Руки прочь, професор!

Анна

   Ну и где он?

Когда пятнадцать минут я совершенно как дура торчу в пустом привате – поневоле возникает ощущение, что Попов надо мной издевается.

Мало того, что снова приперся. Мало того, что все мое выступление я чувствовала себя так, будто мне горло сжимают его жесткие руки, мало того, что он снова оплатил мой приват – сама видела, как к барной стойке ходил. Так еще и не пришел. И не понятно, что это значит. Это он так меня оскорбить пытается? Так не выходит ни хрена, мне же лучше!

Хотя…

Какое там лучше!

Если бы не знала, что нельзя так явно выделять одного клиента в толпе – нарочно бы напротив его столика остановилась бы и так бы и выступала. Просто назло многоуважаемому профессору, чтобы у него штаны прям на нем и загорелись!

А сейчас сижу как дура оплеванная, и внутри как эхом об стенки бьется холодная, но такая жгучая мысль.

Он. Даже! Не пришел!!!

А меня так трясло, когда своими полутрясущимися руками костюм полицейской из черного блестящего латекса напяливала. Это ведь была бы первая встреча после первого нашего раза.

Первый наш раз! Аня, прекрати так говорить, звучит так, будто ты уже в уме планируешь второй. Не с ним. Ни в жизнь.

И все-таки где он? Почему до сих пор не здесь, не смотрит на меня, не осыпает своими издевками? Или вот это вот его отсутствие издевка и есть? Так зачем он тратился на приват, лишние деньги, что ли, карман жгут?

Не выдерживаю. Выхожу из номера, шагаю к Стасу. Он смотрит на меня кисло – передавая мне про приват, предупреждал меня, чтобы в этот раз все было без фокусов. И тут я. Явно приперлась раньше, чем могла бы закончиться полная двухчасовая программа.

– Не ори, пожалуйста, – говорю, устало падая в одно из кресел напротив его стола, – глянь по камерам, где моего клиента носит. Он не пришел.

– Не пришел? – Стас недоуменно повторяет, а потом переключает на экране приложение, переходя на видеонаблюдение. Выбирает камеры в зале, отматывает время…

Я осторожно присаживаюсь на подлокотник его кресла. Ноги уже от каблуков гудят. Стас вот это неправильно понимать не будет. Села и села. Устала просто.

– Это что еще за херня, – мрачно спрашивает он. А на экране у барной стойки с Поповым разговаривает Ванечка, выставленный сегодня на фейс-контроль. Говорит, говорит, а потом – вместе с Поповым шагает на улицу.

– А на входе тоже камера есть?

– Цыпа, не елозь, есть, конечно, – щелкает нужными клавишами и переключается на камеру над центральным входом. Точно так же на ускоренной промотке находит нужный кадр.

– Вот сука, – тихо шепчет он, когда Ванечка машет рукой в сторону парковки и шагающий туда Попов выходит из поля зрения камер. И обратно не заходит.

– Думаешь, он специально?

– Цыпа, ты, вроде, умная у нас, – Стас кривится и резко встает, – конечно, он, блядь, специально. Думаешь, не знает, что в поле зрения камер попадает, а что нет?

– А зачем он вообще его вывел?

– Мне тоже интересно! – почему-то Стас смотрит на меня так пристально, что даже не по себе становится. Но он резко шагает к двери, а я… А я пулей несусь за ним. Сама не своя от беспокойства. Я и вправду не понимаю. Почему Попов не вернулся? Что ему там Ванечка набрехал, что он не пришел. Или…

– Цыпа, жопу прикрой, – через плечо бросает Стас, и я чуть на лету не спотыкаюсь. Ну точно, конец ноября, не особый сезон для латексных шортиков.

Джинсы напяливаю прям поверх наряда для привата. Куртку надеваю без толстовки, прямо так, на голые плечи, и снова бегом лечу на улицу, на парковку, чтобы увидеть, как Стас за шкирку поднимает с мокрого асфальта Ванечку с разбитой мордой.

– Где клиент? – рычит Саст, а я осоловело таращусь на пятна крови на асфальте. Тут драка была? Драка?! С Поповым?!!

Сердце в груди начинает стучать так сильно – мыслей за этим стуком не слышу.

Слабый стон заставляет вздрогнуть. Туда я лечу уже сама, отчаянно надеясь, что если стонет, значит, дышит.

