоней с её лодыжек, наоборот, чуть сильнее уперся, словно хотел, чтобы она не имела шанса встать и сбежать от разговора.
– У нас впереди ещё два подхода, — ответил он, слегка усмехнувшись, — Время есть, — уголок губ Галли слегка дрогнул. Она фыркнула, но повторила движение. Сердце уже стучало не только от нагрузки.
– Ты не отстанешь? — на выдохе спрашивала та.
– Не отстану, — уперто произнес он.
– Перерыв, — сказала Джессика, падая на ткань и сжимая зубы.
– Какой перерыв? — с притворным возмущением протянул Галли, — Мы даже до половины не дошли.
– Ладно, учись считать, — приподняв свою голову, она возмущенно посмотрела на него, — Раз... Два... Три..
– Пять, — невинно вставил он.
– Что? — она округлила глаза, — Я же сказала три! Четыре...
– Семнадцать, — совершенно серьёзно продолжил он, и в его глазах блеснуло озорство.
– Галли! — она чуть ударила его по ноге носком кроссовка, — Ты издеваешься!
– Просто ускоряю прогресс, — пожал он плечами, крепче фиксируя её ноги. — Так быстрее закончим.
– Ты невозможный! — фыркнула она и, раздражённо выдохнув, снова подняла корпус, — Ладно, пять...
– Девяносто восемь, — сказал он с непроницаемым лицом.
Джессика резко опустилась обратно и прижала ладони к лицу, чтобы не сказать чего-нибудь слишком грубого. Смех и злость перемешались, но где-то глубоко внутри уже начало закипать что-то другое — тяжёлое, вязкое.
– Ты хоть иногда можешь быть серьёзным? — спросила она, не убирая ладоней. Он не ответил сразу, и в его молчании исчезла насмешка.
– Когда это важно, то могу, — только после паузы тихо произнёс тот.Она медленно убрала руки, встретив его взгляд прямой, внимательный, — Джесс... — в голосе стало меньше твёрдости и больше заботы, — Что он сделал?
Сердце забилось быстрее, но не от нагрузки. Её пальцы сжали ткань под ней, ногти чуть врезались в ладони. Слова застряли где-то в горле. Она боялась их вытащить наружу — ведь тогда всё станет реальным, окончательным, и его реакция... её страшила.
– Это... — начала она и сбилась. Губы дрогнули, дыхание стало рваным. Она отвела взгляд, смотря в кроны деревьев, словно там можно было найти смелость. — Я не хотела... чтобы ты знал.
– Почему? — тихо спросил он, и в этом «почему» было не требование, а просьба.
Джессика глубоко вдохнула, но воздух словно застрял в груди. Она боялась — что он разозлится, что начнёт действовать, что посмотрит на неё иначе.
– Потому что... — её голос стал почти шёпотом, — Тогда в лабиринте.. Это он ударил меня, — наконец-то вырвалось из её уст, — Сказал, что многие здесь считают меня не самой порядочной девушкой.. А потом в картохранилище опять приставал.
Галли замер. Его пальцы разжались, он медленно отпустил её ноги, но взгляд не отводил. В глазах появилось что-то тёмное, и на секунду он выглядел так, будто готов броситься в бой прямо сейчас.
– Джесс... — он выдохнул её имя так, будто это единственное, что мог произнести, — Ты...
– Не надо, — перебила она, чувствуя, как внутри поднимается паника. — Я не говорила, потому что не хотела. Никто не должен знать об этом.
Он молча протянул руку и коснулся её плеча, сжал чуть крепче, чем требовалось, словно пытаясь передать через этот жест — он рядом, и никуда не денется.
– Но... тогда скажи. Кто его во второй раз так отоварил? Я слышал, что он потом ещё хуже выглядел, — после его слов Джессика нахмурилась и отвела взгляд. На мгновение показалось, что она не собирается отвечать.
– Минхо, — прошептала она.Галли моргнул, не сразу осознав услышанное.
– Стой... Минхо? Тот Минхо, с которым вы чуть ли не с первого дня как кошка с собакой? — Галли долго молчал, переваривая её слова, потом нахмурился и, чуть подавшись вперёд, спросил, — С каких это пор Минхо за тебя заступается?
Джессика дёрнула плечом, как будто этот вопрос задел сильнее, чем она хотела показать.
— Мы... вроде как друзья теперь, — произнесла она неуверенно, словно сама ещё не решила, насколько это правда, — Не знаю.
– Друзья? — в его голосе прозвучало и удивление, и лёгкое недоверие.
– Ага.. — склонив голову ответила она.
Он смотрел на неё чуть дольше, чем нужно было, и в этом взгляде было не только удивление, но и что-то ещё — словно он пытался разглядеть за её словами правду, которую она сама не до конца осознала.
– Никогда бы не подумал, что вы с ним станете... ну... друзьями, — произнёс он тихо, но с лёгкой усмешкой, в которой пряталось недоверие.
Между ними повисла тишина — тяжёлая, густая, почти осязаемая. Джесс опустила взгляд в траву, боясь встретиться с его глазами. В груди всё сжалось, и казалось, что каждая секунда молчания только сильнее тянет петлю вокруг её мыслей. Она чувствовала, как дрожат пальцы, и незаметно прижала их к ткани под собой, стараясь унять это предательское волнение.
Галли сидел неподвижно, но она краем глаза видела, как он чуть откинулся назад, уставившись куда-то в сторону. Он будто что-то обдумывал, но челюсть была сжата, а пальцы то и дело барабанили по колену. Ему явно было непросто — злился ли он, переживал или пытался что-то понять, Джесс не знала, но это молчание давило не меньше, чем сам разговор.
