XI
LORENZO
Сейчас я был мудаком. Я был тварью, который пользовался темнотой, тишиной и наслаждался тем, о чем так долго мечтал. Я был другим для нее, но она оставалась той же. Она была Арианной.
Я вылизывал каждый дюйм ее набухшей от возбуждения кожи, сдерживал стоны, старался не думать о том, как сильно ширинка давит на мой член. Я делал все для того, чтобы Арианна продолжала получать удовольствие, и думать, что так раскрепостился Ран. Я был ублюдком. Я был тем, кто осуждал и убивал насильников, но кажется, им становился.
Полчаса назад.
—Энзо, — протянула девушка, чье имя я не помнил.
Я убрал руку с ее талии, и хотел схватить бокал с виски, как по костяшкам прилетел удар. Мой взгляд тут же столкнулся со взглядом сестры.
—Перестань бухать, — огрызнулась она, явно не отошедшая от сегодняшней семейной ссоры.
Папа звонил по групповому звонку, и ничего хорошего там сказано не было. Когда наступают сложные времена в клане, папа звереет не на шутку, и именно это Розу и раздражает.
—Рози...
Я не успел договорить, потому что отвёл глаза к месту, где стояла Арианна и ее парень, но не обнаружил их.
—Мне правда так насрать на то, что ты пьешь, но как же я мечтаю избавиться от папиного надзора, который перекрывает мне кислород, Лоренцо, что готова заклеить тебе рот, — выдала Роза, но я не уже не слышал.
Сорвался с места словно умалишённый, и понёсся по коридорам университета, дабы найти этого ублюдка и Ари. Мы не были близки уже так чертовски долго, но я не переставал любить ее ни на дюйм. Не переставал следить за ней, не переставал считать Рана ублюдком, и не переставал в тайне мечтать о поцелуях и объятиях с Ари. Она была моим наркотиком.
Я свернул к комнате Арианны, слегка покачнулся, ибо алкоголь давал о себе знать, как в поле моего зрения попал Ран, идущий с другого крыла в то же место что и я. Когда он поднял глаза и прищурился, я взглянул на его руки, и гнев моментально обрушился на меня словно ледяная вода. Кривыми пальцами он держал презервативы. Грёбаные гандоны держал в руках Ран. Черт возьми.
—Энзо, даже не думай, — почти шепотом произнес Ран, а я лишь усмехнулся, сделав шаг в его сторону.
Может быть он был и неплохим парнем, может, преданным и нежным, но он трогал то, что было для меня жизнью. Он собирался трахнуть женщину, которую я люблю.
—Да я убью тебя, сукин ты сын, — рявкнул я чуть громче, чем следовало, и стал наступать.
Ран сделал два шага назад, тяжело вздохнул, и тут же поставил блок, когда я замахнулся на его нос. Он столько раз страдал, какой же бедный.
—Лоренцо, это ее выбор, — прошипел Ран, когда я схватил его за воротник, и прижал к первой попавшейся стене. —Хватит вмешиваться в ее жизнь!
—Не выводи меня, Фиоре, — огрызнулся я, желая вырвать его кадык, что дёргался в паре дюймов от моей руки. — Лучше свали, пока я не совершил ошибку.
Он прищурился, сцепив зубы.
—Твоя защита ненормальная, черт возьми, — с оскалом выплюнул Ран. —Когда Роза трахается со всеми, с кем ей вздумается, ты и слова не говоришь, но если дело касается Ари, ты звереешь. В чем дело? Боишься, что Роза переломает тебе кости за вмешательство в ее личную жизнь? Боишься ее также, как боишься своего отца, а? Боишься, потому что она больше грёбаная Тиара, чем ты?
Это удар куда-то ниже пояса, который заставил меня прикрыть глаза на долю секунды. После этого я моментально ударил Рана кулаком в живот, и схватив его за шею, наклонился к его уху. Хрип, сорвавшийся с его губ, заставил меня улыбнуться.
—Бояться Розу — значит бояться себя, дорогой Ран. И поверь, я в гневе боюсь каждого взмаха своей руки, потому что неизвестно, что я сделаю, когда нахожусь вне себя от злости, — прошипел я, и оттолкнул его от себя. — А теперь вали отсюда, и даже не надейся, что когда-то сможешь трахнуть Арианну. Я не позволю.
Я зол. Я чертовски зол, но сдержал свой гнев, и просто смотрел на то, как Ран, нагнувшись от боли двигался подальше от комнаты Арианны. Теперь опасность миновала. Только вот он был ли опасен для нее? Или же опасен лишь для моего сердца?