Правда, когда вижу, кто на самом деле копошится за бампером серого гелендвагена – шарахаюсь назад.

Вовчик. С расквашенным носом и явно – хорошенько уделанный под орех, потому что он с трудом стоит на четвереньках.

Морда у моего братца в уличном освещении смотрится так, будто его темными красками расписали. На самом же деле – кровоподтеки и ссадины, но как инфернально их высвечивает фонарный свет.

Смотрю на него придирчиво, а потом сама с размаху пинаю его в бок. Потому что… Потому что ненавижу его, да. Потому что очень хочу поквитаться хоть за что-то. И пусть удовлетворение слабое, но все-таки…

– Ты охуела, что ли, курва? – ладонь Стаса сгребает меня за шиворот, поднимает меня над асфальтом. – Я тебе что сказал, блядине, насчет неприкосновенности наших клиентов?

– Это не клиент, – взвизгиваю отчаянно, потому что настрой сейчас у Стасика таковой – он сначала раскатает по асфальту тонким слоем, потом только начнет разбираться, чем его версия происходящего отличается от реальности.

– А кто, блядь! – рычит Стаст, но тем не менее присматривается к валяющемуся на асфальте Вовчику и унимается. – А! Вспомнил. Твой мразотный братец, которого ты просила на порог не пускать

– И между прочим, десятку в месяц только за это тебе оставляю, – лягаю Стасу в голень, – отпусти, придурок, куртку мне порвешь!

– Где наш клиент? – повторяет Стас оглядываясь. – Он уделал Ванечку, он уделал твоего брата. А где сам? В зал вернулся?

– Но мы ведь не видели, как он входил, – напоминаю я и лихорадочно верчу головой. Вижу в дальнем углу парковки темную тачку Попова, несусь к ней, наплевав на каблуки, больно отдающиеся в ноги.

Вы мне, Арсений Сергеевич, еще пару туфель для выступлений будете должны. Они же, блядь, стоят, как крыло самолета!

Правда, когда я вижу на асфальте тянущуюся к машине тонкую цепочку темных пятнышек, которые вряд ли могут быть хоть чем-то кроме крови – мысли про туфли как-то испаряются из головы.

Господи, я надеюсь, он хотя бы целый там? Живой? Дышит?

Вижу его и будто светлеет мне от облегчения. Потому что он по крайней мере сидит. Вертикально сидит на пассажирском сиденье. И даже шевелится. Делает что-то, что мне не видно.

– У вас в порядке все, профессор? – выдыхаю, подлетая. Явственно вижу, как Попов вздрагивает от звука моего голоса.

Разворачивается ко мне лицом, и я непроизвольно охаю, рассмотрев на челюсти его крупную ссадину. Нет, я понимала, что вряд ли он вышел из драки целым, но все-таки оказываюсь не готова наблюдать ущерб.

– Иди в приват, холера, – хрипло выдыхает Попов, глядя на меня своими как черный перец жгучими глазами, – я скоро буду.

Сама не знаю, почему не верю ему. То ли эта странная, неуклюжая поза меня напрягает, то ли лишенный привычной ядовитости тон, в котором сквозит что-то… Болезненное.

И потом – мне до сих пор не понятно, откуда кровь была.

В общем, я не слушаюсь. Огибаю дверцу его машины и заглядываю внутрь. Стискиваю дверцу пальцами так, что даже не знаю, почему под пальцами металл не мнется. Я вижу кровь. На светлой рубашке, на обивке кресла… И красную черту на его боку вижу тоже.

– Господи, вы же ранены!

– Просто царапина, – безразлично жмет плечом Попов, – у тебя очень своеобразный брат. Любит начинать знакомство с того, чтобы потыкать в нового знакомого заточкой. Я правда не поддержал, почти отвел её.

– Почти? – истерично всхлипываю, глядя на пятна крови.

– Почти, – спокойно кивает он и опускает взгляд. Только сейчас понимаю, что он все это время пытался сам себе эту свою рану перебинтовать. И ему неудобно, потому что его рабочая рука – левая, а пострадал именно левый бок.

– Давайте я, – быстрее, чем он отвечает – подаюсь вперед, перехватываю бинт. Потому что мне и вправду сподручнее же! Только потом понимаю, что стою согнувшись не пойми в какой позе и кручу бинты вокруг тела не кого-нибудь, а Поповаю Попова!