Она почти надеялась, что он что-нибудь скажет, даже если это будет резкая фраза или саркастическая шутка — лишь бы нарушить этот гнетущий вакуум. И Галли, словно почувствовав, что она уже на пределе, вдруг выдохнул и покосился на неё с тем самым своим полузадорным, полусерьёзным выражением:
– Ладно, хватит нам тут киснуть, — сказал он, вставая и отряхивая колени. — Пошли проведаем нашего «больного героя».
– Ньюта? — уточнила Джесс, чуть приподнимаясь.
– Ну да. Он там в медхижине уже, наверное, всех медиков достал своими рассказами, — усмехнулся он, — Надо хоть принести ему что-то съестное и посмотреть, как он там живёт.
Она выдохнула, чувствуя, как с души немного спадает тяжесть. Это было похоже на спасительный выход, пусть и временный, из странного, колючего разговора, в котором они оба застряли.
Галли протянул ей руку, помогая подняться, и на этот раз сжал её ладонь чуть дольше, чем нужно, прежде чем отпустить.
– Ну что, идём, пока он не решил сбежать от скуки?
Джесс кивнула, и они направились в сторону медхижины, оставив за спиной и ткань, и мох, и недосказанность, которая всё равно ещё вернётся.
Джессика и Галли медленно подошли к медхижине. Узкая тропинка была усеяна мелкими листьями, и шаги почти не издавали звука. Дверь в хижину стояла приоткрытой, створка лениво покачивалась от лёгкого ветерка, пропуская внутрь солнечный луч, который ложился на пол неровным золотистым прямоугольником. Изнутри доносилось бормотание — негромкий, но чуть раздражённый голос, явно принадлежащий Ньюту, и более спокойный ответ кого-то из медиков.
Галли заглянул внутрь первым, толкнув дверь ладонью.
– Ты понимаешь, что тебе еще нужно отлежаться здесь?! — недовольно спрашивал Джефф смотря на Ньюта. Он обернулся на звук открывающейся двери и заметил в проходе Джессику и Галли, — Вот вы с ним и разбирайтесь. У меня больше нет сил! — он тяжело вздохнул и вышел из хижины.
Джесс невольно усмехнулась, видя сердитое лицо Джеффа и удивленного Ньюта, которой кажись не ожидал, что доведет парня до такого.
Они прошли в глубь комнаты. Девушка села на стул рядом с койкой, а Галли остановился рядом с ней.
– Я рад, что вы пришли, — начал Ньют, поворачиваясь в их сторону, — Я скоро сойду с ума и начну с бинтами разговаривать от скуки! — он театрально вздохнул, пытаясь показать свою усталость от этого места.
– А я думала, ты уже с ними подружился, — отозвалась Джесс, чуть обиженно взглянув на него, напомнив себе о той самой шутке про привидения. Ньют криво улыбнулся, когда заметил её перемену в лице.
– Ладно, ладно, — он поднял руки, — признаю, переборщил тогда, — парень виновато посмотрел на девушку, сидящую рядом.
– Я опять что-то пропустил? — вымолвил Галли, опираясь на стену.
– Пропустил дебильные шутки Ньюта, — с натянутой улыбкой Джессика, прищурив глаза, посмотрела на больного.
– Да блин, — на выдохе сказал тот, — Прости, — протянул он.
– А что за шутка то? — интересовался Галли, который все не мог вникнуть в их разговор.
– Он сказал, что я и Минхо боимся друг друга, — недовольно вырвалось из её уст. Джесс заметила непонимающее выражае лица Галли, — Он сказал это, когда Минхо стоял в шаге от меня! — Ньют, услышав, как Джесс произнесла последнюю фразу, хмыкнул, словно мысленно возвращаясь в тот момент.
– Ну а что? — он чуть склонил голову набок, на лице мелькнула привычная озорная улыбка, — Ситуация была идеальная. Вы оба стоите, смотрите друг на друга, тишина такая... Ну я и добавил атмосферки.
– Атмосферки... — с лёгкой иронией повторила она, — Ты называешь это атмосферой? — Джессика закатила глаза, опустив ладони на колени, но плечи её чуть напряглись.
– Они кстати поговорили и теперь типо друзья, — Галли, прислонившись к стене, чуть оттолкнулся и сделал шаг ближе, чтобы видеть обоих. На его лице сверкнула довольная улыбка, после которой он словил осуждающий взгляд Джессики.
– Да неужели! — радостно воскликнул Ньют, — Я думал умру скорее, чем дождусь этого, — он тихо засмеялся, прикрыв рот рукой, но тут же поднял ладонь в сторону Джесс, — Всё, всё, сдаюсь. Больше никаких шуток на эту тему.
– Спасибо, — закатив глаза ответила она.
Ньют выдержал паузу ровно столько, чтобы она чуть расслабилась, и тут же, с самым невинным видом, добавил
– Хотя... раз уж мы про шутки, то я слышал, что ты и Минхо теперь чуть ли не лучшие друзья.
Джесс медленно подняла взгляд на него, сжав губы в тонкую линию. Сердце предательски ёкнуло — то ли от раздражения, то ли от смешка, который грозил сорваться.
– Мы просто нормально общаемся, — отрезала она, придавая голосу твёрдость.
– Нормально общаемся, — протянул Галли, нарочито копируя её интонацию. Он скрестил руки на груди и, сделав серьёзное лицо, продолжил, — Так, может, мне тоже с Минхо подружиться, чтобы он меня защищал? — на его слова Джесс закатила глаза, но краешки губ начали подрагивать.
– Галли... — предупредительно произнесла она, но в голосе уже мелькала улыбка.
– Да-да, — вмешался Ньют, усевшись поудобнее, — А то, гляди, он тебя от всего спасёт: от привидений, от лабиринта, от меня...
