Глава 6
Удивительно, но проснуться в постели с мужчиной оказалось ничуть не менее интересным опытом, чем заниматься с этим мужчиной любовью.
Я не помнила, ни как заснула, ни когда дракон перебрался ко мне под одеяло, но, проснувшись, поняла, что щекой прижимаюсь к мерно вздымающейся груди, обвив Чонгука руками и ногами, как вьюнок, а на моем бедре лежит тяжелая ладонь, горяча обнаженную кожу. Рубашка задралась, сбилась куда-то в район живота, дракон вообще себя предметами одежды не утруждал, и от мысли об этом щеки тут же запылали. Я лежала и боялась пошевелиться, разглядывала загорелую кожу перед моим носом, вдыхала терпкий мужской запах...
Ленивые мысли, посмаковав тот факт, что в академии сегодня выходной и бежать никуда не надо, теперь кружились вокруг новизны ощущений и о чем-либо серьезном думать напрочь отказывались. Более того, сейчас куда больше меня занимал вопрос — боятся ли драконы щекотки?
Едва касаясь, кончиками пальцев я провела по выпуклым мышцам живота, чуть задев пупок, обрисовала контур литой груди, коснулась темного плоского соска, на котором кожа была тонкой и нежной, почти как у меня. Снова погладила живот, вдоль тонкой полоски жесткой поросли, уходящей вниз, до того места, где полоска расширялась. Оттуда я, застеснявшись, снова провела вверх, теперь уже всей ладонью, наслаждаясь ощущением горячей кожи, упругой силы мышц под пальцами. Он такой большой! Гладить не перегладить!
Я вскинула голову, чтобы посмотреть, как выглядит спящий дракон выше линии плеч и тут же напоролась на золотистый взгляд. Он не спит! От возмущения у меня аж рот открылся, чем подлый ящер и воспользовался. Ладонь, покоящаяся на моем бедре, стремительно метнулась вверх, обхватила затылок и чуть надавила. Чонгук ловко перехватил возмущение поцелуем, и я почти сразу обмякла, принимая его — долгий, неторопливый, смакующе-сладкий.
Рука, придерживающая затылок, вернулась обратно, вернее, чуть выше, со вкусом сжав ягодицу, другая — легла на грудь, обхватив тяжелое полушарие почти полностью, мягко массируя его сквозь ткань сорочки. А мои пальцы как-то сами собой оказались в спутанных бронзовых волосах, и мир замер в этом бесконечном, невероятно сладком поцелуе, от которого кружилась голова и отступали все тревоги.
Дракон вдруг оторвался, коротко куснул меня за нижнюю губу, когда я настойчиво потянулась за продолжением, и легким движением сильных рук приподнял и усадил на себя верхом.
Одеяло отлетело в сторону. От щекочущего прикосновения жестких волосков к промежности, а горячего упругого члена к пояснице, внутри все сжалось в томительном предвкушении. Я поерзала, наслаждаясь этими новыми ощущениями и, сама подцепив край бесполезной рубашки, стянула ее через голову.
Черные кудри упали на лицо, плечи, спину. Я тряхнула головой, пытаясь от них отфырчаться, и Чонгук с тихим смешком сжал мои бедра, то поглаживая кожу, то вырисовывая на ней замысловатые узоры.
Медленно, миллиметр за миллиметром, узоры подбирались выше, к тому месту, откуда по телу растекался томительный жар. Устав бороться с собственной шевелюрой и отчаянно желая видеть его глаза, я нетерпеливым движением руки откинула волосы с лица — и утонула в медовом взгляде. Зрачок дышал, пульсировал, то расширяясь и затапливая прозрачный янтарь радужки, и тогда от нее оставалась только тонкая кайма, то вытягивался в веретено — и расчерчивал радужку пополам.
Я попыталась представить, как меняется от таких метаморфоз драконье зрение, как подстраивается его мозг под меняющуюся информацию — и не смогла, отвлекаемая желанными ощущениями в промежности.