Хотя…

Мне что, ему надо позволить кровью истечь, пока он сам там ковыряется?

– Перекисью намочи, – губы Попов вдруг находятся рядом с моим ухом, – мне было неудобно.

Так близко. И не хочу вроде, но понимаю, что медленно, но верно, мое лицо заливает краской. Хорошо, что вечер вокруг. Он не видит.

Не видит. Но замечает, кажется, как подрагивают мои пальцы, когда передает мне пузырек с перекисью.

– За братца переживаешь? – снова горячий шепот проходится по коже. – Сильно расстроишься, что по его душу сейчас менты приедут?

Господи.

Из меня вырывается такой ядовитый смешок, что Попов удивленно вздергивает бровь.

– Я, видно, очень хорошо себя вела в этом году, – откликаюсь шепотом, не отвлекаясь от своей “первой помощи”, – чтоб его посадили – с десяти лет мечтаю. Хотя тогда объективно из всего криминального он только кулаки распускал да сигареты у отца воровал. Но лучше позже, чем никогда.

– Он тебя бил? – что-то в тоне Попова неуловимо клацает, будто медвежий капкан. – А родители куда смотрели?

– Ну, – удивляясь своей откровенности, пожимаю плечами, – не верили, в основном. Я оторвой была, да плюс еще спортивные кружки… Сама по себе вечно в синяках, синяком больше, синяком меньше. Как тут докажешь, что это Вовка меня в бок пнул, а не я сама на тренировке упала? Эй-эй, вы куда?

Мне приходится ладонями налечь на плечи вставшего на ноги Попова, чтобы хоть как-то его задержать. У него такой напор, как у танка…

– Уйди, холера, – хрипло выдыхает он, глядя на меня сверху вниз, – мне кажется, я кой-кому не досыпал кармического воздаяния. Надо додать.

– Из-за меня, что ли? – округляю глаза. – Даже не марайтесь. Я его уже сама в печень пнула. Мне полегчало. А так, в глобальном смысле, будет круто, если он сядет. Да постойте вы хоть минутку, я закончу!

Попов так и остается стоять, не спуская с моей щеки внимательного взгляда. А я – закругляюсь с бинтованием, расстригаю тупыми ножницами из аптечки бинт напополам. А потом мою ладонь перехватывают пальцы Попова. Перехватывают и прижимают к голой коже над бинтом.

– Что вы делаете? – шепчу, поднимая взгляд, практически сразу теряясь в этой темной пропасти. А он давит на мою ладонь, вынуждая меня касаться его кожи. Чувствовать, как под ней подрагивают жесткие его мышцы. На ощупь он рельефный, почти сухой. Даже тонкого слоя жирка нет, что обычно придает телу мягкость. Напротив. Все, что под моей ладонью – твердое. И то, что рядом с моим бедром, кажется, уже тоже тверже некуда. Он что, с ума сошел?

– Вам в больницу надо! – почему-то продолжаю говорить исключительно шепотом. И даже не моргаю.

Он покачивает головой.

– Нет.

– Нет? Вы ранены!

– Это пустяковая царапина, – он резко покачивает головой, – я переживу. А ты – мне два часа танца должна, холера. В этот раз я намерен получить то, за что заплатил.

– Господи, – издаю отчаянный стон, – да я вам где хотите станцую. Даже без пилона могу. На столе, со стулом, даже на коленях у вас. Только давайте я все-таки в больницу вас отвезу.

– На коленях, говоришь? – он так паскудно ухмыляется, что я сразу понимаю, что зря решила побросаться такими опрометчивыми обещаниями. – Что ж, хороший вариант, меня устраивает. Ты везешь меня в больницу, а потом танцуешь для меня там, куда я тебя отвезу. Уговор?

Смотрю на него и понимаю – торговаться бесполезно. Я еще по универу это знаю. Попов поставил условие, и ты или его выполняешь, или…

– Если пообещаете, что не полезете лапать, – обреченно выдвигаю свое условие.

– Хорошо, – неожиданно спокойно кивает Попов. Господи, этот его взгляд. Как я под ним не сварилась еще?

– Хорошо? – повторяю удивленно. Такой быстрой уступки я не ожидала. И получается, мы… Договорились?

