Глава 9
Юджин О'Кеннет
...вы очень похожи на своего отца...
Разве что-то еще могло прозвучать худшим оскорблением для меня? Будь мы обычной семьей, которая желает друг другу «доброго утра» и с радостью молится перед разрезанием утки, я бы не обратил внимания на эту реплику. Если бы он был любящим папашей, что водил сыновей на рыбалку и учил стрелять из ружья – это стало бы усладой для ушей. Но Эрнест никогда не делал ничего для нас с Дезмондом. Он был худшим кретином, который заслуживал лишь футболки на Рождество с надписью «пошел на хрен!».
Мать с отцом всегда разделяли отношения к нам с братом. Раньше снисходительность казалась мне благословением. Сказки по ночам, дозволение посещать кабинет, за вход в который Деза наказывали ремнем – я всегда знал, что меня больше любили, но еще не понимал, что это будет значить в будущем.
— Ты должен совершать правильные поступки. Правильно – это все то, что хорошо для нашей семьи. Ты мой сын, Юджин. Только ты. Именно ты, солидарная кровь и плоть, а потому станешь великим, — каждый мой приезд в Дублин неустанно повторял Эрнест.
Эти чертовы слова вырезались на подкорке, в моменты особой тоски воспроизводясь. Да, я скучал. В этом наше различие с братом: всю жизнь он пытался угодить им, внушал себе любовь к роду О'Кеннет, в то время как мне не нужно было этого делать. Я ненавидел этот зов крови, эту страсть и умиротворение в стенах особняка, пропитанных моим смехом. Ненавидел и не мог принять. Мой выбор – свобода, а жить здесь означало приковать себя цепями.
Я бежал. Все время бежал, кажется, от самого себя.
Вот, что именно сделали наши родители. Заставили стыдиться семьи и желания быть рядом с ней. Всякий ребенок любит отца и мать? Наверное, но я боялся этого. Проявление чувств – боль. Меня научили такому и мать, и отец, и... Анита. Единственная бескорыстная любовь в моей жизни: братская к Дезмонду. Только этот кретин не давал усомниться в себе. Ради него, не раздумывая, я бы отдал свою жизнь. Вот, что должна значить семья – опора, поддержка, жертвенность, бескорыстность.
Всякий грубый взрослый – это маленький ребенок, что остался один на один со своими разбитыми чувствами.
Яростно стуча кроссовками по ковру, я вышел из арки коридора, сворачивая к лестнице на верхние этажи. В холле летал легкий сквозняк из-за распахнутых окон, что не приносили прохлады, лишь наполняя дом жаром лета. Май в Ирландии, особенно в Дублине, смело можно было назвать летом. Солнце оттеснило луну, духота покрывала спину потом, а природа пахла пыльцой распустившихся цветов и сикомор.
Мимо меня пронеслась служанка, держа наперевес тряпку с ведром. Скорее всего, дворецкий уже распорядился разобраться с тем хаосом, что я оставил после себя в деловой гостиной. Наверное, мне нужно было стыдиться срыва, я бы так непременно и сделал, если бы не был эгоистичным ублюдком!
— Мистер О'Кеннет, — громче окликнул голос.
Я настолько погрузился в свои мысли, что не сразу заметил еще одного присутствующего в фойе первого этажа. Мужчина в строгом деловом костюме, застегнутом на все пуговицы, протянул мне руку.
— Мистер О'Кеннет, меня впустил ваш дворецкий, — еще раз надавил русский акцент. Я пожал его ладонь, пытаясь избавиться от налета того, что меня застали врасплох. — Владимир Янковский. Я работал с вашим отцом, мы договаривались о поставках ирландского виски в Москву.
— Мистер Янковски, — выговорил я, путаясь в твердых согласных. Не нужно было прогуливать занятия по русскому. Дезмонд отлично говорил на этом языке, даже читать умел. — Чем могу быть полезен? Если хотите поговорить о работе, то приходите завтра к двенадцати в главный офис Kenneth & Sons. Я назначу вам встречу.
Бизнесмен одарил меня одной из тех усмешек, которыми поощряют выученные команды собаки, и не спешил разрывать рукопожатие. Я глянул на его черный перстень, который впивался в мою кожу грубой гравировкой, и нахмурился.