Я сидел на краю кровати, не в силах пошевелиться, не в силах даже поднять взгляд, потому что то, что я чувствовал в этот момент, нельзя было назвать ни удовлетворением, ни победой, ни даже счастьем — это было нечто уродливое, грязное, липкое, оседающим тяжёлым комом в животе, словно я проглотил кусок железа и теперь пытался дышать, зная, что изнутри уже всё перекошено, разрушено, испорчено мной же.
Арианна лежала во мраке, полуобнажённая, уставшая, почти затихающая в своём тепле и выдохе, и я знал, что она счастлива, хотя бы на долю секунды, хотя бы во лжи, и именно это убивало меня сильнее всего — то, что она думала, будто рядом с ней был кто-то другой, что она впустила в себя чужое имя, чужое прикосновение, не подозревая, что предательство не снаружи, а внутри, и оно вот — смотрит на неё, дышит рядом, еле держится на ногах, чтобы не упасть.
Я провёл ладонью по лицу, в котором не осталось ничего живого, и попытался отдышаться, но не мог — грудная клетка словно не работала, как будто каждый вдох — это отдельная пытка, отдельный укол в совесть, в принципы, в моё имя, в мою суть, потому что сейчас я был ничем, просто ничем.
Я наклонился и едва коснулся губами её лба — даже не поцелуй, а жалкий намёк на него, как последняя прощальная метка, как подпись под преступлением, от которого не отмыться, и она при этом тихо, почти беззвучно выдохнула, как будто была уверена, что рядом с ней всё тот же, кого она выбирала, а не я. Не тот, кто сжигал её в мыслях, кто грешил о ней каждую ночь, кто пытался убить в себе это чувство годами и проиграл.
Я не должен был быть здесь. Я не должен был остаться, не должен был войти, не должен был касаться ее, и тем более не должен был трахать ее языком, но вся моя жизнь состояла из запретов, и этот был самым священным, самым страшным — и самым нарушенным.
Когда она, полупьяно улыбаясь, выдохнула:
— Поцелуй меня, — я застыл, весь, от кончиков пальцев до позвоночника, потому что в этих словах не было меня.
Я не был в них. Я был заменой. Я был ошибкой. Я был братом.
Я сидел в этой комнате, чужой, ненужный, лишний, и всё, что во мне бушевало — не было мужским удовлетворением, не было гордостью, не было эго, только бесконечное, разрушительное чувство вины, которое сворачивало внутренности, которое царапало горло, которое дёргало нерв за нервом, пока я не начал буквально ощущать, как распадаюсь.
Я встал, медленно, будто что-то во мне сопротивлялось — как будто каждый мускул знал, что я совершил, и теперь отказывался подчиняться, и стоя над ней, в темноте, я чувствовал, как она улыбается, прикрыв глаза, беззаботно, счастливо, наивно, и я хотел умереть.
Просто исчезнуть. Провалиться сквозь пол. Раствориться во мраке, не оставить и тени, потому что я был недостоин даже осадка.
Я открыл дверь и медленно вышел, как и входил. Потому что если бы я посмотрел на неё ещё раз — я бы остался. И тогда уже не было бы прощения ни от неё, ни от себя, ни от бога, ни от чёрта, ни от отца, ни от матери, ни от прошлого, ни от будущего. И я знал — если правда всплывёт, если она узнает, кого впустила к себе, она не просто возненавидит меня.
Она перестанет быть моей даже в мыслях. Даже в воспоминаниях. Даже в грехе. А я и так уже потерял всё.
***
Я сидел на паре, уставившись в блокнот, но ничего не видел. Ни строк, ни слов, ни схем, которые преподаватель чертил на доске с таким энтузиазмом, будто ему и правда не всё равно. Меня не касалось ничего из этого — ни учебная программа, ни контрольная в пятницу, ни презентация, которую я должен был сдать через два дня. Всё было шумом. Бессмысленным, надоедливым, глухим, фоновым.
В голове крутилась ночь. Ночь, которую мне стоило бы стереть, но я продолжал проживать её заново: каждый фрагмент, каждый выдох, каждое движение, каждый неверный шаг, от которого теперь не отмыться. И как бы я ни пытался убедить себя, что всё было спонтанно, случайно, ошибкой... я знал — это был выбор. Мой выбор. Осознанный, мерзкий, эгоистичный.
