Наследник проклятья и тайны Подземелья

Спустя две недели подготовки. Март.

Две недели ушли не впустую. Ребята-изгои смогли обзавестись всем необходимым для реализации плана «Справедливость», пару раз устав и перенервничав, но теперь они были готовы подойти вплотную к завершению начатого. Их скрытый от чужих глаз склад был заполнен планами и оборудованием. Вся стратегия изгоев заключалась в незаконной съемке незаконного. Оставалось верить, что их обманка сработает, придёт тот, кто нужен, и все мстители триады соберутся вместе и окажутся пойманными с поличным.

— Всё почти готово... — ковырялся в электронике шашки Матвей, — у нас будет пять минут до автоматического срабатывания или аварийный запуск с пульта. Многое не соберёшь при отсутствии кабинета...

— Ничего! Ты уже собрал то, что нужно! — воодушевлял пятиклассника Паша.

— Осталось понять, что делает этот ключ... — гадала Таня.

— Я могу пойти проверить разные складские двери, — предложил Арсен.

— Идея хорошая, но это не опасно? Нам нельзя разъединяться, — беспокоился Ермаков.

— Не беспокойся, я смогу. У меня есть друзья, они прикроют, — успокаивал старшего мальчишка.

Не успел Павел одобрить опасную затею, как в замочную скважину вставили ключ. Дети отошли подальше от двери, а Арсен поспешил выключить свет, но Ермаков его отдёрнул. Ключ стал вращаться то в одну, то в другую сторону и наконец повернулся дважды. Ребята задержали дыхание, хотя это навряд ли помогло бы им.

Дверь открылась, и на склад вошёл Липов.

— Вы что бледные такие? — спросил он, — кого-то ждёте?

— Фух, — выдохнул старшеклассник, — теперь — нет.

— Ясно. Я вот что пришёл. Матвей... — Дима на имени как бы заикнулся и по итогу проглотил половину слова, — ты сегодня участвуешь в конкурсе со своим самолётом. В курсе? — и, не дожидаясь ответа, продолжил, — в общем, через полчаса начало в актовом зале. Там тебя ждут.

— Что? — наконец смог сказать юный инженер, — уже всё не по плану.

Дима стал пристально разглядывать лежавшую на столе дымовую гранату, что быстро увидела Белла и, взяв непрозрачную коробку от набора, накрыла странный для школы предмет.

— Мы тебя поняли, Дима. Спасибо, — ответил за всех Паша, — у меня к тебе просьба. Зайди после этого конкурса сюда к нам. Нужно будет обсудить ещё кое-что. Ты нам очень нужен!

— Ага! — не отрывая глаз от стола и пячась назад, сказал Липов и вышел со склада, закрыв дверь.

— Кажется, планы меняются, — сказал Ермаков, — мы не можем оставлять Матвея одного с учётом того, что он будет там в окружении всех них. Так что, Арсен, отправляйся с ключом, только прошу, ради Бога, не потеряй его, а все остальные — убрать вещи и в путь!

Дима ещё не далеко отошёл от двери, озадаченный настоящей бомбой в школе. Его мучало то, что обычно называют совестью: с одной стороны, он должен сообщить обо всём директору или хотя бы одному из учителей, но с другой стороны, Матвей уже его какой-никакой, а способ снова выйти на арену лидеров. Но сильнее добивало глупое любопытство и бессилие.

И именно таким красным, как рак, то ли от стыда, то ли от радости, поймал его в коридоре к залу Зайцев.

— Липов! — устрашающе обратился к активисту мужчина, — ты играешь в очень опасную игру. Не получится усидеть на двух стульях.

— Да ну. Это не так, — не соглашался с Дмитрием Васильевичем занятый диллемой Липов.

— Зарина также говорит. Ищете правду, да? Так вот, правда в том, что ты — предатель. С тобой в разведку не пойдёшь.

— Вы преувеличиваете, — продолжал монотонно Липов, видя вдали смотревшую на них Медведеву.