— Ох, поверьте, наш разговор не отнимет у вас много времени. Для начала примите мои соболезнования по поводу кончины Эрнеста, — я настороженно коротко кивнул, узнавая в хищном блеске его глаз тех людей из Палаты Лордов. Мне не часто приходилось иметь дело с русскими, но этот человек не вызывал доверия. — Тяжело в таком молодом возрасте остаться у руля империи? Сначала скандал с вашим братом, потом эта трагедия. Вам, должно быть, так и хочется все бросить, возвращаясь в Англию?
— Я О'Кеннет. Нет того, что будет мне не по силам, — я выдернул у него свою руку и сцепил кулаки, чувствуя внезапный приступ ярости.
Так бывало всякий раз, когда на меня начинали давить и обращались, как с мальчишкой. К тому же этому мистеру самому было не больше тридцати лет – сетка морщинок у его носа помогла определить это.
— Конечно, — закивал русский, пряча ладони замком за спиной. — Говорите совсем, как ваш отец. Вы бывали когда-то в Москве?
Как бы мне не нравился этот странный тип, я кивнул ему на тахту у фортепиано. Дождавшись, пока Янковский развернется ко мне спиной, я начал делать шаги ему в унисон, рассматривая черный ежик коротких волос. Еще одних урок, запомнившийся от отца – даже отходя в угол, поворачивайся лицом к сопернику.
— Однажды, — мои слова перебивало бряцанье стаканов друг о друга. Я открыл глобус, плеснул нам виски, и протянул ему. — Русские девушки очень красивые – и это не миф. Я выступал в Большом театре со спектаклем.
— Карьера актера давалась вам успешно? — он сощурил черные глаза, рассматривая портрет двух мальчишек за моей спиной.
Я присел на стойку фортепиано и проследил за его взглядом. На картине был изображен мой отец и еще один ребенок, старше него на пару лет. Мы не застали в живых своего дядю – первого Дезмонда О'Кеннета. Мама говорила, что он утонул в реке Лиффи, когда сплавлялся на байдарках по течению. В честь него был и назван мой брат.
— Я хорош во всем, за что бы то ни взялся, — протянулся я, получая в ответ слащавое фырканье.
Как бы ни отрицало наше общество – сначала они судят по обложке. Получал бы я главные роли, если бы не обладал привлекательной внешностью? Заставляли бы меня режиссеры оголяться на сцене, не будь я так хорошо слажен? Пищали бы девчонки во время антракта, если бы не хотели меня? Сколько своих поклонниц я трахнул в гримерке, даже и не пересчитать. Мне всегда было мало: восхищения, славы, азарта. Я всеми способами пытался заглушить тоску по любви в своей груди, но, правда в том, что каждый раз, засыпая и просыпаясь, я думал лишь об одной. Всегда только об Аните и ее наливных сочных губах, которые, пожалуй, стали моим проклятием.
— Наверное, когда мне было двадцать пять, я тоже обладал такой самоуверенностью, — я перевел на него внимание, отмечая, что, должно быть, он гораздо старше, чем я думал.
Есть мужчины, которые и в семьдесят выглядят не старше Деза. Янковский хорошо за собой ухаживал. Зачесанные, тронутые гелем волосы, чистая кожа, маникюр и лаковые туфли.
И все же, что ему от меня нужно?
— Чего вы хотите, мистер Янковски?
— Вы не хороши в русском, — подметил бизнесмен, раскидывая руки на спинку дивана. Так мог поступить только хозяин, но гостя, видимо, это мало волновало. — Моя фамилия произносится, как Янковский. Вы пропускаете звук «й» на конце. Видите, я уже нашел брешь в ваших талантах.
Я оставил стакан с виски на крышке пианино и подался вперед, опираясь локтями в колени. Мужчина принялся болтать ногой, смотря на меня слишком снисходительно. Этот засранец забыл, что он в моем доме, а я сын своего отца. Еще раз, осмотрев его внешний вид, перстень на пальце и, вспомнив разговор о Москве и поставках, я произнес:
— Вы хотите купить Kenneth & Sons.
— Верно, мистер Юджин. Мне приятно видеть, что вы умны, как ваш отец и старший брат, но у вас недостаточно опыта. Этот бизнес уже давно не приносил Эрнесту прибыли, он терпел убытки, брал взаймы у меня деньги, всеми усилиями пытаясь спасти то, что обречено. Все империи постигает крах? Даже Рим пал. Что О'Кеннет по сравнению с ним?
— Из пепла Римской империи восстала Византия, как западный наследник. Все старое – олицетворение нового, — копируя его тон, произнес я.