Огибаю машину настолько быстро, насколько вообще можно это делать на каблуках. Только у водительской двери оборачиваюсь, нахожу взглядом мощную фигуру Стаса. С его стороны доносятся звуки ударов и глухие вопли. Пытаюсь сочувствовать хоть кому-то из двух утырков – и нет, не получается.

Окликаю Стаса. Он мрачный, багровый от ярости, высовывается из-за чьей-то выебистой красной бэхи, смотрит на меня.

– Клиент тут, – произношу я громко, – только его ранили. Я в больницу его отвезу. Насчет привата мы с ним договорились, к тебе претензий не будет.

– Пусть на неделе приходит, – Стас мрачно сплевывает, – передай ему, могу еще трех красоток добавить, чтоб совсем не скучно было.

– Мы уже договорились, – против моей воли в голос прорывается злость, – никого беспокоить не надо.

– Ну, это пусть сам решает, – бросает Стас, отворачиваясь, – я слову хозяин.

– А этих уродов ментам сдашь? – повышаю голос.

– Сдам, – глухо откликается Стас, – только до нужной кондиции их доведу. Количество целых ребер поуменьшу. А то лишка у них.

– А…

– Не ссы, цыпа, – рявкает он, перебивая меня, – клиента твоего винить не будут. Скажем, защищали его и перестарались. Но никто про мой клуб не скажет, что у меня можно клиентов метелить, а я сглотну.

Ладно. Хер с ним, пусть сам разбирается.

Я ныряю на водительское сиденье и первое что вижу – скептический взгляд Попоаа. А потом – отсутствие ключей в замке зажигания. И сразу становится понятно, что мои переговоры еще нихрена не закончились.

– Сами хотите повести? – спрашиваю, голосом выделяя, насколько скептически я отношусь к этой затее. – У вас кровотечение. Хотите потерять сознание за рулем и впаяться в столб?

– Не хочу впаяться в столб из-за девчонки без прав, которая думает, что тачка дастся ей так же просто, как теорема по геометрии, – похоронным тоном сообщает Попов, упираясь виском в подголовник кресла.

Я скептически вытягиваю из внутреннего кармана куртки паспорт со вложенными в него правами.

– У меня была машина, – напоминаю тихо, – на первом курсе.

– Да, помню, – Попов ухмыляется, – когда ты еще была модная золотая девочка. Папа купил права вместе с тачкой?

– Папа принципиально ничего не покупал, что я могла получить своими усилиями. Зато водить учил, – сухо отвечаю.

Не буду говорить, что учитель из отца был паршивый. Про мертвых плохо не говорят. Даже если уважения к ним и полстакана не наберется. Ну и ко всему прочему… Те уроки вождения, пожалуй, были теми немногими моментами, когда отец проводил со мной время. Пусть он мозг выносил при этом. Но все-таки был рядом.

Попов невесело вздыхает и бросает ключи мне на колени.

– Надеюсь, ты не угробишь меня просто из ревности к трем обещанным мне твоим боссам девочкам, – ядовито роняет он.

Мои пальцы впиваются в руль. Он слышал. Ну… Конечно, слышал, не глухой же. И его заинтересовало предложение?

– Холера, есть вариант, что пока ты бесишься, я действительно сдохну от потери крови, – шепчет Попов, и это прекрасно приводит меня в чувство, – потому что бинт сильно мокнет. Кажется, твой братец задел какую-то крупную вену.

Я не начинаю опровергать, что сейчас. Просто поворачиваю ключ зажигания, старательно подавляя паническую дрожь.

Он не умрет. Он слишком рьяно болтает для умирающего. И все-таки…

Я надеюсь, что поездка пройдет в тишине. Я почти год не садилась за руль, Вовчик забрал у меня машину сразу, как вскрыли отцовское завещание.

Папа завещал все старшему сыночке, приложив к этому письмецо с просьбой позаботиться о младшей сестре. Вовчик читал это письмо вслух. При маме. Елейным голосочком обещал выполнить папочкины наветы всенепременно. И машину у меня забрал “из соображений безопасности”. Продал через неделю. Сколько выручил – не знаю. Наверняка немного, вкатывал-то дружку своему, чтобы побыстрей бабло получить.

– О чем задумалась, холера? Надеюсь, о том, как приятно было меня трогать?