Я воспользовался её уязвимостью. Её доверием. Я переступил ту черту, которую сам же для себя выстроил. И теперь каждое движение в этой чёртовой аудитории, каждое слово из уст преподавателя — будто били током, заставляя вспоминать, насколько глубоко я упал.
На перемене я выскользнул первым, как всегда. Я не искал взглядов, не давал повода, не приближался. Особенно к ней. Она пыталась подойти — пару раз, но я исчезал, уходил раньше. Делал вид, что занят. Что не замечаю. Так было безопаснее. Или мне так казалось.
Но стоило мне свернуть в сторону лестницы, как знакомая рука вцепилась в моё плечо. Роза.
— Остановись, — сухо бросила она, и её тон не терпел возражений.
Я обернулся и сразу понял — с ней что-то не так. Волосы стянуты в хвост до боли на висках, без макияжа, под глазами тени, щёки будто впали. Хриплый голос, прокуренный, обострённый злостью. Передо мной стояла не моя сестра — а её боевой клон. Женская версия отца.
— У тебя два варианта, — начала она, прислонившись к стене и скрестив руки. — Или ты мне прямо сейчас говоришь, какого хрена ты делаешь, или я решаю, что ты снова вляпался в дерьмо, и тогда вытаскивать тебя я не стану.
— С чего ты вообще решила, что... — попытался ответить я.
— Ари, — перебила она, резко. — Она сказала, что Ран снова получил от тебя взбучку. Она как будто ходит и ждёт. Как будто ты ей должен что-то объяснить. Но ты, вместо этого, просто исчез. Что, опять очередной твой кризис? Или, может, потому что ты вляпался в драку с Раном, и теперь боишься на нее глаза поднять?
Я сжал кулаки. От этого имени у меня всё сжималось.
— Я просто не хочу влезать, — пробормотал я. — Пусть делает, что хочет.
Роза стиснула челюсти.
— Так ты от него отстранил её просто потому, что тебе плевать? Ты столько времени его гонял, вдруг перестал, и опять снова.
Я молчал.
— Знаешь, — продолжила она медленно, — я не понимаю. Сначала ты срываешься, каждый раз, когда он к ней приближается, потом уходишь в тень. Что, она вдруг перестала быть тебе сестрой? Или всё же ты просто очередной раз не справляешься со своими демонами?
— Это не твоё дело, — тихо сказал я, но голос предал.
Роза усмехнулась.
— Если бы. Она моя кузина, а ты мой брат. И ты ведёшь себя, как будто между вами что-то случилось.
Я встрепенулся. Взгляд на неё — быстро. Она заметила.
— О, — тихо выдохнула она. — Вот оно как.
— Нет, — резко сказал я. — Нет, Рози, ничего такого. Просто... мне не по себе. Забей.
— А она?
— Что?
— Она чувствует это. То, как ты исчез, как отталкиваешь. И, Энзо, если ты её обидел, хоть словом, хоть взглядом, хоть тем, что сделал, а потом не взял ответственность — тебе будет не просто стыдно, тебя сожрет изнутри.
Я сглотнул, и на секунду не мог выговорить ни слова.
—Энзо, пожалуйста, — Роза вдруг коснулась моей щеки.
Ее теплые пальцы провели линию от крыла носа к уху.
—Будь тем мальчиком из моего детства. Будь лучшей версией себя. Будь моей опорой, а не моей проблемой, иначе мы с папой сгорим, — с болью в глазах сказала сестра, и я незамедлительно притянул ее к себе, уложив подбородок на ее макушку. —Он убивает меня своим контролем, а я на волоске от того, чтобы сказать то, чего он боится больше всего на этом свете. Мы рушим друг друга, и в этом есть и твоя ответственность. Перестань создавать проблемы, и может, все наладится.
—Я постараюсь, — произнес я зная, что создам очередную беду в течение дня.
В этом был весь я. И я приносил боль не только себе и Ари, но и всей своей семье. Как говорят: паршивая овца портит все стадо.
—И перестань избегать Арианну, Энзо. Мы теряем друг друга с момента, как стали учиться втроем в этом чёртовом университете. И если именно он мешает нашей дружбе, я не посмотрю на то, что это владения Каморры, и сожгу его нахрен, — Рози оторвалась от моей груди, и задрала голову. — Понял?
—Я знаю, что ты сделаешь это, — я криво улыбнулся, а Рози похлопала меня по плечу, и с тяжёлым вздохом двинулась дальше.
И чтобы перестать избегать Арианну, мне потребуется больше, чем смелость. Мне потребуется разрушить все, что тщательно строили долгие годы мои родители, и родители Ари.
