1 Пентхаус
Книга основана на реальных тайнах древности.
Звук бурлящего жизнью города едва доносился до перил, о которые облокотился виновник сегодняшней вечеринки, по совместительству - хозяин этого чудного пентхауса. Высота квартиры могла показаться заоблачной, но лишь для человека, мало в этой жизни повидавшего.
Хозяин дома, проживший пусть и не особо долгую, но весьма насыщенную жизнь, не был бывалым авантюристом или искателем приключений. Просто в силу своей научной деятельности ему довелось побывать в самых разных уголках нашей необъятной планеты. Он видел немало высоких зданий и даже бывал на заоблачной высоте некоторых из них, с которой часто приходилось наблюдать за облаками сверху.
Тяжело долго наблюдать за землей. Все кажется застывшим и неживым, создавая ощущение оторванности от живого пейзажа. Это сравнимо с длительным пребыванием в открытом море, когда начинаешь тосковать по берегу, скрытому бесконечно долгой линией горизонта.
Так же, глядя на застывшую красоту земли с высоты, доступной далеко не каждой птице, невольно начинаешь скучать по земной суете. Хочется увидеть что-то живое, постоянно меняющееся, какое-то движение, из которого и состоит жизнь - машины, люди, велосипеды. Хоть что-нибудь, лишь бы это не казалось элементом пусть и прекрасной, но все же безжизненной картины высоты.
Квартира же, расположенная на самой крыше нового высотного здания, находилась на оптимальном расстоянии от земли. Это было то самое пограничное расстояние между потрясающим обзором с внушительной высоты и приближением достаточным, для созерцания живого движения.
Своим ранним стартом Олбейн обязан отцу, который со студенческих лет приобщал сына к своей работе. Это сразу дало тому сильную фору перед однокурсниками.
Второй же причиной, естественно, была его неугомонная страсть к труду, сначала проявившаяся в учебе, а потом уже в фанатично скрупулезном отношении к самым незначительным моментам в рабочей деятельности.
Олбейн был уверен, что по этим же стопам пойдет и его сын, которого будут окружать гувернантки уже с самых первых слов, чтобы тот смог перерасти своего отца как минимум в профессиональной сфере. Хотя где-то самым краешком отцовского сердца, которое являлось таковым уже ровно год, Олбейн понимал, что малыш никогда не будет таким. Почему - даже думать боялся. Но почти не сомневался в том, что может оказаться правым в этом пугающем своей однозначностью предчувствии. Эти ощущения никогда не бывают обманчивыми.
Олбейн не гнал от подобные эти мысли. За этот год отцовства он неожиданно для себя обнаружил, что является не просто хорошим, а скорее из категории отцов, которых небезосновательно называют лучшими в мире. Поэтому и стоял, облокотившись о перила, любуясь любимым пейзажем в предзакатное время. Эта картинка была ему нужна для успокоения перегруженной нервной системы, которую расшатали опасения насчет малыша. Безапелляционное осознание того, что сын не пойдет по намеченному для него сценарию, очень пугало Олбейна, так как в голову приходило только два варианта: либо малыш окажется непутевым, либо с ним что-то случится.
Именно этот страх, замучивший в последнее время, в очередной раз заполонил все сознание. Он внезапно обострился, когда один из гостей проходящей вечеринки пожелал здоровья и долгих лет жизни виновнику торжества, первенцу Олбейна, празднующему свой первый день рождения. За такой короткий период времени малыш стал неотъемлемым элементом и, казалось бы, новым смыслом из с женой жизни.
.
Когда он на днях, уже практически убедил себя в ошибочности и бессмысленности своего страха. Как назло на террасе взорвался газовый баллон от барбекю. К счастью, он ничего не повредил, кроме одной из стеклянных секций ограждения.
Преследуемый постоянными опасениями за малыша, который еще не мог достаточно быстро передвигаться, чтобы вырваться из-под присмотра и добраться до образовавшейся в ограждении бреши, он тут же наглухо заклеил ее крепкой полиэтиленовой пленкой. И все равно категорически запретил няне оставлять ребенка без присмотра ни на одну минуту - даже когда тот спит или не проявляет признаков активности.