Шепот Попова – кислотно-горячий, язвительный и голодный одновременно. Вот только поддаваться ему нельзя. И вообще мне нужно держать глухую оборону. Я и так подставила саму себя с этим своим “станцую хоть на ваших коленях”. Опрометчивое было обещание, давала его на эмоциях. Сейчас, когда они отступают, внутри меня все холодеет от того, на какие условия я согласилась.

– С чего вы взяли, что было приятно? – произношу со всей возможной ядовитостью.

– Детка, я точно знаю, когда женщина меня хочет, – о, да, спасибо вам, Арсений Сергеевич, за этот снисходительный тон. Он в нужной степени заводит внутреннюю причину моей неприязни.

– Боюсь, в этот раз ваш детектор сломался, профессор. На второй раз у вас денег точно не хватит.

– С чего бы? – Попов презрительно кривит губы. – Самое ценное ты уже продала.

Хороший выпад. Но когда это я умела вовремя заткнуться в перепалках с ним.

– Для тех, кто обманул мои ожидания, действует прогрессирующая ставка. Второй раз вдвое дороже, чем первый, – ехидно откликаюсь я.

Я прямо кожей чувствую, как сужаются его глаза, которыми он меня сверлит. И все жду-жду-жду, пока он что-нибудь скажет, а он молчит.

Ну, не думает же он…

Нет, вряд ли он решит раскошелиться на полляма. Слишком высокая цена для одного перепиха. Даже за предыдущий его “гонорар” меня бы придушили те самые девочки, что сегодня целовались со мной в одной гримерке. Любой дырой бы подставились.

И все-таки лучше мне быть поаккуратнее в шуточках. Один раз я уже дошутилась. До беззвучного, адского, разорвавшего меня на клочки первого раза в библиотеке.

Одно ясно точно – это будет долгая поездка. Даже если ближайший травмпункт – за углом.

У травмпункта выясняется, что с Поповым  мне пойти нельзя.

– Сиди в машине, холера, – сухо приказывает он, забирая документы из бардачка, – нечего тебе со мной светиться где бы то ни было.

– Вы со мной ходили.

– Я тебя привез. Я – твой преподаватель и могу выступать сопровождающим лицом. А если со мной раненым появишься ты, да еще и курточку свою расстегнешь, декольте продемонстрируешь – боюсь, что ко мне будет гораздо больше вопросов на тему того, где меня ранили, раз со мной таскается соплюха в прикиде стриптизерши.

– И правильные это будут вопросы, – бурчу себе под нос, но Попов одаривает меня таким яростным взглядом, что я язвительно кривлю губы. – Не очень-то и хотелось с вами таскаться.

– Я так и думал, – он щерится как голодный волк, – сиди тут, холера. Будь паинькой. И никуда не уходи. Я хочу получить то, за что заплатил, сегодня, а не когда-нибудь потом.

Хочет он.

Я тоже дохрена всего хочу.

Например, удавку на его шее затянуть. Так мне что, вылезать из машины, искать где-нибудь веревку или провод?

Честно говоря, ждать его – мучительно и почти невыносимо. Каждая минута тянется такой бесконечно долгой, что в какой-то момент становится невозможно выждать даже два часа.

Хочется вылезти из тачки, походить взад-вперед, но я по-прежнему в тех злосчастных туфлях, до выступления – черных, лаковых, со злыми шипами на носках. Образ “грязной полицейской” – он именно такой. Злой и с выебонами. Вот только он для себя требует особого настроя, а я что-то никак не соберусь для него с мыслями…

Когда в водительское стекло стучит указательный палец Попова – я пытаюсь хоть на минуточку задремать, уронив голову на руль. Кто знает, может, там, во сне, прекратится наконец это мучительное ожидание хоть каких-то новостей?

А тут он. Стоит, смотрит на меня сверху вниз сквозь оконное стекло, и будто бабочку на иголку меня этим своим взглядом насквозь пронзил.

Минуту я так вот сижу, одну бесконечную минуту без права на дыхание, не находя в себе силы, даже чтоб моргнуть.

Только потом спохватываюсь и торопливо опускаю стекло.

– Вам уступить место? Сами хотите повести?

– Нет, – медленно произносит он, в отличие от меня не отводивший взгляда, – нет, веди ты. Мне ставили местный наркоз, когда шили. Не уверен, что могу вести машину.