– От вас двоих точно надо спасать, — парировала она, но тут же опустила взгляд, чтобы они не увидели, как в глазах блеснул смешок.
– О-о, — протянул Галли, — я прям вижу это: вы с Минхо идёте такие, в обнимку, и дружно всех пинаете, кто на вас косо посмотрит, — он рассмеялся, по доброму смотря на неё. Джесс покачала головой, прикрывая рот ладонью, чтобы не рассмеяться слишком громко.
– Вы два идиота, — пробормотала она, но плечи уже выдавали, что она смеётся.
– А ты заметь, она уже не отрицает, — он указал пальцем на неё и уже не пытался скрыть свой смех.
– Я всё отрицаю! — возмутилась Джесс, но в голосе прорезался смех. Она откинулась на спинку стула, чувствуя, как тёплая волна веселья вымывает остатки утренней тяжести.Галли сделал шаг вперёд, будто собирался сказать что-то серьёзное.
– Ну ладно, признавайся: он тебе нравится как друг...?
– Что?! Никаких или, — Джесс распахнула глаза, но смех уже прорвался, и она схватилась за лоб, мотая головой. — Всё, хватит, или я сейчас сама кого-нибудь пришибу!
Они оба, Ньют и Галли, обменялись довольными взглядами, как два сообщника, достигшие своей цели. А Джесс, хоть и возмущалась, ощущала странное, лёгкое тепло внутри — такое, которое бывает, когда близкие люди дразнят тебя не со зла, а просто потому, что хотят видеть твою улыбку.
Джесс, всё ещё смеясь, попыталась сделать вид, что разговор закрыт. Она выпрямилась на стуле, сцепила руки на коленях и глубоко вдохнула, чтобы восстановить серьёзность.
– Так, всё. Тема Минхо закрыта, — серьезно произнесла та.
– Ага, — слишком быстро согласился Ньют, бросив на Галли короткий, почти заговорщицкий взгляд.
– Конечно, закрыта, — подхватил Галли, но в его тоне проскользнула опасная насмешка.
– Что? — Джесс подозрительно сузила глаза.
– Да ничего, — протянул Ньют, глядя на потолок, будто его там что-то невероятно заинтересовало,— Просто... ну, знаешь, обычно такие дуэты называют как-то особенным образом.
– Дуэты? — переспросила она, но тут же осеклась, поняв, к чему это идёт, — Нет! Даже не думайте!
– А что, «МинДжесс» звучит неплохо, — Галли ухмыльнулся и, не спуская с неё взгляда
– Или «ДжессХо»! — подхватил Ньют, явно наслаждаясь каждым словом.
– Это ужасно, — Джесс уткнулась лицом в ладони, но плечи снова затряслись от смеха.
– Ладно, ладно, тогда... Привидетель! — радостно выдал Галли. — Потому что вы же друг друга пугали.
– Всё, это идеально! Официально утверждаю! — Ньют хлопнул ладонью по колену, согнувшись от смеха.
– Я вас ненавижу, — выдохнула Джесс, не в силах сдержать улыбку, — Вы оба идиоты!
Но в глубине души она знала, что, несмотря на их подколы, ей тепло от того, что они так легко умеют сбивать с неё лишнюю серьёзность и вытаскивать на смех, даже когда настроение тянет вниз.
Трио замерло на мгновение, а потом хохот раздался по всей медхижине — лёгкий, тёплый, заразительный, такой, который смывает даже остатки утренней тяжести.
– Что это здесь происходит? — в медхижину заходил Алби, выражаясь всем своим видом недовольство и непонимание, — Вас троих на улице даже слышно.
– Прости, Алби, — успокоившись ответила Джесс, — Просто пришли проведать Ньюта.
– Да я гляжу он уже здоров и просто отлынивает от работы здесь.. Так же как и Галли, — он скрестил руки на груди, наблюдая как они тут же прекратили смеяться и замерли, — Чего застыл, Галли? Работа не ждет.
– А они что? — возразил он, указывая рукой на друзей. Джесс и Ньют тут же напряглись.
– Ты афигел? — прошептала девушка, слегка ударив его в спину.
– Ньют пусть отдыхает последний день, а у Джессики сегодня выходной, она бежит завтра.
– Понял? — довольно спросила та, победно смотря на него.
Галли сделал вид, что протестует, но потом сжал плечи и, пыхтя, вышел из хижины, бросив на Джесс и Ньюта короткий взгляд. Дверь закрылась за ним с лёгким щелчком.
Джесс, глядя на пустую дверь, не смогла сдержать смех. Её плечи дрожали, а лёгкое тепло радости всё ещё играло по телу.
– Посмотри на него, — сказала она, едва сдерживая хихиканье, — Такое лицо... как будто его кинули в ад за то, что он живой.
– Он действительно выглядел, будто его наказали, — поддакнул он, едва слышно усмехаясь.
*
Джессика стояла у самого края лабиринта, там, где каменные створки, как два исполинских стража, заслоняли половину утреннего неба. Серый камень уходил вверх настолько высоко, что глаза начинали уставать, следя за линиями трещин. Он казался холодным даже на расстоянии, и в этом холоде было что-то давящее, почти живое. Из щелей между плит тянуло прохладой, пахнущей сыростью, влажным мхом и чем-то древним, будто стены знали и помнили больше, чем люди. Лёгкий ветер шевелил её волосы, цеплял ворот рубашки, и ткань чуть дрожала на плечах.
Она подтянула ремни на поясе. Всё привычно, всё на месте. Но чувство привычности предательски рушилось — мышцы плеч были слегка напряжены, руки то и дело касались снаряжения, хотя вокруг не было ни намёка на опасность.
Позади раздались шаги.
