Наследник проклятья и тайны Подземелья

«Кто старое помянет — тому глаз вон,
а кто забудет — тому оба»
— русская поговорка.

Тринадцать лет назад.

Перед уже потрепавшейся от свиты времени: дождя и ветра; перед некогда новым кирпичным зданием стоял лысый мужчина. Его голову обтекали капли дождя. Можно сказать, что в этот день в небе включили большой душ, из которого беспощадно лило ледяным осенним дождём. И кто же так обидел тучи, облака и небо? Кто заставил их так печально рыдать, пытаясь очистить своей ледяной святой водой малютку Землю? Кто так небрежно потрепал облачко за ушко, кто не улыбнулся солнцу, выходящему из-за стен высоток? Каким надо быть человеком, чтобы побудить природу так отчаянно бунтовать?

Мужчина держал в своей правой руке сумку, которую обычно берут в спортивный зал или с которой новобранцы уезжают на службу — горизонтальный цилиндр, наполненный одеждой.

Дождь так отчаянно лил, что капли теперь не просто разлетались от падения на идеально выбритую голову — они соединялись в единый ручей за ушами мужчины, проскальзывали по спине и стекали в кроссовки.

Из здания, торопясь, в туфельках и дождевике, под зонтом выбежала старая женщина, пожилого возраста, с обвисшими морщинами на лице, большими то ли от ужаса, то ли от злости глазами, маленьким кривым ртом и неловкой походкой; а за ней вдогонку бежала женщина помоложе, рыжеватая, со спокойным лицом, в пиджаке, и тоже под зонтом.

— Убирайтесь! — кричала отчаянно и плача первая, — убирайтесь вон! Здесь вам не место! Преступник!

— Успокойтесь, пожалуйста... — вполголоса нервно говорила вторая.

— Да я ему глотку отгрызу, уроду такому! — отвечала первая.

Когда обе женщины подошли к лысому мужчине, а первая чуть только начала что-то говорить, мужчина ответил ей какой-то очень неприятной фразой, в то время как вторая ничего не слышала из-за дождя. И без того большие глаза старушки, расширившись, едва не выскочили из орбит. Она замахнулась на мужчину, но тот ударил её прямо в голову.

— Да что вы себе позволяете!? — крикнула вторая, держа пожилую женщину.

— Нам есть о чём поговорить... — проговорил мужчина.

— С вами? Я не думаю.

— Хотите ещё?

— Дмитрий Васильевич, вы мне угрожать будете?

Мужчина достал из своей сумки файлик с какой-то бумажкой. Женщина в пиджаке недовольно помотала головой, что-то пробормотала и, отдав бумажку, сказала приехавшему:

— Приходите через неделю...

Лысый гражданин не стал что-то ещё спрашивать, ждать или помогать пострадавшей старушке, а только развернулся и, отойдя, скоро растворился в тумане дождя.

Кажется, это был ничем не примечательный мужчина. Однако, оказавшись напротив этого скверного здания, он смог вселить страх и ужас в этих двух ничего не ожидавших дам.

И спустя неделю он, чуть менее лысый, сгоряча названный женщиной в пиджаке Дмитрием Васильевичем, сидел в приёмной директора школы. Директором была знакомая нам Анастасия Викторовна. Она о чём-то разговаривала с той старой женщиной, которую избил мужчина.

— Вам стоит отдохнуть... — говорила директор.

— Я сильна и готова работать! — твёрдо говорила та.

— Да вы на лицо своё посмотрите! Наталья Петровна... Вы совсем уже не та... Пенсия, огород, понимаете меня? — говорила Медведева.

— А на моё место вы кого поставите, — открывая дверь, говорила старушка, как вдруг увидела старого знакомого, — я поняла, на кого! На этого преступника? Убийцу? Да вы сумасшедшая!

Наталья Петровна выбежала из приёмной, плюнув в сторону мужчины, а тот прошёл мимо неё и встал в кабинете директора.

— М-да... — выдохнула Медведева, — что вас сюда привело?

— Документ... — хрипло сказал мужчина.

— В эпоху, когда всё можно скачать и подписать самому? — с недоверием спросила директор.

— Он заверен, — ответил Дмитрий Васильевич.

— Значит, вы, Зайцев Дмитрий Васильевич, претендуете на должность учителя биологии? — спросила женщина.

— Да, — лаконично сказал Зайцев.

— Боже мой... — сказала тихо директор, — вы не будете браться за старое?

Между взрослыми людьми повисла тишина.