Я обернулся, посмотрел вслед сестре, а в голове прокручивал те самые моменты в детстве, когда мы сидели втроём за столом около бассейна, и я пристально смотрел на колено Арианны. Пятна нет, и слова отца звенят в ушах. Чтобы стать капо, как я тебе и говорил, нужно уметь держать рот на замке, сынок.
—Черт с ним, — выругался я себе под нос, ещё не понимая, какую ошибку совершу через несколько дней.
***
Я сидел на краю фонтана, уставившись в экран телефона, как будто мог заставить его загореться взглядом. Я не чувствовал ни погоды, ни времени, только пустоту и тишину от Лиама. Он должен был уже всё сделать.
Когда я сказал ему установить прослушку в офисе отца и Адамо, я не думал, не взвешивал риски, не обдумывал, к чему это может привести. Мне просто нужна была правда, и не из моих уст. Просто сказал, потому что на тот момент я уже не был собой. Уже неделю, как перестал быть. С тех самых пор, как провёл ночь с ней.
Я даже не помню, как это случилось. То есть, я помню всё — каждый звук, каждый её вдох, её голос, дрожащий шёпот, ногти на моей голове. Но в то же время — будто провал. Я не знаю, что было первичным — желание или отчаяние. Наверное, оба. Потому что тогда я уже умирал. Изнутри. Медленно. По кускам.
Я не мог больше жить с этим. С тем, что люблю её. Арианну. Не просто как кузину, не как сестру, которой она себя считает, а как женщину, как единственную, ради которой я вообще ещё просыпаюсь.
Я был жалким, эгоистичным, и знал это. Я думал только о себе. Когда вылизал ее той ночью — думал о себе, когда целовал — думал только о том, как заткнуть голос в голове. А потом, когда остался один, в тишине — понял, что заглушил не голос, а совесть.
Я больше не мог притворяться. Не мог молчать, не мог избегать ее, делать вид, что всё в порядке. Потому и решил рассказать правду. Пусть всё рухнет. Пусть она меня возненавидит. Но я не вынесу ещё одной недели, сделанной из фальши.
Я опустил телефон на колени, экран погас. Лиам молчал. Может, всё это и было ошибкой, но хуже мне уже не станет. Я давно в этом дне. Просто жду, когда земля окончательно уйдёт из-под ног.
Фонтан журчал где-то рядом, как насмешка. Мир жил, двигался, плевал на мои внутренние разломы. Я провёл ладонью по лицу, закрыл глаза. Лёгкая дрожь прошла по телу. Я не знал, чего ждал сильнее — ответа от Лиама или реакции Арианны, когда она узнает, кем я на самом деле стал. Что я сделал, ради чего, ради неё, или ради себя. Я больше не знал разницы.
Вибрация промчалась по телу, когда экран снова загорелся. Аудио сообщение появилось в строке под именем Лиама. Сердце бешено забилось, мысли спутались, и две стороны медали боролись во мне.
—Это может стать концом, а может стать началом, — пробурчал я себе под нос, и встал с места.
Дороги назад не было.
Я шёл по коридору быстро, почти не разбирая, кто проходил мимо, кто бросал взгляд, кто называл моё имя — всё слилось в шум, как будто приглушённый телевизор в другой комнате. Только одно оставалось чётким, ясным, неподвижным среди хаоса: кудрявая макушка у окна. Тёмные пряди, чуть тронутые солнцем, которое пробивалось сквозь верхние стеклянные панели. Арианна. Она стояла, как всегда — спокойно, с прямой спиной, одной рукой придерживая край подоконника, другой, кажется, теребя что-то в кармане. Я сразу заметил — она снова пришла без куртки, как будто не чувствовала прохладного воздуха. Такая же, как всегда. Такая... моя. И не моя.
Невинная. Красивая до боли — даже не от того, как она выглядела, а от того, что в ней не было ничего фальшивого. Она жила легко, доверяла, говорила, как чувствует, верила в людей, в добро, в семью. В отца — человека, который был консильери, вторым лицом, голосом разума в нашем мире. И при этом — самым тёплым человеком, которого я знал, потому что он любил свою дочь и жену так, как не умел никто из нас. Он лгал ей — но не ради власти, не ради выгоды. Он лгал, потому что думал, что защищает, что делает её счастливой. И я... я шёл туда, чтобы разрушить это всё.