— Отвали от этого борделя, там тебе не рады.

— Я и не пристаю к ним. Я свободен, — сказал бывший президент и отошёл от лысого мужчины.

— Так вот оно что, — как будто успокоился Зайцев, — ох как трудно будет возвращаться!

Дмитрий Васильевич сказал и направился в сторону актового зала. Он шёл уже не так пафосно, как десятки лет назад: его спина и колени создавали огромную помеху, чтобы быть ему таким же энергичными, как раньше. Мужчина остался навсегда пухлым дяденькой, который иногда шутит, а иногда кричит. А ещё остался тем, кого старались всё реже вспоминать, лишь бы не нажить бед и не связываться с его грязным прошлым, да и в целом его настоящим.

Так и сейчас он шёл бессмысленно на соревнования: Зайцев в них не участвовал, но повод обсудить других и побыть мудрее, сильнее и разумнее людей, которые через пробы и ошибки набивали себе шишки опыта, очень соблазнял старика.

Единственных, кого из знакомых, к его несчастью, детей он встретил, так это те самые изгои, которые скрытно шли в конец зала. Мужчина увидел их, усмехнулся, чтобы показать своё превосходство, а внутри скукожился, почему постарался поскорее сесть в зале и перестать светить своей лысиной, блестевшей в свете ламп.

Мимо Матвея, последнего оставшегося в коридоре изгоя, тяжело прошла Домникова и неожиданно обратилась к нему:

— Зайди ко мне после, мальчик мой. Надо поговорить.

Слова старой учительницы заставили ещё больше бояться мальчишку в ожидании теперь не только битвы, но и разговора со всемогущей женщиной из зелёного кабинета.

Да, теперь за оборудованием сидел не Дима Липов, а Артём, на которого с презрением смотрели футболисты и Воронин. Да, на сцене плясал не Паша, а Женя Лисова. Да, актёры в театре поменялись, но ценности и главные злодеи остались такими же.

Люди потихоньку собрались в этом большом зале: ученики и учителя из разных школ района, всё ради одного конкурса на актуальную тему — космонавтики и ракетостроения. Будто в Советском Союзе все здесь сидели с моделями, только галстуков им не хватало. Но сидевшие были других принципов, нежели век назад: здесь была борьба не за идею, а за пластиковое золото.

— Итак, господа, мы начинаем! — вышла где-то из-за кулис Заменская и вместо ведущих и директора заговорила властным и пафосным голосом, — мы рады видеть вас всех здесь, на нашем первом конкурсе по космосу и инженерии. Сегодня вы представите свои работы, а мы будем слушать других и поддерживать. Ну и, как положено, наш конкурс мы начнём с государственного гимна.

Включился гимн России, но это стало лишь верхом цинизма на мероприятии. Люди не пели и не знали гимн, а те, кто помнил хоть какой-нибудь куплет, не произносил их, потому что было стыдно. Гимн включали, поскольку это было традицией. Потому что это правило, написанное этикетом. Потому что это формальность, на вере в которую жило несколько поколений людей назад. А не потому, что гимн — это гордость за Родину.

Гордость за Родину стала постыдным чувством, а гордость за знак отличия — признаком успеха. Может, поэтому все находившиеся здесь стояли, согнув спины, сомкнув руки, но имели на груди этот самый почётный «мандат» на вечно прекрасную и лучшую жизнь?

— Вольно! — последовало из динамиков, — сегодня защита будет проходить здесь, в актовом зале, а ещё в паре аудиторий. Судьи, наши дорогие экс-с-с-перты, разделили работы на несколько категорий, в которых каждый из вас покажет свой проект, а мы вас обязательно поддержим.

Интонация и манера речи Заменской менялись с поразительной частотой: на некоторых словах она делала акцент, как бы показывая свою некоторую добрую сторону, а на некоторых она буквально кричала в микрофон так, что были различимы её вздохи, нагнетая атмосферу страха и подчиняя к себе всех вокруг.