— Я спрашиваю? — жёстко сказала Медведева.

— Разумеется... — Мужчина явно не хотел отвечать чётко и ясно.

Немного погодя, с ключами от своего старого кабинета у двери стоял Дмитрий Васильевич. Он долго смотрел на пластиковую дверь; разглядывал раму. Его глаза были в этот момент слишком маленькими и выглядели очень потерянными. Взгляд мужчины был туп и не мог пробраться сквозь пластмассу. В нём не было эмоций или какого-то смысла: возможно, страх и ужас ползали мерзкими тараканами в голове нанятого сотрудника. Здесь, перед этой дверью, он был как преступник перед судьёй. Здесь он боялся издать лишний звук и просто ждал, когда провернётся ключ от клетки.

— Дмитрий Васильевич! Какие люди! — радостно подбежал молодой «Доктор Ливси».

— Да... Андрей Степанович... — вздрогнув, нехотя ответил мужчина.

Кажется, в манере и характере Андрея Степановича ничего не менялось с тех пор: всё так же радостно он встречал людей, которые дружили с ним, отчаянно ругал непослушных, был очень молод и оптимистичен. Иногда был занят делами и был молчалив, но в целом всё также любил попить чай с добрым количеством пирожных, а потому тогда он хотел посидеть и поболтать с вернувшимся Зайцевым.

Оба мужчины зашли в кабинет, который встретил пылью и плесенью. Дружно педагоги чихнули и осмотрелись: видимо, здесь не проводили уроки, всё лежало на полу перевернутым после обыска, окна были заклеены, а на партах, шкафах и полу лежала пыль в нескольких слоях.

— Ну! Рассказывайте? Всё было хорошо? — интересовался Андрей Степанович.

— Да какой чёрт всё было хорошо? Это же грёбанная тюрьма! Что в ней может быть хорошего? — злился Зайцев.

— Ну... Я имел в виду жильё... питание... — Оправдывался «Доктор Ливси», на что в ответ получал тихое бурчание и знакомое всем «бордель».

Мужчины прошли в лаборантскую, где в небольших щелях жалюзи пробивались лучи солнца и освещали быстро летавшие по помещению пылинки.

— За это время я стал ненавидеть солнце... —проговорил Зайцев.

— Почему? — Снова, но теперь тише и боязливо спросил завуч.

Зайцев призадумался, а потом тихо и спокойно ответил:

— Камера выходила на юг.

Мужчины вновь замолчали, и спустя секунду Дмитрий Васильевич задёрнул жалюзи посильнее.

В тот день Зайцева Дмитрия Васильевича директор Анастасия Викторовна приняла на работу в должность учителя биологии. Это, наверное, не самое мудрое её решение, но по закону она обязана, ведь большой документ с положительной характеристикой из регионального парламента она получила, и не помочь в реабилитации она не имеет права. Её не спрашивали о том, что может сделать этот человек вновь. Её не спрашивали, является ли человек, которого она взяла в штат, психически здоровым. Она могла лишь просто следить, как и все те, кто работали в школе: учителя и дети, технички и повара, что делает бывший преступник в их школе; переглядываться взглядами; смотреть подолгу на его лицо и лысину; забирать на машинах детей и не оставлять их одних в школе после уроков. Все другие отважные учителя, которые должны были защищать жителей школы от Зайцева, спокойно пожимали ему руки, иногда заглядывая ему в глаза и, ничего не видя, разворачивались. Учителя настраивали детей положительно к своему коллеге. И пускай все знали его статью, все знали его преступления, люди, надев маски благородности, врали себе и другим. Они хлеще его тонули в грязи лжи и неправды, сплетен и обманов, драк и беспределов, чтобы скрыться от правды и ничего не делать, спокойно сесть в своём «домике», закрыв дверь кабинета на два замка, пить чай из старой жёлтой кружки, смотреть в окно на улицу, тогда так часто бывавшую под дождём, и думать, как всё плохо и как сильно теперь они хотят уволиться.

За четыре месяца до...

В тесной лаборантской, наполненной доверху всякими коробками и оборудованием, сидел Зайцев. Рядом с ним сидела в красном платье черноволосая, с тёмными глазами и смуглой жёлтой кожей цыганка. Она смотрела в телефон, иногда поглядывая на Дмитрия Васильевича, попивавшего чай из пластиковых стаканов. Зайцев смотрел в монитор компьютера, иногда двигал мышкой, что-то печатал на клавиатуре и очень негодовал, поглядывая то на стол сбоку, то на цыганку, то в монитор.