Чтобы сказать правду. Вытащить на свет всё, от чего её оберегали всю жизнь. Ради чего? Ради того, чтобы почувствовать себя счастливым рядом с ней. Эгоизм, чистый, острый, голый. Я знал это. Я понимал, что, открыв рот, я сломаю что-то внутри неё, и всё равно продолжал идти. Потому что больше не мог иначе. Потому что если бы я ещё день молчал, то умер бы. Потому что, может, именно эта правда — единственное, что сделает меня настоящим рядом с ней.
Я подошёл почти вплотную, и она не сразу меня заметила. Её плечи чуть вздрогнули, когда я дотронулся до её руки. Тёплая. Живая, такая маленькая в моей ладони. Я не дал ей ничего сказать. Просто сжал пальцы, не до боли, но твёрдо, и повёл вперёд сквозь коридор. Мимо стеклянных дверей и лестничных пролётов, вниз, к выходу, к крыльцу, где было больше воздуха.
—Лоренцо? — голос дрогнул. — Ты куда? Что случилось?
Я ничего не ответил. Мне было достаточно того, что она идёт рядом, что не вырывается, не убирает руку. Я чувствовал, как она смотрит на меня — в затылок, в профиль, в шаг. Чувствовал её дыхание рядом, короткое, напряжённое. Она не понимала, а я не знал, как объяснить, просто шёл и держал её. Потому что в этот момент это было единственное, что имело значение.
На улице было прохладно, но она не заметила, как и я. Мы вышли на крыльцо, я остановился и только тогда отпустил её руку, словно это был последний глоток воздуха, который мне позволено было сделать.
Она стояла рядом, молчала. Смотрела на меня с тревогой, с вопросами. А я — смотрел на неё и чувствовал, как внутри всё рвётся. Как наваливается вина, стыд, желание, любовь, страх. Всё сразу. Всё в ней. И только теперь я понял, что не знаю, с чего начать.
—Энзо? — посмотрев на меня снизу вверх, произнесла Арианна, и обхватила себя за плечи. — Что-то произошло дома? Ты игнорировал меня долгое время, а сейчас подошёл сам. В чем причина?
Горечь, интерес и паника звенели в ее ангельском голосе. Я сжал кулаки, и осмотрел ее невинное лицо, оленьи глазки и каждую пушистую ресничку.
—Энзо? — Арианна сделала шаг назад, ее взгляд стал суровее. — Зачем ты притащил меня сюда?
Она злилась редко, и по серьезным причинам, но сейчас я видел, что она недовольна ситуацией. Я вспомнил, как воспользовался положением, и стал заменой Рана, поэтому сердце сжалось.
—Энзо! — громче сказала Ари, и я в ту же секунду сунул руку в карман, где лежал телефон.
Я уже прослушал запись, вырезал нужное, и был готов ошарашить ее, но замер. Каждый вздох, каждый подъем ее груди, каждый взмах ресниц, и каждое движение ее глаз казалось замедленным, пока я решал в своей голове, стоит или не стоит.
—Я ухожу, — вспылила Ари, уже была готова развернуться, как я схватил ее за локоть, остановив.
—Скажи, кто я для тебя? — я сказал это так тихо, как только мог.
Звуки улицы затихли, мир остановился, когда Арианна вскинула брови, посмотрев на меня как-то по-другому.
—О чем ты? — пухлые губы задрожали под словами.
—Кто я для тебя, Ари? — прохрипел я снова.
Ее мышцы под моей хваткой напряглись.
—Брат, — незамедлительно ответила она, будто сунув самый острый нож в уже открытую рану моего сердца.
Я медленно достал телефон из кармана, и сжал его. Лиам не знал, какую запись передает, и в какой схеме участвует. Я хотел быть единственным, кто виноват. Я хотел наконец перестать чувствовать эту боль.
Мурашки покрыли мое тело, я перестал моргать, когда протянул телефон Ари, и продолжил вглядываться в ее лицо. Я совершаю ошибку, но с каким удовольствием.
—Что это? — спрашивает она, неуверенно забирая смартфон из моей ладони.
—Правда, — еле вымолвил я, а затем отпустил ее руку, и сделал шаг назад.
Папа и дядя уничтожат меня, но я готов умереть с мыслью, что Арианна наконец поняла меня. Поняла то, что я испытывал все эти годы.
—Что здесь ? — переспросила Ари, когда ее взгляд скользнул к экрану телефона.
Запись уже была открыта, осталось лишь нажать кнопку "play".
—Послушай, и ты всё поймёшь.
Я сделал ещё один шаг назад, и развернулся.
—Ты не объяснишь? — выдала Ари, но я проигнорировал ее.
Теперь все было решено. Конец.