Глава 16. Выбор.
Спустя неделю. Февраль.
Таинственный орден. Он и Аня не давали покоя пятикласснику. Оба ворвались в его жизнь так стремительно и без спроса, что сначала хотелось Матвею просто сбежать от этих новых преследователей. Но, смирившись, он принял решение: сопротивление бессмысленно, ведь эти нововведения в его «школьное» расписание — это результат тех событий, тех ужасных звуков за стеной, тех слов и действий, что разделили весь мир не только Морозова, но и жителей этой планеты на до и после.
Он всё также смотрел на Аню и боялся ей признаться в «слежке». Он всё также оглядывался по сторонам, боясь услышать табуированное «Наследник проклятья».
Они — изгои — были всегда рядом, а теперь, сам того не заметив, Матвей стал частью этой скрывающейся компании, которая тайно вошла в его жизнь, судьбу Ани и Тимофея ещё до начала страшных событий. Эти связи невидимы, и, возможно, их можно было в конечном итоге перерезать, но...
Каждый из нас, будь то футболист или отличник, активист или помощник, из богатой семьи или из бедной — рано или поздно окажется на этой развилке, где нас судьба столкнёт в один из обрывов. Но только лишь она — судьба — и Бог знают, в какой из дыр что нас ждёт.
И мы, без сомненья, пройдём через это. Дыра спросит с нас внутренний стержень и решительность, храбрость и силу, чтобы проверить: способны ли мы сопротивляться людям из соседней дыры, которые точно так же готовятся к итоговой битве. И не думайте, что выбор будет за нами. Увы, но выбор делается каждым нашим забытым шагом по асфальту и плитке, которыми покрыта вся Земля, каждым нашим взмахом руки, держащей ручку с синей или красной пастой, каждым нашим беглым взглядом, случайно упавшим на другого человека и на доли секунды задержавшимся, чтобы увидеть в нём себя. Каждый наш шаг — это влияние на нашу судьбу.
Матвей, Аня, Тимофей стали частью единого хаоса, чтобы затем стать никому не нужными, отработанными книжками и, даже внутренне не признавая этого, оказаться на дне той дыры, в которую скидывают самый разноцветный и красивый, но использованный «шлак».
Матвею даже не пришлось звать своих друзей в эту пещеру: они сами оказались скинуты туда от безысходности. Невольно они познакомились с её принципами и уже не так смущённо чувствовали себя, глядя на «других» людей за стенкой, бросивших их сюда и точно так же брошенных, но по-другому.
Эти дыры — лишь малая часть из тех ущелий гор жизни, через которые проходит человек. Выйти можно лишь победившим и закалившимся. И эти ущелья — ничто иное, как главные жизненные уроки, которые по итогу выходят в гигантские долины с оазисами среди гор. Но лишь только оставаясь самим собой и лишь только смотря на поле битвы во вражеские лица, чтобы увидеть в них такие же глаза, нос и рот, всё те же мысли и головы — можно суметь одуматься. Встать, отдышаться и одуматься. И, может быть, даже пойти дальше, но знать, что на той стороне все такие же, как и мы. Только холодный ум и верность себе и истине вытащат нас из любой битвы, даже уже побитыми и измученными, и доведут до колодца с холодной водой в деревне посередине долины среди высоких гор жизни.
Именно так и шёл по школе Матвей.
В этот момент он уже осознавал свою причастность к кругу изгоев. Ему оставалось взять себя в руки и, сосредоточившись, противостоять злу и быть, главное, быть или уже просто оставаться добром, светом во тьме и никогда, если только чуть-чуть, но не больше, не прикасаться к лжи, неискренности, злу.
К Матвею подошёл Паша:
— Сегодня выборы, в курсе?
— Кого? — не мог вспомнить Матвей.
— Президента школы... — Ермаков вздохнул, — наверняка решат всё за нас. Слава богу, это не выборы настоящего президента.
— Точно, таких нам не хватало... — отвечал Морозов.
— Ты сегодня дальше ищешь? Тебе помочь? Мы соберёмся, если надо, — интересовался старшеклассник.
— Не надо. Я сам разберусь, — отказывался Матвей.
— Тебе виднее, — успокоился Паша и пошёл дальше по делам.