А пальцы Чонгука тем временем подобрались уже почти к самому сокровенному и теперь, вместо того чтобы коснуться чувствительного узелка и позволить мне поймать молнию, выводили круги и петли вокруг — рядом, близко... но не прикасаясь. Мучительная, сладкая игра. Я чуть шевельнула бедрами, мечтая поймать заветное прикосновение — и пальцы остановились. Я замерла неподвижно — и скользящее, огненное прикосновение снова пришлось совсем близко. Рядом. Вот-вот. Вперед, назад. И еще раз. И вокруг.
Я закусила губу, чтобы выдержать, не поддаться желанию — но не сумев сдержаться, выгнулась навстречу удовольствию, подалась, раскрывая себя, без слов умоляя о пощаде.
Дракон замер, прикрыв глаза, как будто пытаясь совладать с собственным дыханием — неровным, прерывистым, как у меня. Широкая мужская ладонь скользнула мне между ног, и сжала, смяла нежные чувствительные складки, а потом раскрылась, и чувствительно потерлась, плотно прижимаясь к коже. Грубая, шершавая ладонь, прижимаясь к нежному шелку моей кожи, дарила яркие, сладкие ощущения от которых я, кажется, забывала себя, извиваясь, прижимаясь к дракону, стараясь усилить и без того острое удовольствие. И совершенно упустила момент, когда Чонгук приподнялся — и к делу (благодатному делу доставления мне удовольствия) подключились губы, втягивая в рот горошину соска, сминая в откровенной ласке ареолу груди.
Жадность. Голод. Не в силах смотреть на то, что написано сейчас у него на лице, стесняясь читать дракона, доступного сейчас как открытая книга, я опустила веки, поднимая руки, скользя по горячей, влажноватой коже, чтобы обхватить его голову, запутаться пальцами в бронзовых волосах, прижимая горячий, требовательный рот к себе — и ощутить грудью колючую щетину.
Извращенка! — успела подумать я о себе, — Тебе даже это нравится!
Но в этот момент властная ладонь между моих ног, то гладившая, то теребившая, то пощипывавшая мою кожу, раскрылась снова, основание ладони с силой прижалась ко входу, толкнулось, раз, другой — и я дернулась в сторону, из невесть когда возникшего захвата второй руки, отчаянно хватая ртом воздух, и чувствуя, что вот- вот — и достигну пика без проникновения.
Взглянула на Чонгука — и словно потерялась.
Взгляд дракона, пристальный, алчущий, поглощал меня целиком. Не в силах ни отвернуться, ни снова смежить веки, я чуть приподнялась, замерла, позволяя дракону убрать руку, а потом подалась назад, нащупывая промежностью горячую, твердую плоть. Дракон нетерпеливо, властно шевельнулся, помогая мне — и я ощутила входом влажную, тугую головку.
Не отпуская взгляда цвета жидкого золота, я толкнулась вперед. Член скользнул в меня легко, как к себе домой.
Ощущение-мысль-взгляд, сведенные воедино — и меня чуть не сжал завершающий спазм. Просто оттого, что Чонгук во мне. Просто оттого, что во мне горячо, и туго, и мокро. Просто оттого, что лицо дракона исказило выражение острого, бесконтрольного блаженства.
Я переждала мгновенье, зависнув на предчувствии преждевременной разрядки, а потом чуть приподнялась, чувствуя, как плоть Чонгука выскальзывает из меня, и опустилась вниз, ощущая, как он снова растягивает, раздвигает мои мышцы, заполняет меня до упора, смакуя эти ощущения...
Замерла.
Снова приподнялась — и опустилась снова. И ещё раз. И ещё. И ещё. Все ускоряясь, все сильнее наращивая темп, вжимаясь, насаживаясь на горячее, твердое тело, дарящее мне наслаждение, чувствуя руки, бережно поддерживающие меня под спину, сжимающие кольцом — и улетая от этого еще больше, даже сильнее, чем от жадных, яростных поцелуев, осыпающих грудь, от мелких огненных укусов и сладких посасываний...
