- ГРОЗОВОЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ -
Пять лет спустя...
— Уважаемые пассажиры, наш самолёт совершил посадку в аэропорту Сиэтла. Температура за бортом девять градусов Цельсия, время восемь часов и тридцать пять минут. Командир корабля и экипаж прощаются с вами. Надеемся ещё раз увидеть вас на борту нашего самолёта. Благодарим вас за выбор нашей авиакомпании. Через несколько минут вам будет подан трап. Пожалуйста, оставайтесь на своих местах до полной остановки самолёта, — произношу в трубку и отстёгиваю ремень безопасности.
— Сходим перекусить? — Интересуется Конни, поднимаясь со своего места и закрывая шторки в салон бизнес-класса.
— С удовольствием, — улыбаясь, открываю шкафчик и достаю пиджаки фирменной синей расцветки себе и подруге. Передаю ей и блокирую все дверцы.
Разминаю шею и смотрю на унылый весенний пейзаж за окном, пока самолёт едет к своему месту.
— Что делаешь завтра? Может быть, сходим куда-нибудь? — Поворачиваю голову к девушке, пожимая плечами.
— Не знаю, надо бы дома прибраться и хорошо выспаться. Соседи новые переехали и задолбали уже двигать мебель. Да и разве Джино завтра не отдыхает?
— Нет, у него рейс в Токио, так что его не будет дней пять точно, — печально вздыхает подруга.
— Зато он привезёт тебе какой-нибудь подарок, — приободряю её и выглядываю в иллюминатор, замечая, что пришло время открывать дверь.
— Да дело не в этом, Барби, я тоже хочу в Токио, — цокаю от её слов и тяну на себя дверь, а затем отталкиваю её, полностью открывая.
— Почему ты не хочешь пойти на повышение, Барби? Одна я боюсь, а с тобой веселее, да и мы же подруги, — натягиваю ремень безопасности на дверь и оборачиваюсь к Конни.
— Мне и на внутренних замечательно. Много плюсов. Никакого длительного ожидания обратного рейса. Никаких эксцессов в полёте. Все свои, и удобный график, — сухо отвечаю ей.
— Но там и зарплата выше. Мне бы сейчас не помешали деньги на свадьбу.
— Ну так иди, не смотри на меня, Конни, я останусь на этом месте, — отрезаю я.
Подписываю документ о том, что все пассажиры прибыли на место, и не было никаких «сюрпризов» во время полёта. Передаю списки и убираю ограничительный ремень с двери.
Мы с Конни отходим в сторону, прощаясь с пассажирами и улыбаясь им. Всё по уставу. Всё. Мне порой кажется, что я перестала что-то чувствовать. Ни радости, ни веселья, ни желания что-то изменить. Я потухла уже довольно давно, когда окончательно поняла, — что потеряла свою семью навсегда.
Я больше не считаю, сколько прошло дней с того момента, как меня выставили вон из дома с паспортом, новым именем, билетом, двумя тысячами долларов и адресом, куда мне ехать. Я больше не мечтаю о том, чтобы вернуться. Наверное, я даже уже не живу, полностью сломав себя и опустившись до уровня обсуживающего персонала. Я сама стала им, что самое смешное. Тем человеком, с которым никто не считается и не видит в нём живой души.
Изменились ли мои ценности? Да. Довольно круто. По приезде в Нью-Йорк я была на эмоциональном нуле от слёз и страха и полностью потерянной. Мне было всего восемнадцать лет, и я никогда не находилась в этом городе без охраны и без карточки с деньгами на любой случай. Мало того, год я воевала с учителями и бунтовала, пропуская занятия или просто забивая на них. Отец мне ни разу не позвонил, как и братья. Да и мои звонки они везде заблокировали, как и изменили мою фамилию, только бы я больше не была частью их жизни. Это пугало больше всего. Такой боли я ещё не испытывала. Меня вычеркнули из жизни семьи жирным маркером, и никто мне не верил, что я не та, за кого себя выдаю. Я пыталась манипулировать именем отца, но мне было ясно доказано, что дочери у него нет, только три сына.
Единственный человек, который пришёл мне на помощь три года назад, когда счёт на оплату квартиры обнулился, как и закончились мои деньги, как и обучение было прервано, Шейн. Он втайне ото всех договорился о продолжении моих занятий, чтобы я смогла сдать экзамены в лётное училище, которые постоянно проваливала. Последний раз я слышала его голос три года назад. После этого все его номера были заблокированы, а на работе говорили, что больше такого сотрудника у них нет. И это ещё раз доказало мне, что я осталась одна.