— Каждый из участников подойдите к столам спереди и найдите себя в списке аудиторий.

Толпа «энтузиастов» двинулась к столам, дабы найти свою фамилию. Матвей вскоре нашёл себя, определив также свой порядок выступления. Морозову предстояло выступить первым перед всеми, кто считал его врагом или конкурентом, что окончательно убило в парне надежду на лучшее. Его стало знобить, он начал вздрагивать, как бы смахивая с себя ужас. Пятиклассник буквально стал чувствовать, как сильно бьётся и хочет биться дальше его детское сердце. Но не здесь. Не в шумном зале и не в гнетущей обстановке.

Вадим должен был выступать сразу после Морозова. Узнав об этом, он тут же сообщил информацию активистам, которые, в свою очередь, увели президента в комнату совета для подготовки, оставив Матвея и изгоев наедине с Заменской, Зайцевым и другими учителями и детьми, знавшими о секрете группы.

— Слышишь, Паша? — обратилась Таня к главарю, — кто-то что-то сверлит снизу.

— Слышу... — ответил напряжённо Ермаков.

— Я услышала и вспомнила про Арсена. Надеюсь, с ним всё хорошо.

— Надеюсь, — закончил Павел.

— Итак, первая работа Морозова Матвея, ракета-носитель на карамельном топливе, — сказала Заменская и села за стол. Зрители захихикали. В зал стали возвращаться активисты со своей ракетой и чем-то ещё. Морозов вышел к сцене, увидел на столе для экспонатов свою ракету впервые спустя много недель. Наконец он прикоснулся к ней. Удивительно, но она не была покрыта пылью, а в некоторых отверстиях отсутствовали винты. Матвей взял модель в руки, когда включилась презентация, после чего повернул голову в зал.

— Держись, Матвей, мы с тобой, — тихо проговорил Паша в присутствии изгоев, увидев краем глаза, как за ним пристально следит Зарина.

— Добрый день, уважаемые судьи! — начал говорить не успевший подготовиться мальчишка. — Сегодня я рад представить вам собственную разработку: универсальный модульный ракета-носитель «Алмаз»... — Матвей поднял ракету вверх.

— Как неоригинально, — произнёс тихо Зайцев, и послышался сильный грохот.

Все нервно встали из-за стульев, так как что-то упало на пол, и не все могли увидеть источник грохота. Судьи тоже нагнулись вниз. Со всеми нагнулся и Матвей. Внизу оказалась рассыпанная на пластиковые детали ракета, полая внутри, без единого механизма и электронного компонента.

Заменская, находясь на грани разных эмоций, не стала комментировать, а лишь села и приложила ладонь ко рту. Эксперты, которые были в её окружении, начали переглядываться и о чём-то говорить, пока Матвей пытался собрать и поднять остатки ракеты. Первым заговорил мужчина:

— Молодой человек, если вы называете вашу модель ракетой, то мне становится страшно за будущее нашей космонавтики.

Зал немного захихикал, после бурного обсуждения. Морозов положил остатки ракеты на стол и, сильно занервничав, стал прерывисто говорить:

— Извините, но ракета полностью собрана... Я клянусь, в ней была вся электроника, а сейчас нет даже сухого топлива. У меня забирали ракету.

— Позвольте, но ракету привозит каждый сам, — стала отрицать седая женщина в толстом свитере.

— Но... — сказал Матвей и задумался, — я расскажу вам про электронику, опираясь на презентацию.

Парень обернулся и захотел начать рассказывать об электрических принципах, новизне и актуальности проекта, как услышал смех в зале, а на экране увидел какую-то страшную фотографию с приделанным лицом Матвея и трубочками из туалетной бумаги. Морозов тут же повернул голову в сторону компьютера, с которого управлялась музыка и презентация, а там сидел еле сдерживающий смех Артём, а над ним нависал весёлый Оркид.

— Довольно, — скомандовала наигранно злая Ксения Вадимовна, — займите своё место.