«Летит по небу он и оставляет знания», — подумал про себя Матвей, — «Что-то летит... Может быть, птица? Биология? Нет... Там я был. А может быть, ракета? Опять она... И где она только сейчас может быть? Я и не знаю. Но ведь с ракетой был...»
Морозов вспомнил инженерный класс, в котором висел картонный самолёт.
«Модель!» — догадался пятиклассник и ускорил шаг, направившись в кабинет.
Войдя в инженерный класс, мальчишка посмотрел по сторонам, ища взглядом Заменской, пододвинул парту, на неё поставил стул и залез на всю эту незамысловатую конструкцию.
Будто на вершине Эйфелевой башни пятиклассник протянул руки в такую одновременно близкую и далёкую высь, чтобы достать что-то сокровенное и загадочное.
Удар.
Парень свалился на пол прямо с самолётом в руках. Сильно ушибся. Едва встав, он отряхнулся и, взяв в руки модель, повернул её одним боком, после другим. Ученик внимательно разглядывал модель, всматриваясь во все её неточности, чтобы найти хоть одну лишнюю приклеенную деталь.
Надпись на модели гласила: «Ещё полетит. Ввысь!». Она с одной стороны говорила, что самолёт не в силах взлететь, а с другой стороны говорила о бесконечно сильной вере её создателя. Вере в то, что непостижимое так близко, как и модель этого самолёта, с которой упал Матвей.
— Записок больше нет... — тихо сказал Морозов и положил самолёт на стол, — теперь надо искать вслепую.
Для парня эта почти безысходная ситуация могла бы стать знаком, чтобы развернуться и остановиться, вернуться к обычному образу жизни, с учётом того, что школа сама по себе затягивала грудой проблем в виде домашней работы, контрольными или простой посещаемостью уроков. Но и теперь Морозов не мог вновь бросить почти завершённое дело. К тому же он стал частью тех самых детей, которые, возможно, никогда не выберутся со дна социальной иерархии школы. Терять ему было нечего. Хотя любой опрометчивый шаг стоил ему фактически жизни.
— Поздно сдаваться... — вздохнул мальчишка, сжав кулак, и поспешил выйти из кабинета.
— Внимание, школа! — раздалось из динамиков в коридорах. Все дети остановились, включая Матвея, глядя на громкоговорители, — сейчас в актовом зале состоится голосование за выбор нового президента школы. Просьба всем, я подчёркиваю, всем прийти для голосования!
«Вот почему, когда я собираюсь идти на уроки, они всегда срываются...» — удивлялся про себя Морозов и, подхваченный общей волной детей, проплыл по коридорам школы в актовый зал.
Только рядом со входом он смог наконец выдохнуть, вновь немного сплюснуться и просунуться в большое, забитое учениками помещение. Мальчик тут же бросил взгляд на сцену, где стоял Вадим и старшеклассник Артём, который поправлял претенденту галстук. Соколов явно нервничал и, стыдясь, отталкивал своего «помощника». Но только после того, как ему поправили элемент власти, он смог подойти к краю сцены, посмотреть на детей, а затем и на учителей, опустить взгляд и грустно начать говорить:
— Я... Вы пришли сюда, чтобы выбрать меня. Вы боитесь разочароваться... — мальчик поднимал иногда руку, как будто на ней было что-то написано, — я должен сказать, что... что.
— Не тяни время! Посмотри на них! — тихо пытался кричать Артём из-за кулис Вадиму.
— Я не подведу вас! — сказал Соколов. Его руки дрожали.
— Я пришёл сюда на смену безделью и... власти одного человека. Теперь мы вместе решим все наши проблемы и избавимся от всех предателей и злых людей!
Зал, немного подождав, встал и зааплодировал. Шум волнами поражал неготового претендента. За кулисами шептались и очень волновались активисты, глядели в текст и следили за Вадимом, надеясь, что он не пропустит какое-нибудь важное слово. А сам ошарашенный пятиклассник в это время сделал шаг вглубь сцены, испугавшись шедшей на него хлопающей толпы, как солдат наступающего врага. И в этой толпе он случайно увидел Матвея, который тоже встал и пытался аплодировать, но его за руку держал Паша и смотрел злым и угрожающим взглядом на Соколова.
«Я боюсь их больше, чем они меня», — подумал про себя оратор.