Смириться и пытаться жить по средствам было очень сложно, ведь я привыкла к другому. А также терпеть гнусные словечки и упрёки со стороны пассажиров первое время для меня было невозможным. За это я тоже поплатилась, осталась без работы. Мне вновь пришлось поступать в училище, проходить собеседования и убеждать всех, что я смогу. Наверное, тогда у меня взыграла гордость и желание доказать — никому меня не сломать. Но я уже была сломлена. Моё сердце превратилось в камень, и я перестала надеяться на что-то лучшее. Это моя личная потеря. За одну ночь я лишилась семьи, которая посчитала, что именно такое наказание сделает из меня человека. Но вот они ошиблись, это наказание навсегда превратило меня в боящуюся чувств и привязанности девушку, с огромными внутренними ранами, до сих пор не дающими спать.
Моя жизнь превратилась в один долгий и нудный день. Проверка на мобильном расписания и изменений в нём. Знакомство с экипажем, хотя я уже всех знаю, но порой появляются новенькие и стажёры, за которыми я должна, как главный бортпроводник бизнес-класса, следить. Брифинг. Перелёт из Нью-Йорка в любой штат Америки и обратно. В день их может быть три или четыре, в зависимости от длительности полёта. Затем дом, тишина и снова расписание.
— Привет. Ну что, трусики потеплее надела? Анкоридж сегодня нас «согреет» холодом, — смеётся Конни, распахивая пассажирскую дверь, когда я подхожу к такси и кладу в багажник свой чемодан.
— В Нью-Йорке тоже не солнечно. Вообще, рейсы на Аляску мои самые любимые, пассажиры бесконфликтные в основном и спят, — пожимая плечами, сажусь рядом с ней и поправляю пальто.
— Послезавтра снова будет экзамен на международные рейсы. Пошли со мной, Барби. Одной страшно. Пожалуйста, — выпячивая нижнюю полную губу, ноет подруга, а её чёрные брови сходятся домиком, отчего тёмные глаза выглядят довольно забавно, вызывая у меня улыбку.
— Ты же знаешь...
— Да, что у тебя серьёзные проблемы с Европой и другими странами. Хотя ты сама англичанка, но вот ненавидишь всё, что связано с этим. Но ведь есть Китай, Австралия, Бразилия и ещё куча других стран. А острова? Мы сможем немного позагорать и поваляться на пляже, сэкономив на перелёте и гостинице.
Закатываю глаза и цокаю, отворачиваясь к окну.
— Ну, Барби, пожалуйста. Иначе я буду доканывать тебя вопросами о твоём тёмном прошлом. Ты кого-то убила, изнасиловала...хм, ну убить ты не могла, тебя бы к нам не взяли, да и повышение бы не дали. А изнасиловать, я как-то даже не уверена, какой ты ориентации. Но вот думаю, что твоя ненависть идёт изнутри. Что какой-то красивый англичанин, француз, итальянец, испанец, бог с ними, он разбил твоё сердце, забрал твою девственность, бросил или оказался женатым, и ты сбежала от него, да? — Приподнимаю брови и бросаю на Конни насмешливый взгляд.
— Я буду продолжать, Барби, ведь ты ничего не хочешь сама говорить, а я твоя единственная подруга, вообще-то. У меня огромная фантазия, и впереди нас ждёт совместный рейс. Мне обидно, что я знаю лишь то, где ты живёшь, что ешь и какими тампонами пользуешься. Ещё, конечно, имею представление, что твой любимый цвет чёрный, и это доказывает — твоё сердце разбито, и в прошлом ты пережила какую-то серьёзную драму. И я буду, клянусь, буду копать и следить за тобой, я узнаю твои тайны и...
— Хорошо, я пойду с тобой на экзамен. Теперь ты успокоишься? — Сдаюсь я.
— Да! Да! Спасибо! — Конни радостно обнимает меня, и я улыбаюсь ей.
Мне страшно от одной мысли, что меня могут поставить на рейс Нью-Йорк — Лондон. Я не смогу его выполнить. Не смогу...
— Но всё же, Барби, кто тебе сердце разбил? — Задумчиво интересуется девушка.
— Никто. Мы уже подъезжаем, — отрезаю я.
Мы выходим из такси и направляемся к аэропорту, а оттуда по коридорам в отдельное здание, предназначенное только для персонала. Здесь нельзя увидеть никого в гражданской одежде, только в форме своих авиакомпаний.
Наш экипаж потихоньку собирается, и я вижу знакомые лица. Ничего нового не будет, и это хорошо.