Парень захотел что-то возразить и даже стукнуть ногой об пол, но посчитал лучшим решением забрать вместе с Пашей и Беллой ракету и сесть как можно дальше от сцены и в то же время радостного Артёма. Вся эта ситуация заставила трястись Морозова ещё больше, больше переживать и ни о чём не думать, застряв на мыслях «Как они так могли?», а Ермакова ситуация заставила ещё больше ненавидеть гниющую систему. Матвей склонил голову, смотря на развалины ракеты. Он даже не успел её запустить, а уже кто-то исцарапал её корпус в попытках вскрыть совершенство и вынул всю электронику, чтобы вставить её в свою модель. Это было не позором или обесцениванием труда мальчишки. Это было самым что ни на есть плевком на честную игру изгоев и грязным намёком для начала реализации плана.

— Слышь, Павел, — обратилась стоявшая у стены Зарина к Оркиду, — ты слышал, что твои подопечные творят?

— Павел Иванович, — оглянулся учитель, — тише ты. Чего?

— На складе бомбу собирают, — продолжила цыганка тем же голосом.

— Да ну?... — как ребёнок удивился Павел Иванович, — врёшь?

— Да нахрен мне врать? Я жить хочу. А тебя посадят вместе с ними.

Оркид отвернулся, прикоснувшись пальцами к седой бороде. Он явно задумался, начав перебирать варианты, кто мог совершить столь непростительный поступок. Но его рассуждениям помешал властный голос Заменской:

— Следующий выступает со своей работой «Самая лучшая ракета «Актив» Вадим Соколов.

Зал зааплодировал. На сцену в окружении помощников вышел в пиджаке он — казавшийся здесь маленьким и неуклюжим, но очень выделявшийся своим галстуком и выпяченной наружу грудью, язвительной и уверенной улыбкой и взглядом, направленным прямо на судей — Вадим. Изгоев чуть не стошнило, пока весь зал, поддавшись искушению, смотрел на мальчишку, пуская слюни. На сцене не хватало только фейерверков и конфетти.

— Дамы и господа, — начал Соколов, — я рад вас познакомить со своей гениальной штукой: самая гениальная ракета «Актив».

Зрители захихикали и снова захлопали в ладошки. Речь Вадима не была лишена пафоса, а в ещё большей степени наигранности. Чувствовалось, чьих рук эта работа.

— Ракета самая лучшая, потому что она сделана из самого лучшего пластика, к тому же теплоустойчивого, — на этих словах рассхихикались даже судьи, — думаю, понятно, почему ракета актуальна? Мы же на конкурсе ракет!

Зал заливался смехом. Заменская корчилась больше всех, но не от смеха, а от стыда.

— Но всё-таки она ещё очень важна, ведь она полностью универсальна! — продолжал президент.

— Прямо как и ты, — сквозь зубы тихо проговорил Матвей.

— Посмотрите! Во внутрь ракеты можно разместить любую электронику, которая могла бы взлететь! — Вадим оторвал кусочек картона и показал публике провода и контролеры из ракеты Морозова.

— Матвей, это не твоё? — спросил шёпотом Паша соседа.

— Моё... Чьё ещё? — говорил Матвей, тряся коленкой.

— В моём «Активе» располагается такая система. Сейчас я запущу ракету.

Зал утихомирился, сменив смех на любопытство, прямо-таки вытянувшись головами вперёд, чтобы посмотреть на «чудо» инженерии. Одни эксперты отодвинулись назад, загородив спинами вид зрителям, на что получили: «Не могли бы вы подвинуться, мешаете же!»

Соколова окружила свита, и буквально через минуту в руках Вадима оказался пульт, такой же, как и от шашки. Парень продолжил представление:

— И так! Сейчас я нажму на эту кнопку, и мой многодневный труд взлетит! Обратный отсчёт: десять... девять...

— Пора валить, — сказал Матвей изгоям.

— Почему, это же твоя электроника, — удивился Ермаков.

— Восемь... Семь... — продолжал Вадим.