– Привет, — тихо, чуть ниже обычного, с лёгкой хрипотцой от утреннего холода.
Она обернулась. Минхо стоял всего в нескольких шагах. Щёки его чуть розовели, волосы были взъерошены, и он машинально пригладил их рукой, но пряди всё равно не слушались. Обычно он уже успел бы поддеть её, бросить что-то насмешливое — это было их привычной игрой. Но сейчас он просто смотрел. Взгляд держался чуть дольше, чем нужно, и от этого в груди Джессики что-то едва заметно сжалось.
– Привет, — ответила она. Голос прозвучал мягче, чем ей хотелось, и слегка дрогнул на конце.
Между ними повисла пауза.
Минхо перевёл взгляд в сторону, но рука осталась на шее, словно он пытался стереть с кожи невидимое тепло. Он стоял чуть неловко, как будто не знал, куда деть руки, и вес переносил с ноги на ногу.
Джессика почувствовала, как кожа на лице разогревается, а в животе появляется тяжёлое, тянущее ощущение, будто внутри кто-то осторожно сжал пружину. Дыхание стало глубже, плечи чуть приподнялись. Ей было непривычно так стоять — молча, без словесных выпадов. Словно из привычного ритма общения выдернули целый кусок, и теперь пустота между ними только мешала дышать. В голове всё перемешалось: воспоминания о разговоре, привычка к его колкостям, и новое, неоформленное чувство, которое не давало спокойно смотреть ему в глаза.
– Ну... готова? — спросил он, чуть наклонив голову. Голос был ровным, но в нём проскользнула едва заметная осторожность.
– Всегда, — ответила она, но губы дрогнули на последнем слове.
Он кивнул, но не двинулся сразу. Взгляд снова вернулся к её лицу, задержался на долю секунды дольше, чем стоило, и только потом он шагнул вперёд.
Для Минхо момент казался странным. Обычно рядом с Джессикой он был лёгким, быстрым на язык, всегда готовым выиграть в их маленькой войне из слов. Сегодня же слова застревали, а привычная самоуверенность будто растворилась в утренней прохладе. Он ощущал, как сердце бьётся чуть быстрее, чем нужно, и это раздражало — ведь он не мог понять, почему.
Джессика пошла следом. В её движениях было что-то сдержанное, и Минхо уловил это. Он чувствовал, что между ними висит невидимая нить, и эта близость, не обозначенная словами, была почти осязаемой.
Каменные створки дрогнули, заскрежетали и начали расходиться. Изнутри хлынул холодный воздух, пахнущий сырой землёй, мокрым камнем и листвой, спрятанной в глубине коридоров.
Они шагнули внутрь почти одновременно.
В тишине лабиринта их шаги звучали особенно громко, глухо отдаваясь в камне. Дыхание другого слышалось так же ясно, как собственное. Джессика чувствовала, как пальцы непроизвольно сжимаются в кулак, не от страха, а от напряжения, которое не отпускало с самого момента встречи. Минхо, не глядя на неё, всё же чуть изменил шаг, подстраиваясь под её ритм, и сам этого не заметил.
В воздухе между ними тянулась тонкая, невидимая связь, и с каждым шагом она становилась прочнее.
Прохлада лабиринта окутала их, как вода, в которую ныряешь с головой. Сырой воздух лип к коже, и запах мокрого камня был настолько плотным, что казалось, его можно потрогать.
Минхо шёл первым, привычно ведущий путь. Его шаги были уверенными, но плечи чуть сильнее, чем обычно, приподняты, а взгляд слишком часто скользил в сторону, будто он проверял, идет ли Джесс рядом.
Она следовала за ним, стараясь держать ровный ритм дыхания. Каменные стены сужались, и каждый их шаг отдавался глухим эхом, будто невидимые уши лабиринта слушали их приближение.
– Да ладно, Джесси, — неожиданно произнес Минхо, глядя на то, как она записывает каждый шаг в свой блокнот, — Заканчивай с этой лишней писаниной.
– Разве не ты ругал меня за то, что я мало пишу? — она удивленно выгнула брови, поднимая свой взгляд на него.
– Да я просто на эмоциях это говорил, — виновато произнес тот, — Просто хотелось докопаться до тебя, — признался он.
– Значит я вывожу тебя на эмоции..? — тихо пробормотала та, а уголки её губ чуть дрогнули.
Минхо замер на долю секунды после её слов.
Его взгляд невольно задержался на ней — не на блокноте, не на её руках, а прямо в глаза. В них не было насмешки или вызова, как раньше. Они смотрели... слишком прямо. Словно хотели заглянуть глубже, чем он привык кого-либо подпускать. Внутри что-то напряглось. Он не умел рассказывать о себе, о своих мыслях и чувствах, не видел в этом смысла, а чаще просто не хотел. Это всегда казалось чем-то лишним, уязвимым. И вот теперь эта девушка, та, с которой он раньше только спорил и состязался в остроте слов, стояла перед ним и, казалось, уже знала больше, чем он позволял.
Он почти почувствовал, как она подбирает ключи к чему-то, что он столько времени держал за закрытой дверью.
Это раздражало. И пугало.
Вместо ответа он опустил взгляд на каменные плиты под ногами, словно там внезапно появилось что-то невероятно важное. Пальцы его слегка сжались в кулак, и он с усилием выдохнул.
– Пошли дальше, — коротко бросил он, делая шаг вперёд.
В его голосе не было ни грубости, ни тепла, просто отрезанное решение. Но в том, как он чуть ускорил шаг, Джессика уловила желание уйти от разговора, будто он боялся, что ещё одно слово с его стороны раскроет слишком многое.
Она молча пошла следом, но теперь ощущала эту странную тяжесть в воздухе — не враждебную, но плотную, как натянутая верёвка между ними, на которую опасно было наступать.