— Выборы начинаются! — закричал гордо в микрофон Оркид, и вся эта толпа детей ринулась в сторону урн и столов с бюллетенями. Весь мир буквально перевернулся в глазах Соколова. Эти дети давили на Вадима, который не мог даже вспомнить, как он здесь оказался, а после голосования парни и редкие девушки подходили к будущему президенту и пожимали ему руку, хлопали по плечу. Зазвенел звонок на урок, и, слившись с общим гамом, он породил вспышку в голове Вадима.
Взрыв. Сирена. Люди. Поцелуй. Свет. Занавес. Дети, бежавшие в подвал.
Эти образы проскочили мимолётным видением в голове пятиклассника, заставив его схватиться за голову и в окружении десятков людей окончательно упасть на пол сцены и сквозь наростающую толпу смотреть на холодные хирургические лампы на потолке актового зала.
— Это война... — выходя из зала и вытирая слёзы, говорил Липов.
Морозов не стал долго задерживаться в этом ужасно травматичном и душном месте школы и поспешил на урок физкультуры, который наконец-то стал уличным.
Проверив территорию школы, администрация дала добро на лыжи, которые и радовали, и бесили всех учеников. И только теперь, переобувшись и взяв длинные палки с «досками», Матвей встал вместе с другими детьми по линейке перед хмурым Ворониным. Пока последние ученики подходили, парнишка решил поинтересоваться у физрука, где он был:
— Илья Степанович, а вы не были на выборах?
— Чего? На этих показухах, да ну их к чёрту! — сплюнул учитель, — ты меня, Морозов, о таком не спрашивай! Меня страшно это всё бесит...
Мужчина покрутился ещё немного на месте и, не став более ждать других, обратил ся к присутствующим:
— Так, малышня. Десять кругов вокруг стадиона, и вы свободны. Всем понятно?
— Да... — вяло ответили дети и отправились наматывать круги.
Матвей скользил за медленными одноклассниками, лишь иногда поднимал голову на поворотах. Он долго думал и крутил внутри себя все эти события. А ещё слова Димы о войне, которые он случайно услышал. Ведь действительно: пятиклассник оказался окончательно отрезан от прошлой жизни, и теперь, чтобы вернуть хотя бы кусочек прошлого, нужно бороться, бороться и ещё раз бороться.
Но с кем? С Вадимом или Димой? С Оркидом или даже с Заменской? А может, с самими Зайцевым и Лебедевой? Может, источник всего зла те, кто сидит в подвале или на страже сейфа, хранящего тайны? Может быть, ключ к разгадке и решению всех проблем — это те, кто единственные о них помнит?
И вправду, все, совершая злые и аморальные поступки, сравнивают себя с этой злой троицей, мол, они ещё хуже, а сами эти трое ищут и ищут этого «Наследника...», который ходит вокруг них в красном плаще, но те то ли не замечают его, то ли заиграют с ним, пытаясь писать мнимые правила игры.
Во всяком случае, они — единственные источники зла в этой школе, так считал Матвей и вся его команда, которая готова была поднять щиты и оголить мечи, чтобы защитить себя и наивных других от этой безумной триады: Лебедевой, Зайцева и Заменской.
«Странная ель», — подумал Матвей на очередном повороте, увидев очень высокое, раскидистое и благородное дерево, которое, несмотря на свой рост, не было по-зимнему украшено, а наоборот, казалось измученным от человеческих рук и, возможно, пил, но всё же росло ввысь.
Вновь пройдя поворот и увидев её, Морозов сам не заметил, как свернул к ней и по мягкому и рыхлому снегу, ускоряясь, стал ехать в сторону высокого дерева.
Всё быстрее, быстрее он ехал, ветер его обтекал, вылавливая слёзы из уголков глаз и всё сильнее разгоняя молодого приключенца.
Всё ближе она становилась, всё красивее казалась её хвоя и невероятно могущественнее она становилось в глазах пятиклассника.
Казалось, что совсем немного, и Матвей на своих двух лыжах смог бы оторваться от земли и полететь, чтобы дотянуться до верхушки могущественного дерева, дабы познать смысл её бесконечного роста ввысь и бессмысленной борьбы с людьми.
— Берегись! — закричал сзади далеко Воронин.
Пятиклассник опустил взгляд и увидел в метре от себя обрыв с холма, по которому он ехал. Секунда.
— А-а-а-а-а! — закричал мальчик, как будто начал падать в пропасть, но, приземлившись в трёх метрах ниже, он не удержал равновесия и упал в сугроб, вывернув руки палками, которые вцепились в горку снега ещё во время падения.