— Электроника — да, а ракета из картона. Сейчас будет пожар, — ответил Морозов.

— Шесть... Пять...

— Так ладно, идём на склад, у нас осталось совсем немного до дня «икс», — сказал старший, и все изгои пошли за ним.

— Четыре... Три...

Спасавшуюся группу заметил Оркид и, идя быстрым шагом, смог обогнать их и даже перекрыть выход, правда, ценой сбитого дыхания. Он встал, разостлал руки и сверху вниз посмотрел на всех, кроме Паши. После подняв голову и подойдя почти вплотную к парню, начал тихо говорить:

— Что вы готовите?

— Ничего, — отодвигал учителя Паша.

— Не надо врать. Я знаю, все знают.

— Два...

По коже Ермакова проехался поезд из мурашек:

— Что вы от меня хотите?

— Либо вы сейчас рассказываете правду, и мы идём к директору, чтобы вас всего лишь, — Павел Иванович рассмеялся, — отчислили, либо я вызываю спецназ.

— Один!

— Вызывайте кого хотите, дайте дорогу!

Какое-то шипение стало нарастать в зале. Дети протиснулись через толстого Оркида, отвлёкшегося на звук, и захлопнули дверь. Послышался ужасный свист, который через секунду стал сопровождаться ударами и грохотом. В этот момент дети уже бежали как можно скорее на склад. Включилась пожарная тревога: «Внимание! Пожарная тревога! Срочно покиньте помещения!»

У склада стоял Арсен с несколькими одноклассниками и с ключом в руке. Открылись окна в коридорах, а вентиляция стала сильно гудеть. Матвей остановил Пашу, схватившись за руку, и сказал:

— Паш, я к Домниковой. Я быстро. Она меня звала.

— Это опасно, — крикнул старшеклассник убегавшему Морозову, но тот лишь ответил: «Я быстро!»

Матвей нёсся пулей. Среди орущей сирены, как будто несколько месяцев назад, под звуки выстрелов и взрывов. Но бежал он теперь не от войны, а к своей классной. Несколько даже не дней, а часов отделяли его от того, что он представить-то и не мог. И было пятикласснику страшно и некуда бежать от его страха. И старался он уже не думать ни о чём, а просто набирать полный рот неприятных событий и проглатывать, не пережевывая.

Так очень скоро Морозов оказался у дверей классной его руководительницы, которую он совсем редко посещал.

— Что-то ты про меня даже и не вспоминаешь, — обратилась пожилая женщина, спокойно сидевшая в своём кабинете, несмотря на пожарную тревогу.

— Извините, Галина Ивановна, но что вы тут делаете?

— Как что? Тебя жду! — усмехнулась женщина, нахмурив лицо, сделав его то ли радостным, то ли злым. — Вот почему ты мне ничего не рассказываешь? Я всё узнаю от других! А так не должно быть, понимаешь? Я должна первая всё узнавать.

— Да... — единственное, что смог выдавить Матвей, находясь под гнётом тревоги; упрёком спокойной «совы», который заставил задуматься, а знает ли она о секрете склада?

— Да, да... — передразнила Домникова. — Все вы одно и тоже говорите, а про нас, простых людей, забываете.

— Извините, я просто был занят и совсем забыл, — оправдывался мальчик, но его уже никто не слушал.

— Матвей. Это всё оправдания, — встала женщина и, взяв бутылку, подошла к шкафу с обильным количеством цветов. Пятиклассник поник головой. Он на секунду задумался о чём-то простом и человеческом. О реальности, которую, кажется, он начал терять из виду.

Взгляд учительницы остановился на старой коробочке с гуашью. Галина Ивановна взяла её, кисточки, налила в стеклянную чашку воды и, достав чистый лист бумаги из принтера, положила это всё на первую парту, а сама села за учительский стол напротив.

— Сядь, — поманила женщина Морозова за стол, — возьми кисть и любую краску.

