- ГРОЗОВОЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ -
— Сейчас. Сейчас начнётся, — шепчет Конни и облокачивается о перила на втором этаже здания аэропорта, и не она одна.
Международные рейсы — это, как оказалось, уже другой уровень. Зарплата намного выше, как и испытательный срок не тридцать часов перелёта, а пятьдесят. Мы с Конни пока совершили лишь полёт в Канаду, что привело подругу в восторг, а меня в очередное унынье. Я не выходила из комнаты роскошного отеля Оттавы, куда нас привезли после рейса. Нас поселили вместе с Конни, и пока я просто валялась на кровати, жуя всё, что было в баре, и запивая вином, она гуляла по городу, только и успевая переодеваться и пытаясь вытащить меня. Два дня были очень долгими, что окончательно меня убедило — я не хочу работать на международных рейсах, пусть и с хорошей зарплатой. Я хочу меньше времени проводить с людьми и больше быть одной.
— Боже, какие же они все красивые, — мечтательно тянет Пайпер, новая знакомая стюардесса из стажёров на международных рейсах.
— Говорят, что они сами выбирают себе бортпроводниц, и ни одна из них добровольно не расстаётся со своим местом. А их ограниченное количество. Так что испытательный срок для кого-то закончится раньше, особенно для тех, у кого маленький опыт, — едко вставляет Наоми, считающая себя богиней неба, отчего я закатываю глаза, как и Конни.
— Чёрт, Барби, да ты глянь. Все как на подбор, — подруга толкает меня локтем, указывая кивком головы вниз.
— Вы больные. Это пилоты, всего лишь пилоты, — замечаю я, усмехаясь и опуская взгляд вниз, где в этот момент идут заявленные мужчины в форме, что и стало развлечением для новичков. Старички уже лично с ними знакомы, и у них нет интереса любоваться толпой симпатичных мужичин и пускать слюни на них, как и таких, как я. И собрание для выбора стажёров превратилось в парадное шествие.
— Это лучшие в нашей компании, Барбара. Они не только лучшие в компании, но и имеют огромные бонусы. А если стать их девушкой или невестой, на крайний вариант, любовницей, то путь наверх в первый класс и на личные перелёты будет открыт. А это приличные деньги и весомый статус, хотя, зачем объяснять это такой, как ты, будущей наркоманке, — язвительно поддевает меня Наоми.
Хмыкаю и поворачиваюсь к ней. Знала бы она, кто я на самом деле...точнее, кем была ещё пять лет назад, и что мой отец имеет несколько своих самолётов. И вот хочется ткнуть этим в лицо, но я вспоминаю, что отца-то больше у меня нет, да и открывать правду о себе тоже не желаю. Все меня знают, как удочерённую сироту из неблагополучной семьи из Алабамы, приехавшую в Нью-Йорк, чтобы исполнить свою мечту.
Девушка испепеляет меня взглядом, ненавидя, как и всех, кто метит на место на международных рейсах. Только вот я не стремлюсь туда, но об этом предпочитаю умолчать. Подожду, пока Конни освоится, и попрошусь обратно, сообщив о том, что подобная работа для меня сложна.
— Конечно, выбор каждого, как унижать своё достоинство, правда, Наоми? Кто-то продаётся и ублажает мужчин, чтобы заработать. Кто-то переходит на личности, демонстрируя свои страхи и слабость. Кто-то просто, стоя за спиной, предаёт. Да и, к слову, сплетни — это досуг для непрофессионалов и явное доказательство узкого мышления, как и недолгой оральной практики. Ведь в жизни всё может наскучить, особенно женщина, да ещё и не отличающаяся ничем от других. Одной внешности слишком мало, чтобы управлять человеком, предпочитающим лишь пополнять список своих побед, — растягиваю губы в сладкой улыбке и получаю удовольствие от ярости в глазах девушки.
— С такой философией ты точно не задержишься надолго, Барбара. Лучше возвращайся на свои внутренние рейсы. Именно пакетики с блевотиной — твой предел в развитии, — шипит она.
