Наследник проклятья и тайны Подземелья

Матвей очнулся в тёмном помещении. Тьма окружала всё вокруг него, плавно растекалась в пространстве, заполняя все комнаты. Это всё было впечатляюще. Впечатляюще бесконечно, как космос: пустой и одинокий. Здесь таким же одиноким себя чувствовал и Матвей. Он медленно встал с пола, пару раз провёл ладонью по брюкам. Пускай не было видно, но Матвей почувствовал запах пыли. Взгляд Матвея упал на лучи, падавшие на пол. Он увидел их как светло-синий свет, источник которого располагался сзади него. Матвей обернулся, сделал осторожный шаг и вытянул руку. Теперь этот свет освещал его ладонь, а заодно и мелкую пыль, парившую в воздухе, словно звёзды плыли по Млечному пути.

Звуки послышались перед Матвеем. Он сделал несколько быстрых шагов назад, прижался спиной к пыльной стене и перестал дышать. Через секунду дверь, над которой и висел этот странный источник, распахнулась. Матвей почувствовал свежесть и небольшой ветер, направлявшийся к двери. Из дверного проёма вышла женщина, посмотрела налево и направо, и тут же правой рукой она толкнула дверь и повернула ручку. Ветер исчез.

— Здесь есть кто? — прозвучал её голос, а Матвей всё так же еле дышал и чувствовал страх, — Я увидела записку на своём столе, где было написано, чтобы я спустилась в этот страшный подвал. Неужели нельзя было выбрать место получше? Мне страхов в этой школе и так хватает, чтобы ещё бояться и тёмных коридоров подвала.

— Нет, нельзя, — прозвучал хриплый и тяжёлый голос из темноты, — Это единственное место, где я теперь могу чувствовать себя спокойно. Подойди поближе, мы познакомимся...

— Кто вы? Я не собираюсь ни с кем знакомиться, тем более в подвале!

— Прости меня за скромный вид моих апартаментов. Но всё же, меня зовут...

— Довольно! Я ухожу! Мне эти ваши шутки ни к чему!

— Стоять! — послышался крик на весь подвал, а через секунду он вернулся ужасающим эхом, — Ты никуда отсюда не уйдёшь! Я ждала этого момента десять лет, чтобы ты, псевдовзрослая, вот просто так взяла и испортила? Ты просто трус! Жалкий трус! Я столько раз видела в своей жизни трусов. И что, думаешь, кто-то из них становился чем-то большим, чем дворником, который даже собак дворовых шугается? Нет! И ты такая же, но я не пущу тебя всё равно. Я знаю твои страхи. Я знаю, чего ты боишься, трусливая девчонка! Слушай меня и следуй моим указаниям, а не то я твоему шефу всё расскажу. Ясно тебе? Отвечай!

— Да, да... — робко произнесла униженная женщина у двери, оперевшись локтями о дверь и вытирая слёзы, — я слушаю вас...

— Так-то лучше! А теперь пойди вон отсюда и узнай у детей: я слышала, сюда возвращается очень важная личность. Его называют «Наследником проклятья». Чушь! Все эти легенды — это всего лишь жалкие попытки родителей «Наследника...», а именно отца, сделать что-то хорошее для своего проклятого ребёнка. Ну ничего, пришло снимать проклятие.

«Снять навсегда!» — с таинственным ужасом сказала некто в глубине подвала. Дверь открылась. В панике и в слезах женщина убежала отсюда. Матвей сидел, прижавшись спиной к стене, держа ладони в форме крепости у своего лица. Он плакал. Ему не просто было страшно: он не мог выдержать такого давления, ему было больно, ему было неприятно, ему было страшно, и больше всего в этот момент он хотел лишь одной вещи: оказаться вновь в объятии своего отца и матери, как он это делал каждое утро, просыпаясь под яркими и золотыми лучами солнца, а не как это сегодня, под лучами бледно синей лампы у страшной двери в подвале.

Понедельник, спустя два часа.