Коридор впереди сужался, и каменные стены, будто сговорившись, наклонялись к ним сверху. Минхо не оборачивался, но она видела, как его плечи напряжены чуть сильнее, чем обычно.
*
Джессика и Минхо, вернувшись в Глейд, тут же направились в картохранилище. Они шли уже несколько минут, и тишина постепенно становилась менее давящей. Минхо вдруг наклонился, чтобы отодвинуть низко свисающий ветку, и случайно зацепился своим рукавом за нее, она тут же шлёпнула его по лицу. Он дернулся, словно получил неожиданный удар, а Джессика неожиданно расхохоталась, увидев его выражение лица. Лёгкий, искренний смех, который тут же разогнал утреннее напряжение.
– Слушай, — сказал Минхо, пытаясь скрыть лёгкую смущённость, — Это было... абсолютно спланировано.
– Да, конечно. Очень убедительно, — Джесс покачала головой, смеясь ещё чуть дольше, чем стоило.
Минхо сделал вид, что он великий мастер скрытой ловкости, и шагнул вперёд, но теперь его движения стали немного свободнее, а плечи расслабились. Тяжёлое молчание между ними словно растворилось в лёгкой игре момента.
Они дошли до картохранилища. Деревянная дверь скрипнула, пропуская их внутрь. В полумраке, между рядами ящиков, стоял Бен. Его взгляд сразу остановился на них — сначала удивлённый, потом с лёгкой тенью неодобрения.
– А вот и главные бойцы Глейда пожаловали, — будто торжественно произносил тот, — Гляжу вы поладили? Видимо драки вас сближают.
– О чем ты? — нахмурившись спрашивал Минхо.
– Я про Дилана, — серьезно продолжал Бен, — Про то, что вы оба натворили.
Джессика почувствовала, как лицо предательски нагрелось. Ей не хотелось, чтобы кто-то узнал о том, что произошло с Диланом. Это было слишком личное, слишком... унизительное, но вместе с тем ей было ясно: если она промолчит, все просто сочтут её слишком жесткой, слишком резкой. Она глубоко вздохнула, пытаясь собрать мысли и держать лицо спокойно.
– Он заслужил, — холодно отрезал тот, переводя свой взгляд на парня.
– Я уже слышал тоже самое от Джесс, — Бен скрестил руки на груди, — Чем он мог такое заслужить?
Джессика почувствовала, как тяжесть в груди усиливается. Её ладони непроизвольно сжались в кулаки, и взгляд упал на пол. Сердце билось быстрее, но она понимала: молчание здесь не поможет. Минхо, заметив её напряжение, чуть выпрямился рядом, словно готовясь прикрыть её от лишней строгости.
– Какая разница? — более громко выпалил Минхо, — Просто заслужил.
– А ты так и будешь один за двоих отвечать? — Бен перевел свой взгляд на Джессику, — Ты так и будешь молчать?
– А мне нечего сказать, — вырвалось из её уст, — Он заслужил. На этом все.
– Прекрасно, Джесс! — выкрикнул парень, — А я еще думал, все зря говорят про то, что ты жестока, — его лицо покраснело от крика, Бен совсем не понимал этих двоих и никак не мог найти им оправдания, — Но видимо они были правы.
Джессика почувствовала, как слова Бена отзываются в ней болезненной эхой. «Говорят, ты жестока...» — как будто эти слова вдруг озвучили всё, что она пыталась скрыть, всё, что ей приходилось сдерживать. Её сердце сжалось, горечь разлилась по груди, будто кто-то незаметно вложил туда ледяной клинок. Взгляд невольно опустился к полу, ладони дрожали, хотя она пыталась держать их сжатые кулаки спокойно. Боль была не только физической — это была резь по самой сути её внутреннего «я». Она знала, что действовала правильно, когда дала отпор Дилану, но слышать чужие оценки, которые обесценивали её мотивацию, превращали весь поступок в нечто чуждое и искажённое. Внутри раздавался тихий голос сомнения: «Ты действительно жестока? Или тебя так видят только потому, что боятся?»
Её дыхание стало частым, почти прерывистым. Желание закрыться, спрятаться от всех взглядов, сжалось в комок в груди. Словно внутри неё одновременно кипели ярость, стыд и растерянность. Ей хотелось кричать, объяснять, что всё было не так, что удар был ответом на угрозу, на домогательство, что она не жестока, а по сути просто защищала себя.
Но слова не находились. Они застревали где-то между горлом и сердцем, превращаясь в тяжёлую, невыносимую тишину. Минхо рядом, кажется, почувствовал её внутреннюю бурю. Он не говорил ничего, просто стоял рядом, поддерживая её молчаливо. Его присутствие было странно успокаивающим, будто он тихо говорил: «Я понимаю».
Боль была ещё острее из-за того, что теперь весь Глейд мог видеть её по-другому. Каждое слово, каждый взгляд Бена казались обвинением, отражением чужой оценки, которая не соответствовала её внутреннему пониманию себя. И даже если она пыталась сдержаться, в глубине души она ощущала обиду, которая прокатывалась волнами: на Дилана, на то, что мир так легко ставит ярлык, на саму себя за то, что не может сразу сделать всех свидетелями своей правды.
– Ты не прав, Бен, — возразил Минхо, пытаясь защитить её.
– Не прав? — повторил тот, удивленно подняв брови, — Она избивает человека, а потом не может объяснить почему. Считаешь, я не прав?
Минхо ощущал, как внутри него растёт напряжение, сначала едва заметное, но с каждым словом Бена оно превращалось в неудержимый поток раздражения. Его руки непроизвольно сжались в кулаки, плечи напряглись, дыхание стало короче. Он видел, как Джессика пытается сдержать боль, как каждая фраза Бена пробивает её защиту, и это зажигало в нём искру ярости.