Матвей отпустил «трости», снял с себя лыжи и, вытащив спортивный инвентарь из снега, облокотил их о небольшой пригорок, на котором располагался стадион, и, едва вскарабкавшись по склону, подошёл к молодому дереву.
Оно веяло какой-то молодостью, невероятной уверенностью в себе и в завтрашнем дне, хотя вряд ли дерево могло бы испускать такой запах.
— Вот она, высь! — тихо сказал пятиклассник.
Заглянув под ветки, Матвей увидел много срезов. Очень много ран, которые оставляли люди разных поколений. Но ель жила и всячески сопротивлялась тому, чтобы её срубали.
Проведя пальцами по её широкому стволу, он попытался приглядеться к каждому витку, к каждому отдельному кусочку коры, к каждой срубленной и живой веточке, как бы ища ответы на все вопросы, невероятно глубокие и важные, раздиравшие его в этот час.
— Он рассказывал о ней... — тихо кто-то заговорил с Матвеем сзади.
У Морозова забилось сердце, но он тут же повернулся посмотреть на нашедшего его незнакомца с очень знакомым голосом.
— Тим? Но что ты тут делаешь? — удивился парнишка.
— Я освобождён... — сказал Тимофей и пролез под дерево.
— Что ты сначала сказал? — подвинувшись, переспросил «Наследник...».
— Мой отец рассказывал, что в книге, которую ты ищешь, говорилось об этом дереве. Его сажал мой отец с «обречённым активистом», — отвечал кудрявый мальчик.
— Ясно... — выдохнул Морозов и посмотрел вновь на ствол, — долго они её сажали...
— Нет.
— Понятно.
Матвей вылез из-под дерева, поднял лыжи и посмотрел на учителя, которому было всё равно на то, где пропадают двое учеников.
— Ты должен знать две вещи, Матвей, — обратился к однокласснику вылезший вслед за ним Тимофей.
— Слушаю, — лаконично ответил пятиклассник.
— Книга, которую ты ищешь, у Зайцева. А во-вторых, я тоже... как ты... изгой.
Морозов выдохнул и, не найдя нужных слов, пожал руку приятелю, развернулся и пошёл сдавать лыжи на базу в подвале.
Оказавшись рядом с этим загадочным местом, парень остановился: у него зазвонил телефон. Он давно не общался ни с матерью, ни тем более с отцом, ведь война и тысячи километров отсюда сильно разрывали семейные связи.
События, случившиеся несколько месяцев назад, было сложно и странно называть войной, хотя весь мир с ужасом ждал этих событий. Ядерная опасность с каждым годом становилась всё реальнее, а поиск энергетических ресурсов приводил к прямым военным конфликтам между странами.
Никакой народ, а уж тем более русский, не хотел войны. Не хотел народ, чтобы его сыновья сражались за порою невидимые и непонятные вещи, которые нужны были скорее властям, чем гражданам.
Но особо опасной зоной стала Арктика. Здесь, среди вечной мерзлоты, айсбергов и Северного Ледовитого океана, располагались ранее ненайденные месторождения, да к тому же и Северный Атлантический путь, который мог помочь не только перевезти грузы с одного конца света на другой, но и помочь добраться до ресурсов.
Россия и соседние страны усиливали каждый на своей северной территории военное присутствие, чтобы защитить свои месторождения от вторжения, а некоторые даже пытались активно защищаться от мнимых врагов.
В канун Нового года, по знакомому сценарию, некоторые террористы при поддержке одного крупного альянса высадились в области Обской губы, где начали разведывательную операцию.
С целью устрашить местное население, в том числе и жителей города Ноябрьск, военные корабли, вошедшие в акваторию России, отправляли ракеты и тонны беспилотников по городам. С авианосцев вылетали бомбардировщики и дроны-разведчики, которых сбивало ПВО. И всё это безумие творилось до тех пор, пока военно-морской флот России не прибыл, чтобы выгнать завоевателей.
Странным и очень странным можно назвать это вторжение, бессмысленным и даже глупым. Но это лишь стало одной из многих и частых провокаций, чтобы заставить людей паниковать, а властям, в мечтах врагов, поддаться и нажать на красную кнопку.