— Добрый день, коллеги, меня зовут Барбара и сегодня я ваш старший бортпроводник, — произношу, после приветствия с пилотами, обращаясь к трём стюардессам и одному стюарду. В последнее время, среди нас всегда в полёте есть мужчина, но меня это не особо волнует. С Эндрю, симпатичным парнем двадцати восьми лет, я летаю уже десятый раз, и в большинстве случаев, он мне нравится, но вот чувствую, что тоже нравлюсь ему, но не как сотрудник, а как девушка. Последнее меня не радует. Об отношениях я даже думать не желаю. Мне они не нужны, потому что мужчины всегда бросают и разбивают сердце, а моё до сих пор не собрано от поступка мужчин моей семьи.
Полёт на Аляску ничем не отличается от сотни похожих. Всё по расписанию. Заполнение формуляров, проверка самолёта. Приветствие, демонстрация безопасности перелёта, организация обеда и напитков, обслуживание бизнес-класса и завершение всего проверка салона и ожидание обратного рейса. Затем перерыв на час, чтобы немного отдохнуть и поужинать. Следующий перелёт Нью-Йорк — Вашингтон — Нью-Йорк, а за ним Нью-Йорк — Даллас — Нью-Йорк. На этом один рабочий день завершается, и у меня есть время, чтобы съездить домой и принять душ. Второй день не отличается от предыдущего, только направления разные.
Раньше я думала, что подобная работа — легка и проста. Да я обо всём так думала и не видела никаких проблем, чтобы предоставить хорошее обслуживание. Но люди...я была одной из тех стерв, которых сейчас терпеть не могу, но не имею права как-то им ответить, а сношу молча их оскорбления и возмущения. На самом деле я должна признать, что способ воспитания отца сработал. Я изменила своё отношение ко всему, научилась многому, как и считать каждый цент своей зарплаты. Из квартиры, которую снимал для меня отец, а затем брат, я съехала, так как не могла платить за неё из тех денег, которые получаю. Конечно, мне хочется вернуться назад и всё изменить, но вот вряд ли что-то залатает раны на моём сердце.
— Ну? — Едва только успеваю выйти из комнаты после собеседования, на меня налетает Конни.
— Что, ну? — Переспрашивая, иду по коридору, чтобы забрать свой чемодан и отправиться домой.
— Что они сказали? Ты же ничего специально не сделала для отказа, да? — Конни идёт рядом со мной.
— Нет, — закатываю глаза и вхожу в комнату отдыха.
— Привет, Барби, отлично выглядишь. Тоже была на собеседовании? — Рядом с нами появляется Эндрю, широко улыбаясь нам.
— Да, а ты?
— Ещё утром перед рейсом. Только вернулся. Какие планы на вечер, девочки? Может быть, соберёмся компанией и сходим в бар? У вас же завтра тоже выходной, да? — Его голубые глаза светятся надеждой. Переглядываемся с подругой, прыскающей от смеха.
— Прости, парень, но не сегодня. Мой жених возвращается из Токио, и если я и буду в баре, то дома. А Барби, наверное, сегодня, как и завтра, будет занята вязанием шарфов, — подавляю смешок от ответа Конни.
— Оу, ты вяжешь? — Удивляется Эндрю.
— Для тебя всегда вяжет, — подруга ударяет Эндрю по плечу и смеётся, а до него не доходит смысл её слов, что вызывает у меня улыбку.
— Я буду занята домашними делами: прачечная, уборка и покупка хотя бы каких-то продуктов. Спасибо за предложение, как-нибудь в следующий раз, — мягко произношу я и забираю свой чемодан из личного шкафчика.
— Хорошо, Барби, я...буду ждать. И если тебе что-то будет нужно, например, свозить за продуктами или прибраться, то я всегда...
— Стояк, — смеясь уже в голос, когда мы оказываемся за пределами слышимости, заканчивает Конни.
— А он яйца свои подкатывает, причём уже год как, Барби. К слову, неплохой парень, только уж больно сладенький такой, — добавляет она, направляясь со мной к выходу из здания.
— Прекрати. Серьёзно. Можно этот случай оставить без комментариев. Лучше расскажи, что подготовила для Джино? — Удачно перевожу разговор, потому что подруга с радостью принимается перечислять всё, что купила и наденет сегодня, а ещё в каких позах будет ублажать своего парня.