— Девочки...
— Не волнуйся за меня, Наоми, я как-нибудь справлюсь со своим развитием. И спасибо за такую оценку моих способностей. Раз ты считаешь, что у меня огромный потенциал, то я буду учиться дальше. Только вот что будешь делать ты, когда твоя философия сыграет против тебя? — Усмехаясь, разворачиваюсь и отхожу от девушек. Терпеть не могу эти разговоры о том, когда кто-то кого-то завалил в постель, изменил, и подобную чушь, как и менять размер значка на пиджаке тоже не собираюсь.
— Дура она, Барби. Просто завидует тебе, потому что ты красивее её, да ещё и умнее. У тебя есть похвальные грамоты, и ты была лучшим работником месяца, а она пахала в другой компании четыре года и ничего не добилась, — тихо говорит подруга, подошедшая ко мне.
— Да меня это не заботит, Конни. Пусть, что хочет, думает обо мне. Плевать, — передёргиваю плечами и сжимаю пальцами холодную металлическую перекладину, безынтересно смотря вниз на проходящих пассажиров.
— С тобой всё хорошо?
— Почему ты спрашиваешь? — Удивляюсь я.
— Ну...две недели назад, когда нас приняли на стажировку, ты убежала и была расстроена. На рейсе в Оттаву постоянно молчала и вела себя очень странно, да и за всё время я тебя практически не вижу, ты не отвечаешь на звонки, а сообщения у тебя односложные и сухие. У тебя всё в порядке? — Вздыхаю от её слов и киваю, натягивая улыбку.
— Да, всё нормально.
— Ты же помнишь, что я твоя подруга, да?
— Конечно, помню.
— И ты знаешь, что я тебя всегда выслушаю и помогу тебе, да?
— Мне не нужна помощь, это весеннее обострение апатии и недостаток витаминов, вот и всё.
— Хм, но твой тон говорит о другом, Барби. Ты о чём-то очень переживаешь, и это тебя печалит. Что случилось?
Закрываю на секунду глаза, чтобы побороть желание поделиться с ней своими проблемами.
— Ничего не случилось. Всё так же, как и было. То есть стабильно нормально.
Конни замолкает, как и я. Не могу ей довериться даже после стольких лет знакомства. Свою семью я знала восемнадцать лет, и что в итоге? Боже, я не в силах думать о чём-то другом, это убивает меня с каждым днём всё сильнее. Сначала хочется кричать и возмущаться, полететь домой и устроить скандал, а потом становится так грустно и жалко себя. Да и обида возрастает в геометрической прогрессии.
— Вау, вот это красавчик, — восхищённо шепчет Конни.
— У тебя жених есть, — улыбаясь, напоминаю ей.
— Ну и что, не возбраняется же замечать других. Посмотри сама, Барб, ты его точно оценишь, — подруга играет бровями, вынуждая меня вернуть свой взгляд вниз и найти глазами последнего мужчину, идущего к эскалатору, чтобы подняться на второй этаж и перейти в здание для работников аэропорта.
Отрицать то, что он хорошо сложен, невозможно. Тёмно-синяя форма ему очень идёт, да и вряд ли бы она не шла, когда тело в порядке. Его тёмно-русые волосы подняты наверх и уложены в стильную и модную причёску, которую сейчас можно увидеть чуть ли не у каждого второго мужчины, считающего себя мачо. А довершает всё небрежный жест надевания фирменной фуражки высокого класса перелётов.
Пилот лучшего уровня. Ещё один любвеобильный местный маньяк.
Только хочу отвернуться, как мужчина, поднимаясь на эскалаторе, поворачивает голову, пробегаясь взглядом по зданию, останавливает его на мне. Его глаза, словно гипнотизируют меня, отчего я слабо подаюсь вперёд и сглатываю. Они приковывают к себе даже с такого огромного расстояния и отупляют, как и сила, которая магнитом притягивает к себе. Холодный, статный и красивый. Понимая, что я веду себя, как одна из тех глупых дур, которых буквально некоторое время назад презирала, сразу же смотрю в другую сторону. Но через пару секунду снова возвращаю свой взгляд на пилота, уже направляющегося в сторону другого здания.
