вста..вай!.
Ханаэ рухнула на колени. Холод пронзал тело, кровь хлынула из разорванного лёгкого, дыхание стало прерывистым и болезненным. Она не могла подняться, пальцы едва держали катану.
— Я… не могу… — прошептала она, губы дрожали. — Моё левое лёгкое разорвано… Я потеряла слишком много… Я не могу… дышать…
В темноте, среди боли и слабости, раздался голос Канаэ. Сначала тихий, затем всё громче, настойчивый, как железный приказ:
— Соберись! Вставай, Ханаэ!
Ханаэ сжала зубы, едва двигаясь, но голос повторился, теперь уже резче, пронизывая тело и душу:
— ВСТАВАЙ!
Голос был громким, строгим, без малейшей жалости, словно Канаэ стояла прямо перед ней и отдавала приказ. Ханаэ почувствовала, как сила устремилась в кончики пальцев, как огонь разгорелся в груди.
— Я… не могу… — шептала Ханаэ, каждая попытка вдохнуть резала боль, но голос повторился ещё раз, и на этот раз он звучал неумолимо, как удар молота:
— ВСТА ВАЙ!
Собрав остатки воли, Ханаэ с силой поднялась на ноги. Тело дрожало, дыхание прерывистое, но глаза её сверкали решимостью. Внутренний огонь ненависти и ярости вспыхнул окончательно.
Доум усмехнулся, глядя на неё, но впервые в его глазах мелькнуло удивление:
— Ты стоишь… человек… — сказал он, но голос дрожал от лёгкой тревоги. — Но это неважно. Ты умрёшь.
Ханаэ сжала катану крепче, фиолетовые глаза сияли. Её дыхание столпа Цветка начало разгораться, лепестки закружились вокруг, и весь воздух вокруг наполнился ощущением смертельной решимости.
— Я… не умру… пока не закончу начатое! — прошептала она.Ханаэ поднялась, тело дрожало, кровь стекала по её лицу и одежде. Бабочка на заколке мерцала фиолетовым светом, её волосы были влажные от пота и крови, но она сжала катану, словно в ней заключалась вся её ярость и месть.
Хаори бабочки обвивало плечи, словно крылья, и она крепко сжала его, подготавливаясь к атаке. Её глаза сияли, фиолетовый огонь горел в них, даже несмотря на рану и разорванное лёгкое.
— Сегодня… ты почувствуешь мою ненависть… — прошептала она, и воздух вокруг заискрился.
Ханаэ рванула вперёд, каждое её движение было смешением силы и грации, как смертоносная бабочка в вихре бури. Катана сверкала в воздухе, каждый взмах был точным и смертоносным, её дыхание столпа Цветка наполняло комнату вихрем фиолетовых лепестков.
Даже раненая, она неслась на Доуму с полной силой, словно её тело и разум слились в одно: злость, ненависть, боль, месть — всё это было её оружием.
Доум улыбнулся, наблюдая за ней, но впервые в бою его насмешка смешалась с тревогой: эта девушка была не просто охотницей — она была самой смертью, самой яростью, самой местью Канаэ, воплощённой в живую силу.
Ханаэ взлетела над полем боя, словно бабочка, и её катана в свете свечей блестела смертельной грацией. Даже раненая, она была непреклонна, каждый её удар пронзал воздух и Доуму, а её мягкая, почти невинная улыбка скрывала смертельную решимость:
— Сегодня… я закончу начатое! — прошептала она, атакуя с новой силой, словно весь мир сжался до одного мгновения столкновения с её ненавистьюКанаэ стояла на коленях, захлебываясь кровью. Лёгкое жгло, каждое дыхание было пыткой. Капли падали на клинок, окрашивая его в тёмно-красный цвет. Её тело дрожало, зрение расплывалось, и на мгновение она подумала, что всё кончено.
Но тогда…
Голос. Чёткий, строгий, настойчивый.
— ВСТАВАЙ!
Ханаэ вздрогнула. Это была канаэ. Голос сестры прозвучал так властно, что не оставил выбора.
— Ты не имеешь права упасть, — продолжал он в её разуме. — Ты Столп Цветка. Не смей бросить всё начатое. Встань и сражайся, даже если всё тело кричит от боли!
Слёзы смешались с кровью на её лице, но она стиснула зубы, поднялась на ноги и подняла клинок.
— Хорошо, сестра… — прошептала она, хрипя. — Я встану. Я закончу за тебя.
Она выпрямилась, шатаясь, но глаза её сверкнули. Дыхание Цветка. Первая форма: Цветущая равнина. Клинок рассекает воздух, словно лепестки, осыпающиеся в вихре.
Доумa усмехнулся, глядя на неё сверху вниз. Его губы изогнулись в знакомой игривой улыбке, глаза искрились забавой.
— Ах, какая настойчивость… — протянул он, как будто наслаждаясь спектаклем. — Вы, сестрички-бабочки, такие упрямые. Сначала одна порхает, потом вторая падает, и вот ты… вся в крови, едва дышишь, но снова идёшь на меня. Какая трогательная сцена.