Сначала он пытался сдерживаться — тихо поправлял дыхание, сжимал челюсть, делал вид, что слова Бена его не трогают. Но каждая новая фраза была словно капля, заполняющая уже переполненную чашу. Он почувствовал, как кровь пульсирует в висках, сердце бьётся слишком быстро, а внутри разгорается желание защитить её любой ценой — не дипломатично, не словами, а всей своей силой.
– Она защищалась! — вырвалось у него, и голос звучал резче, чем он хотел, — Дилан домогался до неё. Да черт возьми, это он тогда ударил её в лабиринте и бросил там одну! — Внутри него ревела буря эмоций: злость, защита, несправедливость, тревога за Джесс, раздражение на Бена и на саму ситуацию. Он чувствовал, что больше не может оставаться спокойным наблюдателем. Ему казалось, что если он промолчит, кто-то снова попытается упрекнуть её, и это он никогда не простит.
Бен замер, слегка отступив, словно не ожидал такой вспышки. Минхо чувствовал, как сила слов, его собственная ярость, наполняет грудь жаром, который трудно удержать. Его глаза сверкали, голос дрожал от эмоций, а плечи были напряжены так, будто готовились к борьбе, а не к разговору.
В этот момент Джессика словно вцепилась в реальность, которая резко сменила её внутренний мир. Сердце замерло, грудь сжалась болезненно, а внутри разлилась ледяная пустота, смешанная с внезапной, горячей яростью. Минхо рассказал всем то, что она сказала ему случайно, пьяной, в момент доверия, которого на трезвую голову уже не было, лишь слабый проблеск надежды, что это останется между ними.
– Ты что, с ума сошёл?! — прорвалось у неё, голос дрожал, но был резок, почти колюч, — Какого черта, Минхо? Зачем? Кто тебя просил рассказывать?
Внутри Джессики сгустились сразу несколько слоёв эмоций: обида, унижение, злость и страх. Её обида была на Минхо, потому что она поверила, пусть на секунду, что он оставит это при себе. Она чувствовала унижение, потому что теперь её личная боль выставлена на всеобщее обозрение. А злость сжигала изнутри, потому что каждый взгляд, каждый шёпот, который, возможно, она услышит после, будет напоминать о том, что её слабость была выдана без её согласия. Джесс сжала кулаки так, что ногти впились в ладони, дыхание стало частым и резким. Её грудь болела от напряжения, будто сердце сжималось в тисках. Боль была не физической , она была предательской, внутренней, острой как нож. Ей хотелось кричать, биться, выместить этот обман на ближайшем предмете, на воздухе, на Минхо.
– Джесси, я.. — Минхо ощутил, как внутри него резко оборвалась оборона. Он хотел защитить её, хотел показать, что он на её стороне, но теперь его попытка сделать «правильное» была встречена взрывом гнева. Он видел, как она горит яростью, и в то же время ощущал её боль, ту самую боль, которую он только что усугубил. Его грудь сжалась, язык заплелся, он не знал, что сказать, чтобы хоть немного смягчить это.
– Я идиот? Ты это хочешь сказать? — выпалила она, не отводя от него взгляда и чувствуя, как все из прежние ссоры вновь возвращаются в её голову.
– Я пожалуй пойду.. — тихо произнес Бен, понимая, что сейчас он здесь третий лишний.
– Стоять! — выкрикнула Джессика, поворачиваясь в его сторону, — Если хоть одна живая душа узнает об этом, то...
– Никто не узнает, — быстро ответил тот и пулей вылетел из хижины.
Джессика отвернулась, её взгляд был направлен куда-то вдаль, как будто она пыталась выдавить из себя всю ярость и одновременно скрыть слёзы. Её плечи дрожали, дыхание было прерывистым, а внутри ощущалась тяжесть, будто кто-то вставил камень прямо в грудь. Она знала, что Минхо действовал по доброй воле, но это не уменьшало предательства, которое она ощущала.
– Я не давала тебя права говорить об этом.. — прохрипела она, обернувшись на него плечом.
Минхо понимал, что все попытки объясниться сейчас могут лишь усилить её гнев. Он стоял рядом, замерев, ощущая всю силу её ярости и её боль. Он не знал, как загладить вину, не знал, как вернуть хоть кусочек доверия, которое она ему никогда и не давала, но которое он сломал своим порывом.
Джессика же стояла, сжатая, будто внутри неё бушевал шторм. Сердце болело, грудь раздирало от обиды, в горле стоял комок горечи. В голове мелькали образы её собственной уязвимости, обнажённой без разрешения. Она чувствовала и стыд, и злость одновременно, и это ощущение было почти невыносимо — смесь уязвимости и силы, которую она так тщательно скрывала.
Минхо стоял рядом, словно окаменевший, но внутри него бушевала буря. Он видел, как Джессика сжимает кулаки, как дрожат её плечи, как глаза сверкают злостью и болью одновременно. Каждое её слово, каждый жест будто подбрасывали дров в огонь его собственной тревоги: он знал, что причинил ей боль, но желание защитить её не давало покоя.
– Джесси... — начал он осторожно, — Я правда... я не хотел...
– Не хотел?! — резко оборвала его Джессика, поворачиваясь с таким взглядом, что Минхо невольно отшатнулся, — Не хотел? Да ты все время говоришь, что попало, пытаясь скрыть свои чувства, свой гнев и все эмоции! — Её голос звучал колко и обиженно, резким лезвием слов пронзал пространство между ними.