— Видела? — Шепчет Конни.
— Ничего особенного, — как же я лгу. До сих пор ощущаю на себе этот взгляд, и отчего-то мне становится некомфортно. А самое интересное, что у меня появилось ощущение, как будто я уже видела это лицо. Я видела эти правильной формы губы и даже точно могу сказать, какой длины щетина на его лице. Сантиметр, полтора. Это странно.
— Да брось, Барби, это же Дэвид Харбоу. Ты должна была слышать о нём. Он всем нравится, и за ним толпы бортпроводниц бегают, — хмыкает подруга.
— Желаю им удачи, — конечно, с такой внешностью, как у этого Дэвида, не только толпы будут, но и целое стадо.
— Неужели, ни капельки не зацепил? — Удивляется Конни.
— Ни капельки, — категорично отрезаю я.
— А вы вот с ним очень похожи.
— Чем же? — Приподнимаю брови, не ожидая вот такого вердикта. Я не собираю толпы поклонников и не иду, словно модель по подиуму. К тому же исходя из моего опыта общения с красавчиками — они все самовлюблённые и эгоистичные нарциссы. Я сама была такой, пока мою самооценку не срубили под корень.
— Вы оба неразговорчивы. Чётко выполняете свою работу. И ваше прошлое покрыто тайной.
— Вау, надо же, ты до сих пор не узнала, какой у него размер члена и каких скелетов он трахает? Теряешь хватку, Конни, не все сплетни собрала, — грубо огрызаюсь я.
— Вообще-то, я могу предположить о его размерах, если тебе интересно, а тебе, задницу свою на растерзание даю, очень интересно. Только он никого не трахает на работе. У Дэвида Харбоу табу на отношения со стюардессами, — Конни специально заводит меня, сравнивая с этим павлином.
— Разговор окончен. Я не собираюсь обсуждать глупости о том, что меня кто-то интересует. Да и мне плевать на его табу. Мне не нужны ни отношения, ни мужчины, а только долгий и хороший сон. И тебе я бы советовала меньше слушать сплетни. Дойдёт до руководства, какой бедлам у них творится, уволят к чёрту. Не ищи себе проблемы. Спокойной смены, Конни, — фыркая, направляюсь к лестнице и спускаюсь по ней, оставляя усмехающуюся подругу за спиной.
Дэвид Харбоу. Я вот уверена в том, что эти табу лишь приманка для идиоток. Все здесь уже переспали друг с другом, кроме нескольких человек, в том числе и меня. Постоянно кто-то кому-то изменяет, и кто-то кого-то бросает, как и огромное количество отношений заводится с пассажирами, хотя это категорически запрещено в рабочее время. Жизнь пилотов и бортпроводниц — сплошная Санта-Барбара, а мне и своих проблем достаточно.
И всё же меня не покидает ощущение, что я где-то уже видела Дэвида Харбоу, и тот факт, что он довольно долго смотрел на меня, не уменьшает вероятности моей теории. Только вот где я могла встретиться с пилотом высшего класса?
Мысли об этом мужчине быстро сменяются тишиной и мрачной обстановкой моей небольшой квартиры. Я пытаюсь занять себя уборкой и походом в прачечную, чего не сделала в прошлые выходные. Я уже привыкла быть одна, если честно. Существовать в своём маленьком мирке и выходить в большой мир только изредка, чтобы затем снова спрятаться.
Мне плохо. Я больше не знаю, что мне делать дальше. Отец заставил меня пройти через всё это, чтобы я многое поняла. И ведь я это сделала. Я надеялась, хоть и злясь на него, что он вернёт меня в семью, попросит прощения, и всё наладится. Увы, теперь моя жизнь — одно сплошное «нормально».