Пусть этот русский имел власть и опыт в своих руках, я прекрасно играл. Сейчас, изучив его, мне удалось копировать повадки, оттого чувствуя больше уверенности. Внутри проснулся нестерпимый зуд, утереть ему нос.
— Вы же бизнесмен, мистер Янковский, а значит не стали бы гнаться за тем, что уже умерло. Знаете, что еще я понял, когда был в Москве? Русские очень умны. Просто в их менталитете прятаться и играть. Мне знакома эта тактика. Знаете, кого я играл? — поднявшись со своего места, я отошел к окну, скрещивая руки на груди. — Шпиона ЦРУ. Пьеса была довольно проста и, даже немного нелепа, но я хорошо запомнил одно правило...
— Устав ЦРУ, — довольно кивнул он, в своем поражении чувствуя что-то уникальное, особенно острое. То, чего ему не хватало, потому что черные глаза перестали блестеть скукой.
— Именно. Тщательно выбирай время и место для действия. Вы решили, что я сломлен утратой своего отца, а потому легко продам компанию на грани банкротства? Умно, но я не заинтересован в этом предложении.
Русский кивнул, медленно встал, отряхивая налет нашего разговора, и протянул мне из внутреннего кармана белую визитку с его именем и телефоном.
— Обдумайте его, Юджин О'Кеннет. Хорошенько обдумайте. Я готов заплатить восемьсот миллионов долларов. На эти деньги вы сможете открыть свой театр в Москве и трахать наших красавиц, прерываясь только на покурить.
— Всего доброго.
— До встречи, — разнесся шепот Янковского.
Я принял у него глянцевый картон и провертел его между пальцами, рассматривая буквы. Из-за положения вниз часы на моем запястье скатились, напоминая о себе. Под звук закрывающейся двери, я рассматривал замершие стрелки, пытаясь понять: что ими хотел донести до меня Эрнест.
Обнуление – новое начало?
Что-то начало эфемерно давить на плечи, с каждым вздохом ощущаясь все сильнее и сильнее.
Анита Хейзел
В такие моменты я чувствовала себя особенно близко к Дезмонду. Тяжело в один момент лишиться чего-то необходимого. Как воздух. Постепенно мы ко всему привыкаем. Будь то жизнь без руки или вечное пребывание в инвалидном кресле. Наш мозг так устроен. Он отпускает время «до», чтобы твое «после» не было похожим на Ад, но маленькая погрешность – должно пройти время. И вот эти пару недель, месяцев или даже лет, становятся ужасом. Не то, чтобы я нарочно хотела страдать и плакать ночами, просто я три года жила с мыслью о нем. Мечтала, привыкала, постепенно влюблялась, уже считая время до нашей свадьбы.
Я сжала поводья, чувствуя, как грубая кожа перчаток из-за натиска трет ладони. Оскар подо мной заржал и начал трясти загривком, отказывая в очередной раз перепрыгивать через ограждения. Я наклонилась к нему, согревая теплом своего дыхание и прошептала:
— Тише, дорогой. Будь хорошим мальчиков и получишь морковки.
Жеребец, словно услышав мои слова, усмирил нрав и принялся бодать копытом траву, высчитывая траекторию для виража. Этот черный красавец был любимчиком О'Кеннета старшего. Именно на нем он и учил меня держаться верхом. Мне было восемнадцать. Дез приехал на пару недель в Дублин и... это было единственное время, которое он всецело посвятил мне. Тогда казалось, что все получится. Я постепенно узнавала его, ведь, когда меня приняли в семью, он уже жил в штатах, а потому оставался лишь еще одним сыном с портрета.
Наверное, я всегда буду жить лишь воспоминаниями?
Может, не нужно было отпускать его? Настоять на переезде в Америку? Влюбить в себя? Бороться за любовь, так просто не уступая его той девушке?
Сделать хоть что-то, чтобы сейчас не задыхаться.
Всю ночь я рисовала. Вспомнила Юджина, его черты лица, что были так одинаковы, и ненавидела себя еще больше. Разве он заслужил тени старшего брата? Нет. Конечно, нет. И от этого мне становилось еще хуже. Я перестала понимать саму себя, свою душу и сердце, что по-прежнему молчало.
Полтора месяца. Просто потерпеть полтора месяца.