Минхо стоял перед Джессикой, и впервые за долгое время почувствовал, что у него нет щита. Он всегда умел держать лицо, контролировать эмоции, прятать страхи и сомнения за маской спокойствия или лёгкой надменности. Для каждого в Глейде он был непроницаемым, недоступным, словно стена, за которой скрыт мир, никому не предназначенный. Но сейчас всё было иначе. Джессика смотрела на него так, будто могла прочитать каждую дрожь в его сердце, каждую мысль, каждую уязвимость. Он ощущал, как её взгляд словно проникает сквозь кожу, сквозь мускулы, прямо в самую суть. И это чувство парализовало его больше, чем любой враг или опасность снаружи.
Внутри всё сжималось, сердце колотилось слишком быстро, дыхание стало неровным. Ему казалось, что она видит каждый его страх: страх быть отвергнутым, страх не суметь защитить тех, кого он любит, страх показаться слабым в глазах людей, для которых он всегда был силой. Всё, что он так тщательно скрывал, теперь лежало открыто, и эта открытость пугала его больше, чем любая угроза.
Он пытался собраться, вспомнить привычные защитные маски, но они треснули под её взглядом. Каждый его жест, каждая попытка говорить спокойно казалась пустой, неубедительной, как будто Джессика сразу замечала, где он лукавит, где он колеблется. И это чувство пронизывало его до костей — ощущение, что он больше не контролирует собственное «я».
Минхо почувствовал одновременно тревогу и смятение: тревогу от того, что кто-то видит его на самом деле, и смятение от странного желания быть понятым. Он никогда не хотел, чтобы кто-то заглядывал внутрь, но сейчас, стоя перед Джессикой, он понимал, что именно её взгляд будто требует честности, которая страшна и болезненна. И в этом мгновении он понял: быть открытым — значит быть уязвимым, а быть уязвимым — значит доверять. А доверие для него было почти невозможным. Его грудь сжалась, дыхание стало прерывистым, а сердце колотилось так, словно он стоял на краю обрыва.
– Что ты молчишь? — не выдержав спросила она.
Минхо всё ещё стоял перед Джессикой, ощущая тяжесть собственной вины, но ещё больше страх. Он понимал, что то, что сделал, разрушило ту малую грань доверия, которая у них была. Внутри него бурлили противоречия: гордость и привычка скрывать свои эмоции шептали ему, что просить прощения — слабость, но что-то глубоко внутри кричало, что молчание разрушит их дальше.
Он заметил, как её плечи дрожат, как дрожит дыхание, как напряжены руки, и внезапно ударило: это он стал источником её боли. И это осознание было как холодная вода, обжигающая кожу. Минхо всегда контролировал ситуации, но сейчас контроль выскользнул. Его собственные эмоции стали тяжелым грузом, с которым он не справлялся.
И тут, почти невольно, мысль прорвалась через внутренний барьер: «Я должен извиниться». Он был шокирован собственной решимостью. Обычно он думал, что слова — пустая броня, что чувства — слабость, но сейчас что-то внутри подсказало ему: если он промолчит, то потеряет её доверие навсегда.
Сначала он пытался начать фразу привычным способом — сдержанно, спокойно, чтобы скрыть тревогу. Но слова срывались, дрожали на языке, словно не принадлежащие ему:
– Джесси... я... — его голос был почти шёпотом, и он сам удивился, что позволяет себе звучать так.
Он видел, что она смотрит на него с напряжением, и это заставило его сердце снова колотиться быстрее. Он понимал, что любое неверное движение, любая пауза могут вызвать у неё ещё больше гнева. Но желание загладить вину было сильнее страха быть отвергнутым.
– Прости, — сказал он наконец, резко и тихо одновременно, будто каждое слово вырывалось из глубины грудной клетки, — Я... я не должен был рассказывать...
Он почувствовал, как воздух в груди будто немного облегчается, но вместе с этим наступило молчание, тяжелое и напряжённое. Минхо не знал, как она отреагирует, он боялся услышать резкий отказ или гнев, но это была первая искренняя попытка показать, что он понимает и что ему не всё равно.
И самое странное для него самого — что в этот момент, когда он позволил себе быть уязвимым, когда просил прощения, в его душе появилось странное тепло. Оно не снимало всю тревогу и страх, но давало понять, что быть открытым — страшно, но это единственный способ быть рядом с Джессикой честно.
Джесс стояла, сжатая словно пружина, всё ещё ощущая боль и гнев, но вдруг её внимание сместилось на тонкий дрожащий голос Минхо. Она заметила каждое движение его плеч, каждый неуверенный взгляд, каждую паузу. Он был... уязвим. И это заставило её сердце сжаться снова, но уже по другой причине.
Она не сразу отреагировала, просто смотрела на него, будто пытаясь прочитать его полностью. Минхо чувствовал, как его внутреннее напряжение нарастает: он всегда был закрыт, никто не видел его настоящего, никто не знал, что скрывается под маской спокойствия и уверенности. А сейчас... Джессика видела каждую его слабость, каждый внутренний срыв, каждую каплю тревоги. Это было страшно, почти мучительно, но вместе с этим — странно освежающе.
– Джесси... — повторил он, чуть громче, собирая остатки мужества, — Мне... правда жаль. Я не должен был рассказывать.
Она замерла, словно анализируя каждое слово, каждую интонацию. В её взгляде мелькнула смесь удивления, гнева и чего-то более сложного, интереса, почти беспокойного. Она чувствовала, что он открывается впервые так полностью, и это одновременно сбивало её с толку и... пробуждало ощущение доверия.
– Минхо... — наконец сказала она тихо, голос её дрожал, но уже без прежней резкости, — Ты... ты это серьёзно? — до последнего не веря в его раскаяние, спросила та.