– А вас точно зашивали? – придирчиво спрашиваю я. – А то, может, вы не соблюли наш договоренность? Так и я не буду тогда…

– Ну, ты и размечталась, Анна, – Попов покачивает головой с такой ехидной улыбкой, что я даже чувствую подвох, – не волнуйся. Швы я тебе покажу. Перед тем, как ты начнешь отрабатывать заплаченные мной за приват деньги.

Я чувствую какой-то подвох в его словах. Что-то он совершенно точно задумал, но что…

– Ну что? – Попов возвращается на свое место и смеряет меня испытующим взглядом. – Поедешь отрабатывать, холера? Или боишься?

– Не боюсь, если вы не хотите, чтобы я станцевала стриптиз на столе у нашего ректора, – откликаюсь скептически. После секса на подоконнике библиотеки – я чувствую обязательную потребность уточнять локации.

– Не волнуйся, – Попов ухмыляется, – сегодня будем без экстрима. Танцевать ты будешь у меня дома.

В какой-то момент думается – да лучше бы на столе у ректора. Там хотя бы сбежать можно. А тут… Если я окажусь у него дома… Куда мне бежать?

С другой стороны – отступать-то некуда. Он ведь может забыть про нашу договоренность. Может “нечаянно” проболтаться о месте моей работы. И три года учебы будут бездарно спущены в унитаз.

И потом… Любопытно же глянуть… Хоть одним глазком – какова она, берлога этого неандертальца.

– Говорите адрес, – произношу я без особого ликования в голосе.

Дом Попова оказывается новоделом. Модным и выебистым, с огромными окнами и консьержкой на первом этаже. Про улучшенную планировку по европейским стандартам я узнаю уже позже. Когда осторожно ступаю ногами в тонких черных чулках по дубовому паркету ройховской прихожей.

– Будь как дома, холера, – через плечо бросает Попов, успевший отправить свое короткое черное пальто в шкаф, – только не забывай, что ты сюда работать пришла.

– Кто ж мне даст забыть, – бурчу себе под нос и, прихватив туфли с собой, шагаю за ним следом, украдкой оглядываясь. Рассматриваю застекленные книжные шкафы. На верхней полке одного – какая-то нарядная фоторамка. Но почему так высоко? И почему выбраны обои именно такие, темно-серого оттенка? И почему…

– Нравится? – с насмешкой интересуется Попов, заметив, как я заинтересованно верчу головой по сторонам. У меня, конечно, тысяча вопросов. Хотя я успела уже понять, что оформлено все прекрасно, в выдержанном строгом стиле, с совершенно четко ощущающимся вкусом. Но я ж не могу вот так прямо сказать, что да, понравилось. Не Попову!

– Темновато, – откликаюсь я, отводя взгляд от очень стильного синего дивана, – как в берлоге у медведя-шатуна.

– Отличный эффект, – Попов расслабленно кивает, – как я и планировал. Ну что, холера, иди сюда.

– Зачем? – спрашиваю я, тут же проникаясь паникерским подозрением.

– Ну как, – Попов сбрасывает с плеч рубашку. Когда он успел её расстегнуть? – Ты ведь должна сначала убедиться, что я тебя не обманул, не так ли?

Его голос звучит с нескрываемым коварством. Я это понимаю.

А сама каким-то краем сознания любуюсь мягким блеском кожи. Нет, не Поповым любуюсь, конечно! Просто… Тело у него красивое… Глядя на парах на его спину, почти что облепленную тонкой тканью рубашки, я не то чтобы заблуждалась на этот счет, но… Это ведь не то же самое, что видеть…

Но и шов я тоже вижу. Грубые черные стежки вдоль неровного, небольшого разреза. Подтверждаю, что вижу, коротким кивком, и Попов снова закрывает его защитной прокладкой из пластыря и бинта.

– Ты готова платить по счету, холера? – опасным шепотом спрашивает он. Я тут же ощущаю слабость в ногах. Вот сейчас я снова буду для него танцевать. Я, оказывается, очень этого боюсь.

– Готова, – произношу, стискивая себя в кулак, – где вы хотите, чтоб я для вас танцевала?

– Что за вопрос? – улыбается Попов и разваливается на диване. – Везде конечно. Везде, где обещала. Стол, стул, мои колени. Так и быть – начинай со стола.