Мышцы между ног горели от седла. Уже больше пяти часов я мучала и себя и лошадь, пытаясь выплеснуть скопившееся напряжение. Два брата. Два одинаковых лица, но разные души. Как мне перестать видеть в Юджине Дезмонда? Что мне сделать, чтобы забыть эту слепую любовь!?
От злости я резко потянула на себя поводья. Оскар фыркнул, сбился с прыжка и встал на дыбы. Застежка узды и седла впилась в его кожу, отчего конь яростно принялся брыкаться. Я растерялась, рефлекторно отпустила ремешки и полетела спиной вниз. Все произошло так быстро, что когда я упала затылком вниз, смогла понять лишь свой стон и привкус крови во рту. Конь боднул траву и унесся в сторону загона.
Легкие запекли. Я положила руку на грудь и поморщилась от тупой боли, пронзившей каждую клеточку тела. Перед глазами летали черные мушки, а голова кружилась. Эмоции – непозволительная слабость наедине с животным. Я была хорошей наездницей, но позволила себе испугаться. По началу это происходило часто, но меня всегда ловил Дезмонд. Сейчас его не было рядом.
Никого не было рядом...
Слеза выкатилась из глаза и упала на щеку. Я со всхлипом перекатилась на бок, пытаясь опереться на локти. Скорее всего, ничего не сломано. Я поджала ноги, встала на четвереньки и сделала глоток воздуха, давясь им.
— Мисс Анита? — перед глазами замаячили босоножки и ногти, накрашенные розовым лаком. — Ради всего святого, мисс Анита, как вы?
Мэделин подала мне руку. Опираясь на нее, я поднялась на ноги.
— Все нормально. Просто упала, — из-за шевеления губы запекли.
— С лошади! А, если бы он задавил вас копытами? Анита, зачем вы каждый раз лезете в седло? — женщина осмотрела меня и покачала головой.
Я прощупала языком во рту, находя ранку на нижней части под губой на слизистой. Вот откуда привкус крови. Наверное, я укусила себя, когда упала.
— Все хорошо, Мэдди. Никому не говори, что я опять слетела, ладно?
Служанка недовольно скривилась, но наткнувшись на мои мокрые глаза, кивнула. Уолш перехватила за талию и направилась к зеленому лабиринту, в сторону черного входа. Я могла идти сама, но из-за выброса адреналина ноги тряслись. От женщины приятно пахло кухней и выпечкой. В отличие от Сибил она никогда не переживала о своей фигуре, позволяя сладость или кекс после шести вечера. Было ли в этом дело, но Мэделин выглядела роскошно. Я всегда завидовала ее фигуре, которая особенно обворожительно смотрелась в платье. Наверное, таких и выбирают мужчины?
Мисс Уолш довела меня до комнаты на втором этаже и взволнованно еще раз окинула взглядом.
— Пообещайте мне больше не ездить на Оскаре? Он бешеный и слушался только Эрнеста и Дезмонда.
— Со мной все в порядке! — громче, чем нужно было бы, ответила я.
Все вокруг после разрыва на свадьбе обращались со мной, как с хрустальной вазой. Дворецкий охал и отводил глаза, миссис Сибил не устала твердить, какая я плохая, а Мэделин всегда извинялась и стыдливо краснела! Почему люди считают, что чужое горе заслуживает их жалости? Иногда лучше не трогать человека!
Достало.
— Спасибо, Мэдди, но я сама разберусь. Прости, мне бы хотелось принять ванну.
Женщина развернулась на каблуках и тихо закрыла за собой дверь.
Я осторожно опустилась на кровать, прикрывая глаза. Мне обязательно понравится в Лас-Вегасе. На следующей неделе стоит съездить в колледж и написать заявление о переводе. Так, я буду далеко от Ирландии и этого места, а потому, может, услышу свои мысли? Хотелось простой тишины и счастья. Чтобы меня любили, чтобы делали выбор в мою пользу, даже не думая о других.
Приняв душ, я смыла с себя траву, замазала синяки мазью и, кажется, задремала, потому что, когда я открыла глаза, за окном уже светила луна. Меня никогда не звали на ужин, уже считая отсутствие обычным делом. Тишина разрезалась тиканьем часов и ветром за окном. Тучи сгущались, касались верхушек деревьев, обещая скорую бурю. Я поднялась с кровати, задвинула шторы и отыскала на тумбочке серебряный поднос. Как и всегда, в тишине я пробиралась на кухню, танцуя с тенью коридоров. Стоит отучиться от этой привычки и начать спускать в столовую. Мне уже девятнадцать, а я вела себя, как маленькая девочка Анита.