Но даже несмотря на два месяца, прошедшие с начала вторжения, войска РФ до сих пор ищут в лесах группы разведчиков и геологов, а возможно, и биологов с опасным оружием.
«Война» потому и стала далёкой и менее опасной благодаря работе отважных бойцов. Но для детей, учившихся в школах и ходивших в садик, не было понятно слово «политика». Они не задумывались, кто и зачем; они лишь дрожали в подвалах, а теперь и вновь в своих образовательных учреждениях.
Они лишь могли ощущать войну, бояться её, но не осознавать и не понимать её. И наверное, это было лучшее, что могло с ними произойти в эти страшные и непредсказуемые времена.
И потому редкий звонок телефона Матвея показался скорее сказкой или чем-то нереальным, сиреной в конце концов, но не реальностью, в которой жил мальчик.
— Матвей... — прозвучал мужской голос из динамиков смартфона.
— Алло, — ответил Морозов.
— Выйди на крыльцо школы, — продолжил знакомый голос.
— Кто вы? — попытался узнать пятиклассник, но послышались мерзкие гудки.
Парень не стал медлить, оставил лыжи в подвале, внимательно посмотрев в тёмную глубь этих сырых помещений, поднялся на первый этаж и быстрой походкой вышел из школы к калитке, где стоял мужчина в заснеженном чёрном пальто.
Пошёл сильный снег.
Подходя ближе, сердце Морозова стало биться сильнее, и даже не от страха. Он щурил глаза, пытаясь разглядеть лицо звонившего ему незнакомца. Но вскоре образ показался ему до боли знакомым, простым и добродушным, а главное — родным.
— Папа? — удивлённым подбежал пятиклассник к высокому мужчине и, вытянув руки, обнял его.
— Да, Матвей, — проговорил отец, но сын отодвинулся и посмотрел в глаза отцу, которые не стали убегать от пристального взгляда ребёнка.
Между двумя повисла тишина. Ветер завывал и засыпал обоих большими хлопьями снега. Оба смотрели друг на друга и не знали, что сказать.
— Я... — начал отец, — приехал предложить тебе уехать домой. Тут опасно. Война. Сам понимаешь?
— Мне? — мальчишка удивился, посмотрел в сторону школы, вспомнил об изгоях и учителях и, повернувшись обратно к папе, сказал, — но не ты ли меня сюда отправил?
И снова повисла тишина. Отец немного приобнял сына, а тот пустил маленькую солёную слезу, которая почти тут же замёрзла и упала в мягкие сугробы — единственное, что мог он выдавить из себя в этот момент.
— Я нужен здесь, — проговорил шёпотом пятиклассник.
— Послушай, — обратился к сыну мужчина, — ты должен помнить одну очень важную истину: не всё и не всех мы сможем изменить. Что-то будет всегда постоянным, будь то алкаш, который всегда будет пить, или сумасшедший, который навсегда останется с поехавшей головой. Их, увы, не исправить. А себя — всегда можно.
Мужчина похлопал рукой по плечу сына, как бы успокаивая его, и, подняв голову, посмотрел в окна школы, где в инженерном кабинете горел свет. Там вставала с пола Заменская, державшая в руках самолёт, лежавший на полу, а в коридоре из соседнего крыла стоял Зайцев, который внимательно вглядывался в стоявших на входе школы.
Он почесывал подбородок, сильно щурясь и ища руками в карманах телефон. Вдруг он отошёл от окон как можно ближе к стене, в телефоне он быстро выбрал чей-то контакт и начал кому-то звонить.
Мужчина быстро пошагал к выходу из коридора, тихо повторяя:
— Он вернулся...
Через минуту он ворвался в кабинет Ксении Вадимовны, сильно напугав женщину, и, дрожа руками, начал шептать ей:
— Он... Он! Посмотрите в окно!
Заменская подошла вместе с Дмитрием Васильевичем к одному незаклеенному окну и посмотрела вместе с ним на двух заметённых пургой людей. Она точно также сильно напугалась, увидев в мальчике Матвея, и смогла вымолвить лишь:
— «Наследник проклятья» здесь... Нам конец.
— Им конец, — исправил Зайцев женщину, стукнув по стене.
Заменская совсем бледная отошла от окна и побежала куда-то вниз, а мужчина продолжал стоять у окна, почёсывая теперь голову, редкие волосы и изредка повторяя:
— Им конец.