Матвей выполнил просьбу: сел, намочил кисть, окунул её в красную краску, взяв тем самым немного гуаши.

— Нарисуй дугу.

Матвей размахнулся и нарисовал большую дугу во весь лист.

— Ну не настолько же. Возьми другой цвет и повтори.

Мальчик не стал придумывать ничего лишнего, а взял следующий в коробочке оранжевый цвет, предварительно промыв кисточку от красной гуаши.

— Сделай так с третьим и четвёртым цветом, — сказала Домникова.

Когда на листе оказались четыре полосы красного, оранжевого, жёлтого и зелёного цветов, учительница спросила парнишку:

— А теперь скажи мне, что получается?

— Радуга, — ответил Матвей, не задумываясь.

— Хорошо, а теперь возьми все те же цвета и перемешай их друг с другом на бумаге.

Мальчик взял все те же четыре цвета и перемешал их, получив коричневую массу из краски и бумаги. Морозов удивлённо поднял голову.

— А теперь ответь мне, почему из тех же красок можно получить прекрасную радугу и, прости меня, какашку? — спросила женщина.

Матвей усмехнулся, но тут же задумался:

— Дело в расположении цветов?

— Почти, но есть что-то ещё важнее, — продолжила Галина Ивановна, раскрыв широко глаза и с минуту помолчав с мальчишкой, сказала, — любовь. Каждый твой мазок может превратиться либо в шедевр, либо в грязь. Всё зависит от любви, с которой ты рисуешь. И если ты любишь себя и рисунок, ты сотворишь неповторимую вещь.

Учительница на секунду замолчала, взглянула в окно, за которым слышалась капель, — глобальное потепление, — усмехнулась и продолжила, не повернув голову обратно, — и люди также. Если ты будешь с любовью вписывать их в холст своей жизни, они станут ярким и красочным воспоминанием, а если сделаешь из них кашу, — Домникова повернулась обратно и посмотрела своими глазами с наворачивавшимися слезами в глаза ученика, продолжив, — они не простят тебя, и ты не простишь их.

Матвей вновь опустил голову, теперь не только от стыда, но и от невыносимой боли в груди, которая давила застрявшим комом в горле. И сложно было глотать, и сложно было говорить, да и не надо было. Он тоже почувствовал, как спустилась слеза, то одна, то другая, по его носу. Услышал всхлип доброй старушки, а ещё услышал тишину. Уличную необыкновенно трепетную тишину, заполненную тихими ударами звонкой чистой капели, которую он никогда так не чувствовал, не слышал и не видел.

— Иди, Матвей, — сказала учительница, — иди.

Парень встал, захотел сказать спасибо, но побоялся разрушить эту хрупкую тишину. И уже на выходе Галина Ивановна сказала ему:

— Не забывай показывать свою картину другим, иначе они тебя не поймут, а картина засохнет и обесцветит...

— Спасибо, — сказал парень, закрыл дверь, вдохнул, издав истошный звук, сдерживая слёзы, посмотрел в окно и увидел облачную весну. Тающий снег. Тёмные ели на заднем дворе школы. Одинокого дворника. И пустую. Пустую природу. Город. И лес.

Еле дыша от бега, Морозов оказался на складе, где уже сидел Липов и изгои. Они внимательно разбирали детали плана, но все слова, что влетали в ухо пятиклассника, там и задерживались, лишь иногда он слышал некоторые: «По плану. Ты. Зайцев. Записать. Камеры. Подвал. Запасной вход. Предатель? Арсен? Ты общался? Зарина? Всех. Оркид...» И смотрел Матвей на старый тёмный стол, на рубцы, впадины, долины и овраги, на слои жизни тёмного дуба, которые напоминали бесконечный лабиринт, из которого глаза Матвея никак не могли выбраться.

И пока все были заняты планом, Дима под столом держал включённый телефон с зажатой записью голосового сообщения, которое должно было вот-вот отправиться прямиком к цыганке, брат которой сидел здесь и был одним из изгоев. Одним из всей школы изгоев.