— А! — прокричал Матвей, встал с кровати. Проснулся. Осеннее солнце ярко светило в окна интерната. Его лучи слегка падали на сонного полураздетого Матвея, пробуждая его и всё вокруг. Очередной день настал для того, чтобы вновь одеться, вновь умыться и вновь пойти в школу. Рубашка, звуки воды, щётка, портфель, дверь, и вот Матвей уже шёл по улице, чтобы ровно через пять минут войти в здание школы. Вместе с ним шли дети разных возрастов, а оттого и казались одни карликами, а другие — великанами, в то время как Матвей был где-то посередине.

Крутая лестница, ведущая вниз, была заполнена этими самыми детьми. Повсюду был гам. Несколько родителей стояли под свисающими кронами клёна, парили и о чём-то разговаривали, провожая последними взглядами детей в школу, но тут же, как озорные подростки, прятали свои вейпы, видя вдали идущую на них Заменскую и директора.

Уже раздетые и переобутые одноклассники и Матвей сидели в классе с зелёными стенами, со свисающими растениями со шкафов, напоминавших некие джунгли «знаний», наверное. Матвей сидел за третьей партой, смотрел на доску и ждал прихода их классного руководителя.

И вот послышался тонкий скрип старой сосновой двери, послышались тяжёлые шаги, а после них в кабинет вошла, что называется, сова-человек: круглолицая, с небольшим носом и большими, как пятирублёвые монеты с маленькими зрачками, учительница. Она аккуратно проковыляла мимо третьего и второго ряда, отодвинула стул и села за учительский стол.

— Здравствуйте, дорогой 5 «Д» класс! — сказала учительница. — Давно я уже не была в школе и многое, что пропустила, ну ничего, наверстаем! — задорно сказала она, взмахнув рукой и слегка повернувшись навстречу золотым лучам солнца.

— Меня позвали, сказав, что и так очень много классов в параллели, учителей не хватает, а класс, сказали, очень сильный! Ну, я думаю, мы с вами сплотимся! Меня зовут Галина Ивановна Домникова, я буду по совместительству вести русский язык, а так я всецело ваш классный руководитель на ближайшие пять лет, — Галина Ивановна развела по обе стороны руки, постояла пару секунд и вновь села.

Резко распахнулась дверь кабинета, резко подул сквозняк, втягивая всё в коридор, но против ветра, закрывая единственной не занятой правой рукой глаза от солнца и летящего ветра с пылью, в кабинет вошёл физрук Воронин. В левой руке он держал какой-то журнал, и из-за сквозняка и преклонного возраста был вынужден протягивать руку с этим журналом через весь третий ряд. Однако, справившись с ветром, Илья Степанович всё же смог встать нормально и дойти до стола Домниковой и отдать ей журнал, наклонившись при этом к её уху и искоса поглядывая на класс.

Матвей иногда вставал в течение урока, наполненного шумом и рассаживанием, ведь «вы так выросли!». Переходя из одного места в классе в другое, с одной парты на другую, он вглядывался полузакрытыми и сонными глазами в класс, в детей, его сверстников, и каждый раз находил кого-то нового или, наоборот, уже старого: вот сидел угрюмый Вадим, который постоянно клевал носом; Аня, которая облокотилась на правую руку, положила на неё голову и смотрела сквозь стекло куда-то вдаль. Здесь же идеально ровно сидел мальчик, голова которого была направлена чётко на доску, руки сложены на парте, вещи его лежали идеально ровно, будто вымерены с невероятным усердием и дотошливостью. Мальчик провожал Матвея, да в прочем и всех, туда и обратно косым взглядом, который и так было сложно различить под его кудрявыми волосами.

