[6]
Она спала уткнувшись ему в грудь, как то систематически получилось, ей было уже все равно на то что произошло этой ночью и что с ней будет. Она смирилась, она чуствовала лишь усталось и тяжесть в груди, подавленность.
Уильям же проявлял малую заботу: гладил, целовал в лоб, укрывал одеялом, если оно скатывалось - все для того чтоб его объект обожания не чувствовал себя использованной. Он не чувствовал никакой за это вины, просто любил и был одержим. хотел спрятать ее от всех, сделать как из своих мечт, она была для него такой подходящей и на вид идеальной.
но ему нужно было идти, он попытался встать, но Каденс не дала этого сделать
Она даже не открыла глаз, когда он начал осторожно выбираться из её объятий. Она почувствовала, как он медленно приподнялся, опираясь на локоть
Но она не отпустила. Её пальцы словно автоматически сомкнулись на его запястье, не давая уйти.
- Останься, - её голос был хриплым, почти бесцветным, но в нём было что-то, что остановило его
Уильям посмотрел на неё сверху вниз. Она не смотрела на него. Просто лежала, уставившись в стену, всё так же прижавшись к нему телом
Он молчал. Глаза его горели в этом взгляде было всё: и бесконечная нежность, и ярость, и тревожная, почти животная жажда обладать ею до последней капли
- Ты знаешь, что я не смогу уйти, если ты так просишь, - прошептал он, возвращаясь на кровать и наваливаясь на неё всем телом
Он уткнулся лицом в её шею, вдыхая кожу, как зависимый. Его ладони поглаживали её талию под футболкой, медленно, с почти маниакальной бережностью. Целовал ее шею, ключицу и щеки, а она вытянулась с удовольствием давая больше ему пространство
Она не ответила. Только сжала его сильнее, касаясь обнажённой спины. Там уже не было ужаса. Только глухая покорность.
Уильям лежал рядом, обнимая так, будто пытался растворить её в себе, будто хотел вырвать её душу и вложить в свою. Его любовь была как плен - сладкий, тягучий, от которого не отмыться. Она была его.
Он не ушёл работать в то утро. Остался ради их изломанной, извращённой близости
Его дыхание уравнялось с её, как будто они были одним существом. Он слушал, как стучит её сердце, как прерывисто она вздыхает, он уткнулся головой в ее грудь.
- Уильям, - наконец, проговорила она тихо.
Он чуть приподнял голову, глядя на неё снизу вверх. Её глаза были полуприкрыты, взгляд расфокусирован
- Я хочу вернуться... работать, - сказала она медленно, будто слова были из песка, с трудом слепленные в нечто осмысленное. - Не для тебя. Не потому что ты скажешь. А потому что я... не могу больше просто лежать
Она отвела взгляд.
- Я всё ещё что-то умею. Я не просто... вот это
Её рука чуть дрогнула, сжалась, как будто опасалась, что он снова оттолкнёт, запретит, унизит.
Но он не двигался. Только смотрел.
- Это всё, что ты хочешь? - спросил он спустя несколько секунд. Голос низкий, в нем всё равно была тень ревности. Он боялся потерять власть.
Она кивнула.
- Просто... вернуться. Убедиться, что все хорошо, ничего не ломается и не развалится. Ощущать, что я ещё жива.
Он прижался щекой обратно к её груди. Задумчиво. И лишь спустя какое-то время, когда её дыхание стало чуть спокойнее, ответил:
- Только под моим присмотром. Ни шагу без меня. Ни двери не откроешь, если я не захочу.
Она ничего не сказала. Ни "да", ни "нет". Только позволила себе расслабиться и чуть сильнее обнять его.
- Спасибо, - выдохнула она почти неслышно.
Он всё ещё владел ей. Но теперь между ними было нечто большее. То, что делает зависимость двусторонней.
Она медленно склонилась к нему, коснулась губами его виска. Он поднял взгляд. Их глаза встретились, и не было ни вызова, только странная, жгучая близость
Уильям скользнул рукой вверх, ухватился грубо за ее лицо и губы соприкоснулись. Почти благоговейно. Она не отстранилась
Поцелуй углубился, стал медленным, тягучим, как если бы время растворилось где-то за пределами этой комнаты. Его ладонь на талии сжимает ее крепче. Её пальцы вцепились в его спину
Они продолжали целоваться - не как те, кто впервые признался в любви, а как те, кто давно потеряли себя в этой безумной связи.
Она прижалась к нему крепче. Он не отпустил.
Им больше не нужно было говорить.