Надавив на ручку, я толкнула створки дверей и зашла в сумрак кухни. Небольшие светильники вытяжки отбрасывали тусклый свет, освещая лишь центр. В нос ударил яркий запах земляной пряности копчения. Я втянула полные легкие запаха еды, осматриваясь в поисках добычи.
— Ты не изменяешь своим привычкам, Лиси, — нежной мелодией разлился голос.
Я вздрогнула от неожиданности и выронила поднос. Он упал к моим ногам, начиная бренчать на плитке. Этот звук ударил по ушам, а голова разболелась еще больше.
— Прости, милая, я не хотел тебя напугать.
Это точно был Юджин, но я все еще не могла отыскать его в темноте. Слова лились, будто ни откуда, и в тоже время они были везде. Я различала покровительственное касание, интригующую ласку и тепло. Что-то внутри прекратило натянуто звенеть, умиленно засыпая.
— Поэтому ты не показываешься? — прошептала я, осматриваясь.
В левом углу у двери на патио летал маленький огонек, освещая пухлые губы, изображенные в улыбке. Вот, что я приняла за запах копчения. Сигареты Юджина. Он не стеснялся курить в доме, но меня это не волновало. Мне нравился его запах дыма. Было в нем что-то таинственное.
— Что ты здесь делаешь? — обратилась я к темноте, отходя к холодильнику.
Раскрыв его дверцу, я нашла вяленое мясо и овощи. Яркий свет ослепил, отчего я прищурилась, спешно захлопывая створку. Открыв упаковку с хлебом для тостов, я положила на него кружочек помидора, потом отрезала грудинку и накрыла сверху. Я сделала две порции, одну из которых поместила на тарелку и подвинула к краю кухонного островка, ожидая, что Юджин поужинает со мной.
— Не знаю. Просто курю, смотрю в окно на фонтан и вспоминаю, как мы с Дезмондом топили друг друга в нем.
Я присела на барный стул, закидывая ногу на ногу. Откусив кусочек бутерброда, я издала стон, морщась из-за боли во рту.
— Ты чего? — не понял моего поведения мужчина. Он затушил сигарету в пепельнице и хотел, было, встать, но отчего-то я воскликнула:
— Нет! Юджин, поговори со мной в темноте. Как в исповедальне. Мне нравится эта загадка.
Не знаю почему, но именно так он казался мне еще более реальным. Мог не прятаться за своими масками, не играть, а просто быть настоящим, как и я.
— Ты решила присоединиться к греху? — улыбнулся он, а дрожь мурашек пробежала по моим ногам.
Я проглотила мясо и смущенно покраснела, радуясь этой темноте. Только с Юджином все происходило так. Его слова грязные, неправильные – я понимала это, но то, как сладко они ощущались, как легко рождались и проникали внутрь меня, было искренним. Я не сомневалась в своей вере и чистоте, до тех пор, пока О'Кеннет младший не закуривал свои сигареты и не улыбался дьявольской улыбкой.
— Нет, совсем нет. Просто темнота, она интригует? — криво улыбнулась я, невольно прикасаясь пальцами к уголку рта.
— Она привлекает, Анита, — кивнул мой призрак. Раздалось копошение, скорее всего мужчина поднялся и начал кружить по мрачному пространству кухни, шепча: — В темноте Господь не увидит твоих поступков? Ширма. Хочешь, я подарю ее тебе? Ты можешь молиться у алтаря днем, но в ночи поклоняться Дьяволу, крича от удовольствия.
Кровь вскипела. Я вытерла соки мяса о халат и сглотнула, ощущая что-то странное. Бросало в жар, голова кружилась, а губы пересыхали. Из-за напряжения я начала ерзать бедрами на стуле, перестав слушать голос своего сознания.
Разве должна так поступать незамужняя девушка? Танцевать в темноте с чужим шепотом, говоря о грехе?
Господи.
— Юджин, прекрати так говорить, пожалуйста, — жалобная молитва вырвалась из горла.
Я прикрыла веки, не в силах выносить своего стыда. Не замолкай, Юджин. Вот что значила эта фраза. Мои пальцы нашли шелковую кулису и стиснули ее. Я ощущала, как он все кружил и кружил, становясь всем этим пространством. Вытесняя воздух, вытесняя холод и тоску. Я хотела услышать себя, но то, что сейчас просыпалось, совершенно мне не нравилось.