Из-за большого количества стажёров места на международные рейсы быстро разбираются. Нам дали два месяца на то, чтобы наработать нужно количество часов, а у меня их не то что мало, у меня их практически нет. С такими данными меня вычеркнут из программы, да и, скорее всего, понизят в должности. И меня это не заботит. Мне плохо. Просто плохо внутри.
Неделя проходит, ничем не отличаясь от двух лет моей жизни. Полёты. Отчёты. Дом. Только вот Конни я избегаю, не хочу веселиться и вымученно улыбаться, чтобы её не расстраивать. Да и то, что я с ней сблизилась, усугубляет положение, ведь когда-нибудь она снова начнёт свой допрос, что со мной не так. Поэтому я стараюсь, вообще, не пересекаться с ней и быстрее уходить со смены.
Проверяя новое расписание на неделю, жую свой скудный завтрак, состоящий из хлопьев с молоком, и уныло смотрю на экран мобильного, неожиданно обнаруживая, что меня поставили на рейс Нью-Йорк — Париж с задержкой во Франции на три дня и на обратный. Но я не вставала в очередь и даже не вписывала своё имя, ведь это бесполезно. Подобные перелёты — бриллианты среди мусора для нас, особенно с интервалами.
Звоню в авиакомпанию и уточняю, верна ли информация, мне сообщают, что из-за внезапного недомогания сняли с рейса одну из штатных бортпроводниц и нашли ей замену в моём лице. Наверное, они ожидали, что я буду прыгать и радоваться, а не мрачным тоном отвечу: «Спасибо. До свидания».
Час от часу не веселее. Через четыре дня я отправлюсь в Париж и даже не собираюсь никуда выходить. Я туда ездила с рождения и боюсь, что кто-то меня сможет узнать, а этого я бы не желала. Да и соблазн, как и близость Парижа к Лондону, будет для меня серьёзным испытанием.
Всё время до часа «икс» я настраиваю себя на то, что смогу вновь вернуться во Францию, и воспоминания не будут меня мучить каждый день. Но как только я получаю дополнительную форму для данного рейса, меня начинает мутить. Причём довольно сильно. Я паникую и не в силах справиться с собственным страхом. А если там я увижу кого-то из братьев? Если это будет Шейн, ведь Париж — это его любимейший город, и там даже есть квартира, в которую он приезжает, чтобы немного развеяться? Смогу ли я спокойно сидеть в номере и не жаждать поехать туда, чтобы поговорить с ним или же узнать, как он? Не знаю.
В нервозном состоянии, что отражается на моём пульсе, и немного повышенным давлении, которое списывают на волнение и радость стажёра перед подобным рейсом, я с чемоданом направляюсь на брифинг и знакомство с новой командой. У меня всё валится из рук, я даже тупею моментально, забывая, что международные рейсы и люди, работающие на них, находятся в другой стороне здания, из-за чего опаздываю и извиняюсь, когда все уже представлены, и на меня смотрят косо, явно не считая ценным сотрудником. Конечно, меня сейчас, вообще, могут снять с рейса, и я бы этого хотела, но из-за того, что места ограничены, и в данный момент сложно кого-то найти, то я прохожу к столу и сажусь за него. Мне представляются шесть членов команды, кроме пилотов, уже отправившихся готовиться к полёту. Главная бортпроводница Брук, молодая женщина с копной тёмно-рыжих волос, собранных, как и у всех, в тугой пучок, мягким и мелодичным голосом объясняет задачи и раздаёт обязанности. Мне достаётся подготовка еды к ужину и позднему ужину, и я буду находиться рядом с ней весь полёт, чтобы Брук могла посмотреть, как я справлюсь с задачей. А она работает в первом классе, самом элитном классе среди остальных.