— Что он тут делает? — говорила она.

— Вы заколебали меня с ним, — неохотно ответил мужчина.

— Ладно. Пойду по-плохому, — и девушка действительно пошла по противной дороге, спросив: — за что вы сидели?

— Тебя это волновать не должно, — сухо ответил Дмитрий Васильевич.

— А если я покажу это? — девушка сказала, закопошилась в сумочке и достала красную книжку. Золотые буквы блеснули в карих глазах Зайцева.

— Отдай! — как ребёнок крикнул он, — ты с ними заодно! Отдай!

— Не льстись. Расскажешь, отдам. — хитро поглядывая, девушка медленно убрала книгу в сумку. Взгляд Дмитрия Васильевича медленно проскальзывал за книгой и остановился на замке.

— Сидел, — начал он.

— За что?

— За ничто.

— Или?

— Или? — сначала повисло молчание, но вскоре прервалось словами Дмитрия Васильевича: — за то, что один очень нехороший человек обманул меня.

— И?

— И что и? — спросил Зайцев, — обманывать, по-твоему, хорошо? Или вам, цыганам, врать можно и всем другим тоже?

— Речь о тебе.

— Обо мне? — мужчина удивился, — ты знаешь, что такое тюрьма? А я тебе расскажу! Это место, где тебя все хотят наказать ещё раз... Где все мужчины... Где тебя к стенке прислоняют, по комнате шпыняют. А всё из-за одного урода, который просто не умел молчать.

— Но за ложь не сажают?

— А, то есть ты его оправдываешь?

— Нет, я пытаюсь понять правду.

— Слушай сюда, наивная Зарина, правды больше нет и не будет. Здесь у каждого своя правда. Каждый в неё верит и убьёт любого иноверца. Ты думаешь, что узнав правду, ты сможешь...

— Я определяю, за кого стану.

— И так, у тебя есть лгун-обманщик и я, которого обманули, на чью сторону встанешь?

— На свою, — ответила Зарина.

— Почему?

— Никому нельзя доверять.

— Но ты же сказала, что ищешь правду? — удивился Зайцев. Между сидящими повисло молчание. Оба переглядывались взглядами, но не решались что-либо сказать.

— Для меня справедливость, когда каждый знает, что про него говорят, — сказала Зарина, прервав молчание.

— И что про меня говорят? — поинтересовался мужчина.

— Что ты преступник, ты пришёл мстить, что ты знаешь про «Наследника проклятья», что ты педофил, что ты не натурал и вообще маньяк, водишь детей в лес, чтобы есть их или что-то такое...

— Дебилы. И ни слова хорошего?

— Нет, — ответила Зарина и тут же добавила: — кто такой «Наследник проклятья»?

— Опять... — выдохнул мужчина и продолжил, — был «обречённый активист». Даже имя его вспоминать не хочу. Он писал рассказики, и один такой он однажды спалил в полиции. Там завели дело... Я ему доверял, а он всё рассказал им. Был суд, меня за решётку, а он давай детей рожать. И вот один родился, вырос и теперь в пятый класс к нам идёт. Только хрен его знает, кто он. Или она. То ли приезжий, то ли здешний. Да даже ты можешь быть им. И верь теперь всем...

Зайцев помолчал и добавил:

— Где ты её нашла?

— На полке у тебя. Что ты с ней сделаешь?

— Выкину, а ещё лучше сожгу! — отвечал Дмитрий Васильевич.

— И зачем? Компромат тебе не нужен? — спросила Зарина.

— Гм-м-м-м-м... Нужен... И что с ней делать?

— Поставить на полку, спрятать или закрасить.

— Что?

— Ну, типа водорастворимой краской покрыть и смыть, если что, а пару слов для контекста оставить.

— Бред какой-то. Лучше сжечь.

— Не знаешь ты, что такое романтика... — взгрустнула Зарина.

— Романтика — это заметать следы преступника? — не понимал Зайцев.

— Романтика — это помогать преступнику зашифровывать компромат на другого «преступника».

— Да иди ты.

— Фи!

Взяв краску, компания злоумышленников попортила книгу, положила её в коробку, коробку на полку и хорошенько про это всё забыла, продолжив дальше пить чай и болтать о всяких школьных сплетнях и правдах, в которые они как будто бы не верили. На улице ярко светило августовское солнце. Никто и не подозревал, что «Наследник проклятья» совсем близко.