Впрочем, нельзя сказать, что класс был весь такой сонный. Большинство детей, на которых, собственно говоря, Матвей и не обращал большого внимания, вели себя шумно и активно. Можно было сказать, что наоборот: эти тихие и были белыми воронами среди обычных детей. А сам Матвей спал на ходу: его мышцы еле сокращались, в них было лёгкое покалывание, которое сопровождалось желанием закрыть слипающиеся глаза, однако уже в скором времени издали послышался звонок, Домникова, разумеется, его не услышала, на что получила свою долю детского гамного «Звонок!». Скрип и шум стульев, да и парт тоже заставил разбудить спящих — дети подскочили, Матвей с ними по инерции, но тут же их остановила, словно волна цунами, невероятно широкая, ставшая на секунду тёмной, с яркими и большими глазами Домникова: «Сели!».

Скрипы исчезли, все замерли, глядя на порыв эмоций, которые так ясно читались с лица Галины Ивановны, все ждали в этом мимолётном школьном затишье слов могущественной Домниковой.

— Илья Степанович просил вам всем передать, чтобы вы не забывали, я тебе, Соколов, говорю! Я тебя запомнила! Ещё раз: Илья Степанович напоминает, что на улице сейчас может быть опасно. Вы сами видите, в какой реальности мы живём. Не дай бог, тьфу-тьфу-тьфу, и прилетит к нам что-нибудь. Не забывайте про комендантский час и долго на улице не гулять. Всем понятно?

Закатывающиеся глаза и вялое «Да...» вроде должны были удовлетворить Галину Ивановну хоть в какой-то степени, и вроде даже удовлетворили, ведь она слегка перекосила бровь, повернулась и начала как ни в чём не бывало работать за своим компьютером.

И вот прошла ещё пара уроков, всё таких же насыщенных детскими эмоциями, словами и даже криками, пробежками по коридорам, драками и дружным общением, мыслями и обманами, впрочем, пара, наполненная ничем особенным. Но Матвей, несмотря на сильную улыбку и ярко горящие зелёные, как изумруд, такие же бриллиантовые, дорогие, красивые и честные глаза, был вынужден обниматься поочерёдно со стенами коридора в попытках хотя бы на минуту сомкнуть веки глаз и насладиться невероятно волшебным миром искорок жёлтого, красного, а вроде ещё и синего цветов, возникавших в пустоте, видимой им вместо привычной реальности, которую хочется назвать серой, но нет, ведь видимая реальность была цвета уличного освещения, которое в целом всегда было одинаково стерильно белоснежным.

В очередной раз сомкнув свои веки, Матвей-таки отправился в мир искр, так ещё и странной жёлтой звезды, словно Солнце, которое было невероятно близко, но нереально непостижимо, в центр которого падал чёрный, как тьма, огромный, как вселенная, и разрушительный, как водородная бомба, метеорит.

Мгновение, и взгляд Матвея падал уже не на жёлтую и родную нам звезду, а на траву, колышущуюся от сильного ветра, который, словно воду, завихрял гладь растений; речку, поверхность которой тревожили капли дождя, создавая волны, растекавшиеся во все стороны и, казалось, готовые бежать своим неторопливым, но осторожным темпом в бесконечности лет, но сталкивались с берегом, наполненным бушующими волнами травяного цунами.

Тихий, но сильный, приглушённый удар сотряс воздух, а вместе с ним и волны травы, и водную гладь. За ним последовал ещё один удар и ещё. Удары становились всё чаще и чаще, как бы давая понять Матвею, что что-то движется. Что-то слышится. Что-то вот-вот перекроет вид искр, солнца, травы и воды. Что-то станет новым поводом открыть глаза...

Матвей открыл глаза. Весёлые, радостные и надменные взгляды детей под аккомпанемент слившегося позже в унисон ритма бурных аплодисментов были обращены на лысого мужичка, упавшего возле раковин. Матвей повернул голову, чтобы посмотреть на причину детского злорадства, в то время как к немало известному Зайцеву, раскинувшему руки по полу и пытавшемуся хоть за что-то уцепиться, чтобы встать со скользкого пола, подходил Вадим.

— Дмитрий Васильевич, вы не ушиблись? Или вам нравится лежать на полу? — сказал Соколов, плавно повернув голову в сторону радостной вставшей со своих мест толпы детей. Все сто человек, находившихся тогда в столовой, бурно аплодировали, наслаждаясь небывалым ранее поводом, а Вадим, будто на трибуне, стоял, аккуратно придерживая рукой пиджак, подняв подбородок и смотря на Зайцева, словно на побеждённого им змея.