Пик наслаждения накрыл нас вместе. Я замерла, вдавившись в дракона, желая ощущать его всем телом — и он стиснул меня в железных объятиях, то ли идя мне навстречу, то ли испытывая всё то же.
Блаженные спазмы и ощущение горячего семени, омывающего меня изнутри. Крепкие руки, и влажный лоб, прижавшийся к моему. Обвитая моими ногами талия и спутавшиеся волосы.
Ослепительное чувство. Единение. Блаженство, одно — на двоих.
— С добрым утром, — хрипло пробормотал Чон, слизывая капельку пота с моего виска.
Шершавое прикосновение породило горячие мурашки, и мышцы живота дернулись, сжались, заставив еще раз плотнее ощутить находящийся во мне член.
Я прерывисто выдохнула, и согласилась:
— Отличное утро!
Сидя верхом на ректоре, я любовалась изумительно красивым мужчиной, вольготно разметавшимся по постели — бронзовая коса растрепана, и лохматится торчащими там и сям прядями, темная щетина на впалых щеках, руки, закинутые за голову...
Широкая грудь, мерно вздымаемая дыханием, дорожки чешуек вдоль бугрящихся мышц, темные ареолы сосков, твердые бедра, оседланные мной — веса адептки, сидящей на нем, ректор словно не замечал, и не торопился меня сгонять. А я, соответственно, не спешила покидать насиженное — можно даже сказать, объезженное! — место.
Я любовно огладила литые грудные мышцы, наслаждаясь ощущениями, и, не утерпев, осторожно царапнула гладкую чешуйку бронзового цвета. Она никак не среагировала на покушение — в отличие от дракона, который подтянулся на подушку повыше, и с интересом принялся наблюдать за процессом обнагления одной отдельно взятой адептки. Поняв, что препятствовать обдиранию чешуевладелец и не думает, я подцепила ее ногтями. Ну, как — подцепила. Попробовала! Бронзовая бляшка лежала на загорелой коже плотно. Тогда я попробовала взяться за нее с другого конца, но увы, с тем же успехом. Возня, начавшаяся как шутка, против ожидания меня увлекла — ведь наверняка есть способ, не просто так ведь дракон запрещал! Но мерзкий рептилий, глядящий на меня одновременно с умилением и насмешкой, помогать мне явно не собирался, вполне обоснованно подозревая, что именно на нем я знания и опробую, если он таковыми поделится. В конце концов, сдалась, и куснув несговорчивую пластинку, попросила дракона:
— Перевернитесь, пожалуйста!
Дракон, аккуратно придержав меня за бедра, заставил приподняться, покладисто перевернулся на живот, даже не представляя, в какой экстаз отправляет меня этой сговорчивостью. Мне каждый раз оказывалось сложно заново поверить, что вот эта вот огромная махина легко и добровольно мне подчиняется. И еще сложнее было не капать на него восторженно слюной.
Странно, конечно — вроде, пожирать Чонга я не собиралась, даже надкусывать, но слюноотделение начиналось непроизвольно. Ненормальная какая-то реакция. Извращенная.
Спина у ректора, кстати, груди ничем не уступала — широкая, сильная, надежная спина. Краси-и-ивая! С развитыми, хорошо различимыми мышцами — капюшонной, широчайшей, большой круглой, уходящей к плечу дельтовидной, хоть анатомию по нему учи!
Возможно, дракон на подобные уроки и не согласиться, но готова ручаться, на них был бы аншлаг!
Потому что меня драконья спина, поросшая по позвоночнику цепью крупных, граненных чешуек, на выступах позвонков выпирающих зародышем спинного гребня, вгоняла прямо-таки в транс.