Пока я получаю выписку о прохождении собеседования для личного дела на стойке регистрации, сейчас, по неизвестным причинам, перенесённую, на время, в главное здание аэропорта. Конни продолжает болтать, а я, скучающе, пробегаюсь взглядом по людям, спешащим на рейс или прощающимися с близкими. Вообще, за последние два года, столько мы знакомы с Конни, я научилась отключаться от её никогда не прекращающейся болтовни, и меня это не напрягает. Наоборот, эта девушка дарит мне чувство, что во мне кто-то нуждается, и что я кому-то близка. Мы познакомились с ней на курсах в лётном училище. Её парень тогда уже год, как работал в нашей компании, а она не успела подать заявку вместе с ним, и ей пришлось пропустить год. Я помню, сколько пренебрежения и раздражения она у меня вызывала. Конни с первого дня была самой активной, везде желающей попробовать всё первой, и постоянно стремилась показать себя. А я же, наоборот, плелась в конце и даже не прилагала больших усилий, чтобы сдать экзамены и стать стажером. Меня она жутко бесила. Конни, то приглашала меня погулять с ней и с её парнем, то звала в гости в их квартиру, то ещё что-то. Я не понимала, почему она ко мне привязалась. И однажды, когда мы вместе были в первом полёте, она запаниковала при турбулентности и даже двигаться не могла. В тот момент что-то внутри меня щёлкнуло, и я заменила её во время проверки пристёгнутых ремней безопасности у пассажиров, а затем тихо шептала ей всякие глупости, которые неведомо откуда брались, только бы она вновь начала болтать. И с тех пор отвязаться от Конни мне не удавалось, да я уже и не хотела. Потихоньку я начала выползать из своей раковины боли и обиды на семью, ходить с ней по магазинам и просто гулять, посещать бары и клубы, чтобы развлечься. На удивление, я осознала, что обычные люди, которые не жили в роскоши, намного человечнее и сострадательнее, чем такие, как я. Они с детства учатся помогать друг другу и не бросать друзей в трудную минуту. И я отчасти рада, что смогла понять это сама и вновь усмехнуться верному поступку отца. Но вот его слова...о моей смерти никогда не забудутся.
— Ну же, скорее. Я ждала тебя, — Конни, хватая меня за руку, тащит за собой, а я ещё даже дух не успела перевести после очередной смены.
Пытаюсь понять, чем вызван такой ажиотаж в комнатах отдыха и в главном зале для проведения собраний, где толпятся коллеги. Да и устала я. Опять нахлынули воспоминания, что вызвало во мне желание сделать новую попытку связаться с Шейном или получить ответ на телефонный звонок домой. Плакала я горько и долго, понимая, что после стольких лет никому из моей семьи неинтересно, как у меня дела и жива ли я, вообще. Мой звонок сбросили, а потом ещё раз и ещё, и под конец просто сообщили незнакомым голосом, о том, что в том доме больше не проживает семья Лэвиш. В итоге я отправилась на работу морально разбитая и абсолютно на нуле, отчего пришлось солгать на досмотре перед полётом, что я выспалась, и всё у меня хорошо. Благо, что давление было в норме, и меня допустили. И, конечно, мне абсолютно наплевать, чем вызвано такое скопление людей, через толпу которых меня тащит Конни. Я убедилась окончательно, что стала сиротой.
— Барби! Барби! Нас взяли! Теперь мы на международных рейсах! Барби! — Меня трясут за плечи, обнимают, а я внутри умираю. Мне больно, так больно.
— Барби, вот твоё имя! Вот моё имя! Смотри! — Меня толкают к стенду, но я отворачиваюсь и отхожу от списков. Какая разница? Зачем это всё, если больше некому доказывать, что я другая? И мне нужен был лишь один шанс. Я использовала его и поняла всё и хочу обнять отца.
— Барби...
— Оставь меня, — шепчу я, стирая быстро слезу, выкатившуюся из глаз.
— Барби!
Быстрее иду, везя за собой чемодан, чтобы полностью погрузиться в неожиданно накатившее отчаяние и раздумья о бессмысленности существования.
Больше не понимаю, по какой причине я здесь. Не понимаю, есть ли смысл, вообще, в моей жизни. У меня нет семьи! Я сирота! Они отказались от меня навсегда, и им плевать на меня! Мне так больно в груди. Так больно.
Нечаянно налетаю на кого-то и цепляюсь туфлей за свой же чемодан, выпуская его из рук. Со сдавленным стоном падаю прямо на человека, успевающего поддержать меня.
— Простите...я...простите, — смаргивая слёзы, мотаю головой и замечаю, что человек, которого я чуть не сбила, пилот нашей авиакомпании, и он может посплетничать о том, в каком я состоянии, но это меня не волнует. Мне так страшно от своих мыслей. Так страшно быть мёртвой для своей семьи, когда я жива.
Отскакиваю от мужчины и, хватая свои вещи, убегаю. На ходу вытираю слёзы отчаяния и разочарования во всём этом чёртовом мире.