Он слегка покачал головой, улыбаясь, будто ребёнок, наблюдающий за игрой.
Ханаэ не ответила. Она лишь шагнула вперёд, и её дыхание стало глубже.
Дыхание Цветка. Четвёртая форма: Красочная вьюга.
Она закружилась, клинок оставлял за собой сияющий след, словно дождь из лепестков. Каждое движение было быстрым и смертельным, в нём чувствовалась её решимость.
— Вот так… вот так! — засмеялся Доумa, блокируя её атаки веером. — Покажи мне всё своё отчаяние, Столп Цветка!
Их клинки сталкивались, воздух резал свист ударов. Но ханаэ не позволяла себе остановиться. Даже когда кровь текла по подбородку, даже когда лёгкое не давало вдохнуть — в её сердце звучал голос Ханаэ: «Вставай! Держись! Закончить начатое!»
Она прыгнула выше, вложив последние силы в удар.
— За сестру! За канаэ! — крикнула она, и лепестки разлетелись вокруг, озаряя тьму поля боя.
Лёд искрился в отблесках пламени свечей, а в воздухе кружились холодные снежинки, созданные демоном.
Ханаэ боролась до последнего вздоха, дыхание рвалось, глаза горели ненавистью. Но силы уходили, тело предательски слабело.
И вот — клинок выскользнул из её пальцев.
Звон металла пронзил зал, эхом прокатившись, когда меч ударился о каменный пол. Глухой, тяжёлый звук, будто само сердце оборвалось.
Доума ловко подхватил её, прижимая к себе, и с той же беспечной улыбкой произнёс:
— Ах, какая жалость… Я ведь так наслаждался твоим танцем. Но, видимо, твой цветок увял.
В этот миг в зал ворвались две тени — Шинобу и Канао.
Обе остановились, как вкопанные.
Перед их глазами было то, что они больше всего боялись увидеть: тот самый демон, что когда-то отнял у них старшую сестру Канаэ, теперь держал Ханаэ в своих руках.
— Не может быть… — голос Шинобу дрогнул, впервые выдав слабость. В груди что-то оборвалось, дыхание стало рваным.
Канао, обычно спокойная, распахнула глаза в ужасе. Сердце заколотилось, будто сейчас вырвется наружу.
Звук падающего клинка ещё стоял у них в ушах, как приговор.
Шинобу сжала зубы так сильно, что по губе скатилась кровь. В её голове было только одно: он убил Канаэ… и теперь он убил Ханаэ.
А Доума лишь слегка склонил голову, как будто удивлённо, и произнёс своим холодным, насмешливым голосом:
— О, какие трогательные воссоединения… Сначала старшая сестра, теперь младшая. Может, и вам, красавицы, стоит присоединиться?
Шинобу и Канао молчали, но каждая из них чувствовала, как внутри вспыхивает пламя — не страх, а ярость и боль.
Ханаэ, всё ещё в его руках, едва-едва приоткрыла глаза. Последняя искра сознания уловила их силуэты… и в сердце её мелькнула мысль:
«Сёстры… не дайте ему уйти. Закончите… начатое.»
Её дыхание стихло.
Ханаэ, прижатая к груди демона, почувствовала, как холодное дыхание смерти скользнуло по её коже. Но губы её дрогнули в лёгкой улыбке.
«Всё идёт по плану…» — пронеслось в её голове.
Она не сопротивлялась, не вырывалась. Пусть. Если её жертва приблизит конец чудовищу, убившему Канаэ, значит — так и должно быть.
Доума, сияя своей фальшивой, пустой улыбкой, медленно поглотил её.
Её тело исчезло в ледяной пасти.
А потом… демон, довольно щурясь, словно наевшийся гурман, вытянул руку, и изнутри себя, с равнодушной лёгкостью, словно бросая ненужную вещь, вытянул обескровленные останки.
— Ах… как жаль, — сказал он с игривым вздохом, — такой красивый цветок, а завял так быстро.
Он отшвырнул её вниз. Тело рухнуло с большой высоты, как сорванный лепесток, только вместо нежности — тяжесть и хруст.
В этот момент двери храма распахнулись.
На пороге стояли Шинобу и Канао.
Сначала их глаза уткнулись в то, как с высоты падало тело сестры… сердце в тот миг дрогнуло, а дыхание перехватило.
— Ханаэ… — сорвалось с губ Шинобу, и в её голосе впервые за долгое время прозвучало отчаяние.
Доума же, стоя посреди зала, облизал губы, будто в театральной позе.
Он ещё не чувствовал запаха глицинии, не понимал, что попал в расставленную ловушку.
— О, так вот вы какие, сестрички! — весело рассмеялся он, распахивая руки, словно встречая гостей. — Все в сборе. Какая трогательная семейная встреча!
Его смех отозвался эхом, перемешавшись со звоном упавшего тела.
А в груди Шинобу и Канао вместо страха вспыхнул огонь.
Они поняли — теперь всё зависит от них.