Каждый расходится по своим делам, я проверяю салон вместе с ещё двумя девушками, пока Брук заполняет документы, двое парней из команды следят за погрузкой багажа, а третий раскладывает пледы и подушки для пассажиров бизнес и первого классов. Конечно, самолёт отличается от летающих на внутренних рейсах своими размерами и количеством мест, но в то же время мне не составляет труда работать на нём.
— Барбара, проверь тарелки и приборы, — отдаёт приказ Брук. Кивая, направляюсь в нос самолёта и открываю шкафчики, считая и записывая то, о чём она попросила.
— Ну что, снова в Париж да, Брук? — Весёлый мужской голос отвлекает меня от подсчёта, и я оборачиваюсь, встречаясь взглядом с первым пилотом и одновременно красивым мужчиной лет сорока на вид. Он приятно улыбается Брук, и она ему отвечает тем же. Нет, он даже больше, чем приятно ей улыбается.
— Не снова в Париж, Сэймур, а наконец-то в Париж, — смеётся Брук, получая в ответ нежный взгляд от мужчины, вызывающий румянец на её лице. Это не моё дело.
— А это у нас стажёр? Добро пожаловать, — обращается он ко мне.
— Да, это Барбара, её поставили на замену. Паола подхватила какую-то заразу, — киваю ему, и он протягивает руку, которую я быстро пожимаю.
— Очень приятно.
— Надо же, у неё и голос есть. Мы всегда рады свежей крови, да, Брук? Ты уж не пугай её, а то и она сбежит от нас, — они оба смеются над только им понятной шуткой, а я поджимаю губы, возвращаясь к подсчёту приборов.
Пилот уходит в кабину. Остальные члены команды возвращаются и делают последний круг перед встречей пассажиров. Передаю Брук свои записи, и она пробегается по ним, кивая мне. Также с веселыми шутками появляется ещё один член экипажа — Мэйсон, торопливо покидая нас и отправляясь в кабину к Сэймуру. Предполагаю, что это второй пилот.
— Добрый вечер, — глубокий и спокойный голос вызывает резкую смену температуры в моём теле. Меня бросает в холодный пот, а потом в жар, когда Брук отходит в сторону, я встречаюсь с тяжёлым взглядом серо-голубых глаз.
— Дэвид, как всегда в последнюю минуту, — цокает Брук, но он смотрит на меня своим, приковывающим к месту, взглядом. И я, правда, не могу двинуться с места. Не могу ничего сказать, лишь сглатываю и внутренне издаю стон от осознания ужасной ситуации. Не знаю, почему я именно так реагирую на этого мужчину. Мне отчего-то страшно рядом с ним, он внушает этот страх, хотя его внешность могла бы быть и менее привлекательной, чем та, которой он обладает.
— Дэвид, наш второй пилот. К сожалению, ты пока не знаком с нашим стажёром. Это...
— Меня это не интересует, — красноречиво выделяя слово «это» и оглядывая меня с ног до головы, словно я самое грязное существо на этой планете, мужчина поджимает зло губы и в тяжёлой тишине кладёт свой чемодан на полку. Брук качает головой, когда Дэвид входит в кабину пилотов и закрывает за собой дверь. Нет, он ей хлопает.
— Ты привыкнешь, — натянуто улыбается Брук, пытаясь сгладить инцидент.
— Он всегда такой...хм, мрачный и грубый? — Тихо спрашиваю я.
— Да. Обычно, Дэвид молчит, и только если требуется ответить в критический момент, открывает рот. Он никуда не ходит с нами, появляется постоянно за пять минут до посадки пассажиров. В общем, он такой немного дикий и некоммуникабельный, но очень профессионален, и имеет несколько категорий, хотя не желает двигаться дальше и не берёт на себя больше обязательств. Что-то я заболталась, — издав смешок, Брук подходит к телефону и нажимает на кнопку.
— Экипаж, готовимся встречать пассажиров, — даёт она команду, а я оглядываюсь на закрытую дверь, и меня передёргивает от воспоминаний о том, каким жутким взглядом Дэвид смотрел на меня.