Я упоенно наглаживала подставленную мне спину, оставив дурную затею нащипать с нее чешуи, и чуть-чуть жалея, что накануне не сумела рассмотреть это существо во всем великолепии его истинного облика. А потом наклонилась, и куснула такую заманчивую, такую аппетитную спину. Кусать было неудобно — все же, человечьи челюсти не слишком приспособлены захватывать ровные широкие участки, но я расстаралась. Дракон подо мной обреченно вздохнул:
— Вот вроде бы хищная рептилия здесь я, а по ощущениям — все-таки вы, адептка.
Я хихикнула, и зарычав, лизнула укус, а после задала вопрос. Давно зудевший на кончике языка:
— Ректор Чонгук, а отчего вы чешуей покрываетесь? Это только во время... э... близости?
Дракон подо мной хмыкнул — я ощутила этой частью тела, что с удобством сидела на этом самом драконе — и внезапно перевернулся, поймал меня, со взвизгом чуть не свалившуюся с него, и ответил:
— Нет, это реакция на любое нервное возбуждение. Просто в жизни, особенно в присутствии иных рас, у нас считается неприличным демонстрировать подобные проявления эмоций. А в любви сдерживать эмоции ни к чему, — развернуто и полно ответил на мой вопрос ректор, и вдруг с внезапным «Ам!» метнулся вперед и куснул меня за плечо.
— Ну вот, и установили, кто тут на самом деле хищная рептилия, — ввернула шпильку я, пока растрепанная бронзовая голова склонилась ниже, прокладывая дорожку из поцелуев от ключицы к груди, и оканчивая ее на соске.
— Ага! — подтвердил мои умозаключения чрезвычайно собой довольный дракон, и переключился на вторую грудь, а я с легким «Ах!» выгнулась навстречу настойчивым, горячим губам.
Я заерзала на его животе, и ректор Чон, оторвавшись от своего занятия (и от моей груди) обхватил ладонями мое лицо, коснулся легким поцелуем губ.
— Как вы себя чувствуете, Лалиса?
Я недоуменно подняла на него взгляд, и он пояснил:
— Я имею ввиду ваше самочувствие. Да и в целом...
Дракон явно не желал прямо указывать на то, что ведь непросто так я явилась к нему среди ночи, завернутая чуть ли не в одеяло, и я была ему благодарна за эту деликатность. И на его вопрос, прислушавшись к самоощущениям, я честно ответила:
— Отлично!
Здоровый сон и здоровый секс творят с женщиной чудеса, могла бы добавить я, но не стала, заразившись, видимо, от дракона деликатностью.
Половым путем от мужчины чего только не подцепишь, хе-хе!
Ректор, к счастью, не читавший мои мысли — и правильно, там все равно сплошь непристойности! — отвел с моего лица буйные кудри, бережно погладил по щеке костяшками пальцев:
— Может быть, все же обратитесь к целителю? При академии очень достойный лазарет, и мастер Джису удивительно неболтлива...
Я снова поерзала на своем «скакуне», и, возмущенно посопев, выдала:
— Ректор Чонгук, благодарю вас за заботу, но в услугах целителей я, хвала Тьме, не нуждаюсь!
— Вот ведь упрямая девица! — выдохнул рептилий, и в очередной раз рывком перевернулся в постели, но на этот раз вместе со мной.
Я охнула, пискнула, негодующе брыкнулась, протестуя против подобного обращения — и забыла обо всем на свете, когда драконий рот властно, почти грубо накрыл мои губы, язык ворвался в мой рот, напористо, яростно — не как гость, но как жестокий завоеватель, а руками он сделал что-то такое, отчего мои ноги непонятным образом оказались у него на плечах.
Дракон пил мое дыхание, прикусывал губы, и снова шершавый, жадный язык скользящим движением проникал в мой рот, и против воли вырывал из меня всхлипы и стоны.
