Мимолетные мысли
Три недели – как три заевших пластинки, крутящихся по одному и тому же избитому треку. Пробуждение в серой студии, еще до того, как Москва окончательно стряхнет с себя остатки ночи. Кофе – черный, горький, как предчувствие очередного дня. Метро, с его гулом и безликой толпой. «Анархия чернил», где каждый угол уже знаком до оскомины, и где ее ждет не только работа, но и неизменный оппонент. А потом снова метро, и вечер, отданный английским глаголам и артиклям, доносящимся из динамиков ноутбука.
Но эта монотонность не разъедала Есю изнутри, как кислота. Напротив, она была тем самым асфальтом, по которому девушка уверенно шагала к своим целям. Каждый отмеченный в календаре день, каждая выполненная задача, каждая заработанная копейка были кирпичиками в фундаменте той жизни, которую она строила для себя сама, без оглядки на чье-либо одобрение или помощь. Ее внутренний компас был настроен четко, и стрелка неизменно указывала на «независимость» и «успех».
А мелкие стычки с Димой стали такой же неотъемлемой частью этого пейзажа, как шум города за окном. Они были короткими, резкими, как вспышки фейерверка, оставляющими после себя легкий запах пороха и взаимного раздражения. Он, казалось, получал какое-то особое, почти детское удовольствие, находя все новые способы ее задеть, испытать на прочность ее ледяное самообладание.
Именно он, после очередной ее холодной, отточенной до безупречности отповеди на его колкость, впервые бросил ей это прозвище.
– Ну что, Снежная Королева, опять мир спасаешь своей правильностью? – усмехнулся он, облокотившись на стойку и скрестив руки на груди. Его темные волосы, как всегда, были в творческом беспорядке, а в глазах плясали насмешливые искорки.
Есения даже бровью не повела. – Если под «снежностью» вы подразумеваете профессионализм и нежелание вступать в бессмысленные перепалки, то да, можете называть меня так, – ее голос был ровным, как поверхность замерзшего озера.
С тех пор «Снежная Королева» приклеилось к ней в его лексиконе. Он произносил это с разной интонацией: то с откровенной издевкой, то с какой-то непонятной задумчивостью, словно примеряя это слово к ней, пытаясь понять, насколько оно ей соответствует.
– Снежная Королева сегодня не в духе? Льдинки с ресниц не капают? – мог поинтересоваться он, если она отвечала на его провокации особенно сухо.
Или: – Эй, Снежная Королева, тут клиент интересуется, можно ли ему тату в виде ледяного сердца. Сразу о тебе подумал.
Есения игнорировала. Или отвечала так, что у него пропадало желание продолжать. Для нее это было лишь очередным проявлением его инфантильности. Она – лед, он – пламя, которое тщетно пытается этот лед растопить. Но ее лед был закален в таких жизненных бурях, что мелкие искры его сарказма лишь шипели и гасли на поверхности, не оставляя и следа.
Она уверенно шла к своим целям, и ни один черноволосый татуировщик, пусть даже с самым острым языком и целым арсеналом прозвищ, не мог сбить ее с этого пути. День сурка продолжался, но и ее упорство не ослабевало.
Рабочий день разматывался привычной, серой лентой: записи клиентов, звонки, уточнение деталей эскизов. Воздух «Анархии чернил» был пропитан запахом антисептика и тихим, почти медитативным гулом машинок. Есения, с блокнотом в руках, направлялась в дальний конец коридора, где располагалась небольшая комната отдыха персонала, намереваясь уточнить у Миры какой-то рабочий момент.
Шаги ее замедлились, когда сквозь обыденный шум салона просочились иные звуки: мягкие, чуть надрывные аккорды акустической гитары и голос. Голос, который она знала слишком хорошо, обычно окрашенный сарказмом и вызывающими нотками, но сейчас... он был другим. Глубокий, с легкой хрипотцой, он не язвил, а выводил какую-то пронзительно-простую мелодию, слова которой тонули в музыке, но сама суть была понятна без них.
Любопытство, это маленькое, назойливое чувство, которое Есения обычно успешно подавляла, взяло верх. Она почти на цыпочках подошла к двери, приоткрытой ровно настолько, чтобы можно было заглянуть внутрь, оставаясь невидимой.
Там, на диване, сидел Дима. Гитара уютно устроилась у него на коленях, пальцы умело и нежно касались струн. Голова была чуть опущена, темные волосы, как всегда в художественном беспорядке, падали на лоб, скрывая глаза. Но вся его фигура излучала какое-то неожиданное спокойствие и... уязвимость. Он пел, и это было удивительно. Удивительно хорошо. Ни тени той обычной наглости, ни капли бравады. Только музыка и голос, льющийся откуда-то из глубины.
Есения замерла. На мгновение, на одно короткое, украденное у реальности мгновение, она забыла о его колкостях, о прозвище «Снежная Королева», о ежедневных словесных дуэлях. Перед ней был не тот Дима, которого она знала, или думала, что знает.