Он кивнул, и в этом кивке было столько искренности, что сам Минхо удивился собственной смелости. Он ждал, что она рассердится ещё сильнее, что отвергнет его или прервет разговор, но вместо этого она сделала паузу, словно осознавала, что перед ней стоит кто-то другой, не просто парень с маской, а человек, готовый показать свою слабость.
Внутри него что-то дернуло, и впервые он позволил себе почувствовать облегчение: даже если она не простит его сразу, даже если гнев ещё живёт, он сделал шаг навстречу честности. И это чувство — пусть маленькое, но настоящее — было новым и пугающе прекрасным.
– Я... не хотел причинять тебе боль, — добавил он тихо, почти шёпотом.
И снова настала тишина. Джессика медленно опустила взгляд, пытаясь справиться с волной эмоций — гнева, обиды и странного, почти болезненного тепла оттого, что он открылся. Минхо чувствовал, как внутри него сжимается грудь, а сердце бьётся неровно. Он боялся её реакции, но понимал: этот момент, этот шаг навстречу, важнее страха. И впервые за долгое время он ощутил, что быть открытым — страшно, но он должен быть настоящим.
Джессика стояла, опустив взгляд, всё ещё ощущая гнев и обиду, но теперь смешанный с... чем-то новым. Она видела его честность, его уязвимость, и это странным образом трогало её, заставляло сердце биться быстрее. Она осознала, что Минхо впервые показал ей настоящего себя, того, кто всегда был скрыт за маской спокойствия.
Минхо чувствовал, как каждое её молчание будто растягивает пространство между ними, делая его ожидание невыносимым. Сердце стучало так, что казалось, его услышат все в хижине. Он боялся взгляда Джессики, боялся её реакции.
– Ладно, забыли, — сказала она, наконец отведя от него взгляд, — Мы же типо друзья, да? А друзья прощают друг друга..
Минхо заметил, как напряжение в её плечах чуть ослабло, как глаза перестали метать молнии, а дыхание стало чуть ровнее. Он не знал, что будет дальше, но это мгновение давало надежду: они могут говорить честно, не прячась за обиды и молчание.
Джессика чуть опустила взгляд, словно пыталась собраться с мыслями. Её кулаки расслабились, руки опустились вдоль тела. Минхо сделал шаг ближе, но не навязчиво — просто рядом, тихо, готовый поддержать, если понадобится.
– Может... может быть, я немного переиграла. Но ты всё равно не должен был... — она замялась, будто подбирая слова, — Разбрасываться чужими секретами.
Минхо кивнул, понимая её точку зрения, и лёгкая улыбка скользнула по его лицу, нервная, но искренняя.
– Согласен. Больше никогда.
Тишина снова опустилась на картохранилище, но теперь она не давила. Она была наполнена чем-то новым: пониманием, осторожным доверием, маленькой искрой примирения. Минхо и Джессика стояли рядом, оба ещё с лёгкой болью в сердце, но уже не противостоя друг другу.
Минхо остановился перед Джесс, и на секунду мир вокруг будто исчез. Она чувствовала, как её сердце бьётся быстрее, а в груди появляется лёгкое, но непривычное волнение. Он смотрел на неё так, будто пытался передать без слов что-то важное — доверие, осторожность и... что-то ещё, что Джесс ещё не могла полностью осознать.
Затем Минхо протянул мизинчик. Казалось, что весь воздух замер, когда она заметила, как тонкая его рука тянется к ней. Это было удивительно интимно: такой маленький жест, но какой огромный по значению.
Когда Минхо протянул ей мизинец, Джесс почувствовала, как лёгкая дрожь пробежала по её руке. Сначала это было почти незаметно, едва уловимое, но в тот же миг, когда его палец коснулся её, она ощутила странное тепло, как будто маленький огонёк зажёгся прямо в ладони. Это касание было крошечным, едва заметным для постороннего глаза, но для неё оно означало целый мир. Она наблюдала, как их пальцы встретились, и внутри Джесс возникло ощущение, что время замедлилось. Сердце забилось быстрее, лёгкое головокружение — и одновременно удивительное спокойствие, словно весь мир перестал существовать за пределами этого момента. Её взгляд зацепился за его лицо: напряжение в челюсти, мягкость взгляда, тихая уверенность. Он был здесь, рядом, и это было всё, что им обоим нужно.
Мизинцы сомкнулись, и Джесс ощутила, как будто через этот маленький контакт проходит тихий поток — не физический, а эмоциональный. Он словно говорил без слов: «Я здесь. Я доверяю тебе. Я хочу, чтобы ты была здесь». Джесс почувствовала ответ в себе — тепло, страх, радость, трепет, удивление — все переплелись в странной гармонии. Она чуть сильнее сжала его палец, и удивилась, что даже такое маленькое движение может вызвать столько эмоций.
Они держались долго, Джесс перестала следить за временем. Каждый миллиметр соприкосновения был важен: лёгкий нажим, чуть согнутая фаланга, нежная отдача давления. Её мысли то вспыхивали, то затихали: она думала о том, как близко они, о том, что это касание не случайно, о том, что она хочет запомнить этот момент навсегда.
Тепло от его руки растекалось по её кисти, поднималось по руке, и Джесс чувствовала, как сердце будто «гуляет» по телу, как лёгкая дрожь проходит по плечам. Она закрыла глаза и позволила себе раствориться в этом ощущении: в присутствии Минхо, в его доверии, в их молчаливом диалоге через мизинцы. И когда Джесс снова открыла глаза, её взгляд встретился с его, и она заметила едва уловимую улыбку на губах Минхо — ту самую, которая говорит больше, чем слова. В этот момент она поняла: через один маленький мизинец они делились своим внутренним миром, и этот контакт, такой простой и одновременно такой значимый, стал для неё чем-то особенным — моментом, который она запомнит навсегда.