Проникновение под неожиданным углом заставило меня остро вскрикнуть, сжаться, плотнее ощутить внутри твердый горячий ствол, а потом в ощущении полной беспомощности мне оставалось только принимать глубокие толчки, каждый из которых снова возносил на вершину блаженства.
Тьма! Ну как же это до невозможности прекрасно...
Острое наслаждение, пронзившее тело молнией, выжало все силы. Я обмякла на простынях, прикрыв глаза и чувствуя, как часто вздымается грудь и бешено колотится сердце. Чонгук выпустил мои ноги, щекотно поцеловал подрагивающий живот, боднул его. И, запустив пальцы в окончательно рассыпавшуюся на взлохмаченные бронзовые локоны шевелюру, я прошептала умирающим голосом:
— А вот теперь мне, пожалуй, целителя...
Дракон хмыкнул. И укусил меня за бедро совсем рядом с ягодицей!
Взвизгнув, я ожила, подскочила и откатилась на другой край кровати, попутно заматываясь в одеяло.
— Это было подло!
— Зато как эффективно, — философски пожал плечами ректор, и не думая прятать мальчишескую ухмылку. — Теперь завтрак?
Я открыла рот, потом сообразила, что если пойду в столовую, то придется выставиться из драконьей обители и повода вернуться уже, вроде как, и не будет, и помотала головой.
— Я не голодна.
Хорошо хоть, живот вслух возражать не стал. Потому что на самом деле после столь активной утренней разминки есть хотелось зверски. Но остаться хотелось больше.
— А вот я голоден, — отозвался бронзовый дракон и замер неподвижно с таким расслабленным видом, что я не сразу сообразила — колдует. Отвлекать мужчину от этого благодатного занятия я не стала, а выскользнула из постели и принялась разыскивать предметы своего гардероба, ныне разлетевшиеся далеко за пределы этого самого гардероба.
Сорочка глухо звякнула, когда я поднимала ее с пола, и только тогда я спохватилась, что, раздеваясь, стащила вместе с ней Глаз Дракона.
— Я ведь просил вас не снимать его, Лалиса ! — мягкий голос дракона за плечом заставил вздрогнуть.
— Что, и даже...
— И даже! — перебил меня ректор. — Выработайте у себя привычку — никогда не снимать защитные артефакты. Они должны стать частью вас. Частью вашей ауры, магического фона. Привычной, постоянной деталью, которая не мешает вам в любой ситуации.
Он наклонился, и поцеловал меня, мягко, но вкусно и вдумчиво.
— И даже — в постели, — закончил дракон прерванную мысль, и я покорно надела цепочку через голову.
Артефакт после первой активации неуловимо изменился, и я пообещала себе обязательно рассмотреть, что именно стало другим, а пока торопливо оделась.
Дракон, между тем, неторопливо накрывал стол к завтраку: копченое со специями мясо, несколько видов сыров, фрукты, вино, одуряюще пахнущий свежий хлеб... я была морально готова объявить, что я передумала и тоже хочу завтракать (хочу-хочу, очень хочу!), и даже, если понадобится, изобразить голодный обморок но ректор, проявив присущие драконам подлость и коварство, сразу сервировал стол на две персоны, сорвав мой план, а закончив, и вовсе отодвинул для меня стул, приглашая к столу.
Нет, не зря старая Альба это племя не любила!
Я опустилась на стул и с видом скучающим и «ничего меня здесь особенно и не привлекает» потянулась к крупным блестящим виноградинам.
— Как дела дома? — сам дракон потянулся к мясу, и я почувствовала, как рот наполняется слюной. Провожая его движения завороженным взглядом, я машинально отозвалась:
— Хорошо, защита сто... Чонгук!
В ответ на мой пылающий взор, ректор расплылся в такой довольной улыбке, будто я его не по имени назвала, а сокровищницу удвоила.
— Вы обещали не задавать вопросов!