— Довольно пафоса! Предатели! — крикнул на всю столовую Зайцев, еле встал, провёл пару раз рукой по поло, и теперь уже он смотрел надменно на всех этих жалких пятиклашек и на Вадима в том числе.

— Речка. Миша... — Дмитрий Васильевич проговорил максимально тихо, слегка содрогая губы и пытаясь остановить тремор рук, но это прозвучало достаточно громко, чтобы Вадим выдал:

— И там вы тоже поскользнулись?

Дети буквально валялись со смеху. Зайцев не пытался ни на секунду исправить сложившуюся ситуацию, кроме того, что всячески пытался поправить своё поло. Будто нравилось ему находиться под этим смехом детей. Будто специально он совершал ошибки, чтобы не казаться наигранным и нереальным, отвлечь глаза детей. И пока он нелепо пытался подняться с пола перед сотней пар глаз, да ещё и камер, внутри Зайцев всего лишь желал показаться дурачком.

Но вдруг выпрямил он спину, встал в серьёзную позу, нахмурил и без того узкие глаза и решительно произнёс, будто бы он, пятидесятилетний, вызывает пятиклашку на дуэль:

— Соколов! В следующий вторник, в моём кабинете! Уж больно ты мне кого-то напоминаешь...

Повернулся, снова чуть не упал и вышел из столовой, оставив в ней лишь видео на камерах телефонов и почти идеальную тишину, которая продержалась всего пару секунд, и снова детский смех раздался на всю столовую.

Смеялись все, даже стеснявшийся всех вокруг мальчик в очках, смеялись и полные, и худые дети, смеялись и отличники, и двоечники, похихикивали и повара, и даже абсолютно серьёзная кучка старшеклассников, на которую то и дело поглядывал Вадим, да и половина столовой тоже, в ожидании поощрительного кивка, не смогла сдержаться со смеху. Ещё немного мгновений содрогания воздуха в помещении спустя всё вернулось в обычное русло: толпы детей уже несли посуду, повара взялись за раздачу, а дети в фартуках стали убирать оставшуюся на столах посуду.

— Совсем уже чувство юмора не осталось, — отодвинув стул, сел за стол Вадим.

— Ну хорошо ты его, давно никто над ним так не стебался, — сказал мальчик напротив.

— Да, главное теперь ему не попадись, — ещё один совет дал мальчик, сидящий рядом.

Мимо как раз проходила группа старшеклассников, от которой ждал поощрения Вадим.

— Смотри, это же активисты! — шёпотом и с восхищением сказал один из сидящих.

— Классно ты его! А главное, как изящно и интеллигентно! — сказал один из высоких парней с русыми волосами и ехидно улыбнулся.

— Конечно, я старался! — ответил Вадим.

— Смотри, чтобы тебя также не высмеяли! Хах! — задрав подбородок как можно выше, но так, чтобы видеть Вадима, сказала девушка большой комплекции. Группа рассмеялась и ушла.

Матвей слушал это всё, а у самого него в голове крутился образ лежавшего на полу Зайцева и слова «во вторник... ты мне кого-то напоминаешь...».

— Вадим, а ты пойдёшь к Зайцеву? — спросил Матвей.

— Конечно! Упустить возможность опустить Зайцева — это упустить возможность ещё раз посмеяться! — едва сдерживая смех и еду во рту, сказал Вадим, но сдержаться так и не смог: пятиклассники с этого стола заполнили пространство столовой новой порцией смеха. И кажется, Вадиму было всё равно на всё, что произошло за последние пятнадцать минут: он искренно смеялся, его глаза закатывались слезами от смеха, и при всём этом со всей силы, что мог, он сжимал кулаки. А Матвей посмеивался, опёршись о стол и держа руку около рта, чтобы хотя бы чуть-чуть казаться культурным в сложившейся ситуации.