И именно в этот момент, когда ее обычная броня дала трещину, ее взгляд скользнул по нему иначе. Татуировки. Она, конечно, знала, что они у него есть – в тату-салоне это было скорее нормой, чем исключением. Но сейчас, в этом мягком, приглушенном свете, она впервые по-настоящему увидела их. Они покрывали его руки почти полностью, сложными, переплетающимися узорами, уходя под ворот футболки. Но особенно притягивала взгляд шея. Чернила змеились вверх, от ключиц к линии волос, почти не оставляя свободной кожи – темный, замысловатый орнамент, который был не просто рисунком, а частью его самого. Казалось, почти половина его тела была холстом для этого молчаливого искусства, и это было... завораживающе и немного пугающе одновременно. Контраст между этой почти тотальной «расписанностью» и неожиданной нежностью его пения был ошеломляющим.
Резкий, пронзительный сигнал таймера на телефоне Миры, донесшийся из соседней комнаты, как выстрел, вернул Есению с небес на землю. Она вздрогнула, словно ее застали за чем-то запретным. Суровая реальность работы, дедлайнов и вечной необходимости быть начеку обрушилась на нее с новой силой.
Она быстро отступила от двери, сердце колотилось чуть быстрее обычного. «Просто играет на гитаре», – мысленно отмахнулась она, пытаясь вернуть себе обычное хладнокровие. – «Ничего особенного». Но образ – парень с гитарой, и эти чернильные узоры, особенно на шее, так отчетливо проступившие в ее сознании, – еще долго стоял перед глазами, добавляя новый, совершенно неожиданный штрих к портрету ее вечного оппонента. Работа ждала, и Есения, глубоко вздохнув, решительно направилась дальше по коридору.
Обеденный перерыв вырвал Диму из цепких объятий очередного сложного эскиза. Гудящая спина требовала разминки, а организм – дозы кофеина. Накинув куртку, он выскользнул из «Анархии чернил» и направился в знакомую кофейню через дорогу – островок цивилизации с приличным эспрессо и отсутствием запаха антисептика.
Взяв свой двойной американо, он окинул взглядом немноголюдный зал и... вот так удача. За столиком у окна, в гордом одиночестве, с книгой и чашкой чего-то травяного «наверняка какой-нибудь ромашковый чай, фу» сидела она. Его персональная Снежная Королева, Есения.
Усмешка сама собой тронула его губы. А почему бы и нет? День обещал быть скучным, а небольшая порция ледяного сарказма от администраторши могла его слегка оживить. С грацией хищника, заметившего любопытную, но потенциально неопасную добычу, Дима направился к ее столику.
– Не возражаешь, если нарушу твое ледяное уединение, Ваше Снежное Величество? – без тени вопроса в голосе он опустился на стул напротив, ставя свой стакан на стол.
Есения медленно подняла на него глаза, в которых на мгновение мелькнуло удивление, тут же сменившееся привычной прохладой. Она молча отложила книгу, отметив страницу.
– Если это попытка испортить мне аппетит, то она почти удалась,– ее голос был ровным, безэмоциональным.
– Ну что ты, я исключительно с благими намерениями, – Дима отхлебнул кофе. – Решил удостовериться, что ледники твоего сердца еще не растопили этот жалкий зимний денек.
– Мои ледники в полном порядке, не беспокойтесь, – парировала она. – В отличие от некоторых, они не подвержены сезонным обострениям.
– О, это ты о моем весеннем желании добавить немного перца в пресную жизнь окружающих? – он усмехнулся. – Что ж, кто-то должен.
В его голове, пока они обменивались этими ничего не значащими колкостями, промелькнула отстраненная мысль: «А ведь симпатичная. Строгая, конечно, как учительница младших классов, но фигурка точеная, и лицо... да, определенно есть в ней что-то. Нельзя отрицать, хороша». Но это было мимолетное, чисто физическое признание. Таких симпатичных, с разными «изюминками», он видел сотни. Его интерес к ней был из той же категории, что и к любой другой привлекательной женщине – поверхностный, чисто инстинктивный. Зацепила глаз, не более. Никаких глубин, никаких загадок, которые хотелось бы разгадывать.
Их разговор, такой же колючий и короткий, как всегда, быстро иссяк. Есения допила свой чай, аккуратно промокнула губы салфеткой и поднялась.
– Было... познавательно, – бросила она без всякого выражения и, не прощаясь, направилась к выходу.
Дима проводил ее взглядом, отмечая плавность движений, строгую линию спины. Когда дверь за ней закрылась, он пожал плечами и снова вернулся к своему кофе. В голове роились мысли о новом эскизе, о планах на вечер, о недавнем звонке старого приятеля. Есения, со своими ледниками и сарказмом, в эти мысли уже не входила. Просто еще одна деталь рабочего дня, не более того. Он допил кофе и, насвистывая какую-то мелодию, вышел из кофейни.