— Я был тогда при смерти и не мог мыслить ясно, так что соглашение определенно нужно пересмотреть.
— Это нечестно!
— Такова жизнь, — печально вздохнул ящер, довольно жмурясь, и я, пылая праведным гневом выхватила следующий кусок прямо у него из-под пальцев.
— От вас драконов, одни проблемы! — прямо заявила я, стараясь не думать о том, что вкуснее мяса я в жизни не ела и не прикидывать, как подтащить блюдо с ним на свою половину стола.
— От вас, адептов, тоже, — отозвался ректор, ничуть не опечаленный этим заявлением. — Но мы же не жалуемся!
Улыбка была сейчас настолько клыкасто-невинной, что я тайком отправила импульс силы, уточняя, из кого жаркое. Фух, оленина! А не нежнейшие места тех адептов, на которых не жалуются...
Не желая больше обсуждать провокационные вопросы, я перевела разговор на весьма животрепещущую, но более безопасную тему:
— И как, если не секрет, продвигаются поиски оранжерейного вора?
— Никак, — жизнерадостно отозвался ректор. — Похититель оказался ловок, хитер и зверски изворотлив!
Я вспомнила яростную алую наставницу..
М-да. Эту тему тоже вряд ли можно считать безопасной.
Наставница Дженни. внушала мне практически инфернальный ужас. Взращенная и обученная бабкой, я хорошо знала, на что способны женщины, на чью собственность покусились.
— Не переживайте, Лалиса, вашей жизни ничего не угрожает! — Дракон о чем-то поразмыслил и вдумчиво уточнил: — По крайней мере, пока вы в Академии. — Потом подумал еще немного и добавил: — По крайней мере, пока я рядом.
«И по крайней мере, пока есть оленина», — подумала я, все еще не убежденная до конца, что нигде в местных подвалах не упрятаны бочонки с нерадивыми учениками свежего посола...
С этих драконов плотоядных станется! Всю меня искусал!
Впрочем, дальнейшая беседа и правда протекла вполне безопасно. С ненужными вопросами ректор больше не лез, хоть и щурил время от времени золотые глаза очень уж хитро, вместо этого он расспросил, как проходит учеба на боевом факультете, все ли у меня получается, рассказал несколько баек из времен своего студенчества. Представить ректора желторотым юнцом я, как ни силилась, не смогла, но для себя решила — какое счастье, что в Акакдемии живут драконы лишь зрелого возраста! Самодурств юных ящеров нежная человеческая душевная организации могла бы и не пережить!
А засобиравшись обратно к себе — нехотя, но надо, предстояло еще занятие с Чимином — я вдруг вспомнила, что всей одежды на мне сорочка да шаль. И одно дело шастать в таком виде среди ночи — если кто и встретится, можно прикинуться привидением, а совсем другое — маршировать в неглиже среди бела дня.
Чонгук мой растерянный взгляд расшифровал мгновенно, и спустя секунду на смятую постель шлепнулись сложенные стопкой белье, блуза, брюки и корсаж. А сам дракон дополнил этот набор сапожками, выудив их из-за спины, как грошевый фокусник. Сапожки были кожаные, чешуйчатые, блеклые, мутно-прозрачные. Но, если приглядеться, можно было заметить легкий бронзовый отлив.
Я почувствовала, как щеки запылали и не знала, куда деть глаза. Цветы, вино, завтрак — ерунда, в общем-то, а тут подарок, да еще и какой...
На мои смущенные бормотания «спасибо» и «не стоило», Чонгук только улыбнулся:
— Примерьте. Может, еще не подойдут.
Сапожки сели по ноге, как литые. Не зная, что еще сказать или сделать, я стремительно подошла к ректору, приподнявшись на цыпочки, прильнула к его губам, целуя со всей страстью, со всей благодарностью, которую только смогла вложить, а потом выскользнула из начавших уже сжиматься объятий, и торопливо вышла из комнаты, не забыв укрыться тенями.