Боже.
Разве Ева была грешницей, если ее околдовывал такой же Дьявол, преподнося запретный плод? Определенно, нет.
Это все темнота.
— Мне нравится отсутствие света. Сколько всяких вещей можно совершать в его объятиях, — теплый узел, будто веревкой, стягивал внутренности. Я не понимала его природу. — Знаешь, что можно делать? Анита... Ты же знаешь, верно? Конечно, знаешь.
— Юджин, — предостерегла я, еще сильнее держась за полы своего халата.
— Всякая невинная дева знает, чем прекрасна ночь, а всякая тронутая наслаждается ею.
Мужчина остановился где-то совсем близко и рассмеялся. Громко, хрипло – именно так бы звучал Дьявол, появившись посреди собора в Мессу. Я втянула воздух, наполняясь пряностью сигарет, и резко распахнула глаза, не желая видеть того, что представила.
Вот, что именно делала темнота с людьми. Она позволяла им стать кем-то другим. Разве этот демон был милым Юджином? А я истинной верующей? Точно, нет. Мы стали тайной под крылом греха, но почему мне это нравилось?
О'Кеннет вышел под луч ламп и наваждение медленно начало отступать. Напряжение в теле отпускало, отзывая тоской где-то внизу живота, мурашки прекратили возбуждать волоски, а грудь... Боже, даже она слушала его, твердея.
— Зеленый тебе к лицу, Лиси.
Что?
Я растерянно осмотрела свой изумрудный наряд и кивнула. Приятель присел на стул напротив меня и поднял свой сэндвич. Он вел себя, словно ничего и не произошло. А, может, все и вовсе мне привиделось? Но ощущения такие реальные.
— Как прошел твой день? — со второго раза смогла выговорить я, не поднимая глаз на обнаженный торс Юджина.
На нем были только черные спортивные штаны, заканчиваясь низко на животе. Переплетения вен красивым узором брали начало под резинкой и поднимались вверх к отчетливым кубикам.
Ради всего святого, Анита!
— Я не хочу материться при тебе, так что лучше промолчу, — с набитым ртом ответил он.
Я пристыженно кивнула, рассматривая атлас своего подола.
— Откуда синяк на губе? — через пару минут напряженного молчания произнес он, вытирая руки о салфетку.
— Я упала с лошади, — выдохнула я, понимая, что лгать Юджину бесполезно. Он все равно узнает, если не правдой, то шантажом.
Скрипнул стул. Мужчина подошел вплотную ко мне и положил шершавые пальцы на подбородок. Я удивленно выдохнула, поражаясь его жару, и вскинула голову. Если я до этого думала, что видела Дьявола в нем, то сомневалась. Эти глаза. Они светились двумя блюдцами луны. В них отражались все заповеди церкви и картинки того, как Юджин нарушил их. Сероватый лимб расходился голубыми прожилками, становясь грозовым облаком у зрачка. Казалось, оттуда сейчас протянут руку, приглашая в свой котел греха.
— Ты больше не сядешь в седло! — жестко выдавил он, руша наваждение.
Я моргнула, собирая мысли воедино и обиженно отодвинулась от него. Подскочив со своего места, я отлетела от мужчины. От ярости бешено стучал пульс.
— Не смей указывать мне, Юджин!
— Я не указывал, просто сказал и все. Если ты подойдешь к Оскару, я застрелю его.
Все тепло выскользнуло из меня. Я всхлипнула, чувствуя, как мутнеет в глазах от несправедливости и подняла палец, тыча в его сторону:
— Это любимый конь Дезмонда! Ты не сделаешь плохо своему брату!
— Мне посрать. В следующий раз этот ублюдок задавит тебя копытами, — О'Кеннет достал из кармана железную зажигалку и подкурил сигарету. — Разговор окончен, Анита. Ты не будешь кататься на этой лошади. Бери Грейс.
— Пони? — стиснула я кулаки, унимая желание закричать.
— Я сказал, что...
— Разговор окончен, — прохрипела я, чувствуя себя еще хуже. — Не подходи ко мне, ясно? Я не хочу с тобой разговаривать, потому что ты эгоист!
Вылетев из кухни, я зажала рот ладонью, обливаясь слезами. Все волшебство, порожденное темнотой, испарилось, оставляя былой холод. Словно ему удалось разбудить что-то внутри меня, но этот уголек потух.
Искра наполнила душу и вновь оставила пустоту.