В няне Олбейн был беспрекословно уверен. Он много лет знал ее ответственное и даже трепетное отношение к своей работе, не прощающей промахов. Эта взрослая женщина вырастила двух своих детей и помогла подрастить до сознательного возраста троих детей близких друзей Олбейна. Но как назло, именно на этот непродолжительный период выходных, на которые еще и выпал день рождения малыша, она была вынуждена взять больничный из-за несущественной, но неотложной операции.
Так как карьера Олбейна и его жены требовала непрестанного участия в работе, которая порой занимала большую часть суток, вариант обойтись без няни физически не рассматривался. Бабушкам и дедушкам тоже нельзя было надолго оставить малыша. Причины этому были разнообразные, но главной, конечно, была непреклонная убежденность самого Олбейна в том, что каждую работу должны выполнять только профессионалы своего дела.
На временную подмену пришлось взять совсем еще молодую и, по его придирчивому мнению, недостаточно ответственную няню, работающую по выходным у их друзей. Девушка была действительно слишком молода для такой работы и, что самое неуместное в этой ситуации - еще не успела обзавестись собственными детьми, что не давало в полной мере развиться ее материнскому инстинкту. Именно поэтому, вместо того чтобы непрестанно наблюдать за малышом, она большую часть времени, что находилась рядом, не вылезала из экрана своего телефона, и это происходило практически на глазах у родителей.
Соответственно, пока шла вечеринка, Олбейн заходил в детскую не реже, чем раз в тридцать минут, но и не чаще. Это помогло выработать молодой няне с , некоторый алгоритм. Между каждым его визитом было как минимум полчаса свободного времени. Малыш все равно по большей части спал, что позволяло девушке, никого не смущаясь, устраивать целые селфи-фотосессии для социальных сетей и отправлять сообщения своему любимому парню. Для второго типа сообщений фотографии делались на несколько порядков откровеннее, что каждый раз вызывало у него бурную реакцию. И это не трудно понять - последние несколько месяцев он видел свою любимую только в видеочатах. Отсутствие живого контакта это, понятное дело, заменить не могло.
Он был молод и учился на офицера гражданского флота. Это был его первый рейс, и сразу такой продолжительный - целых полгода. Месяцы тянулись с поразительной неторопливостью. Таких долгих трех месяцев жизни у юноши еще не было. Одной отдушиной была практически постоянно присутствующая на связи любимая. Как же он безумно по ней истосковался! Не то чтобы физически. В первый рейс ему посчастливилось попасть на пассажирский пароход, и там, понятное дело, было много девушек, которые им интересовались, так как он был вполне приглядным. Но увидеть любимую он хотел просто потому, что безумно по ней истосковался. Хотел хоть разок обнять, поцеловать в теплые губы и прижать к себе крепко-крепко. А сегодня это жгучее желание, ставшее мини-мечтой, кажется, могло осуществиться. Их судно всего на один день причалило в порт родного города - места, ставшего самым заветным на земле именно с появлением там любимой.
Этот роман с немыслимой силой подогрела долгая разлука, случившаяся именно в разгаре самого конфетно-букетного периода. Теперь их чувства напоминали самую сильную любовь, которую только можно было себе представить. И сегодня звезды выпали самым благополучным образом. У него был всего час до возвращения на корабль. Но от порта к дому, где сейчас находилась любимая, было совсем недалеко. Расстояние, которое можно было быстро преодолеть и пешком. Но каждая минута была на вес золота, поэтому такси по обещанному двойному тарифу стремительно несло влюбленного парня к месту, где он наконец-то сможет, хоть и ненадолго, увидеть ту самую девушку, ставшую для него самой милой на всем белом свете.
Он сам еще не до конца осознавал, что намеревался сделать ей предложение. Эта идея пришла в голову совсем недавно, и никакого кольца, понятное дело, не было. Но разве это важно?
Он так кстати вспомнил слова из какого-то старого фильма, что у какого-то племени достаточно всего трижды повторить заветные слова, чтобы навсегда сочетаться браком, став мужем и женой. Именно так он и собирался сделать.
Такси уже подлетало к дому. Девушка должна была спуститься, и у них было всего десять минут. Это так мало, учитывая лавину чувств, которым, казалось бы, не хватит и жизни, чтобы прогореть. С другой стороны, это было так много, учитывая, что ближайшее их свидание намечалось не раньше чем через три месяца, а тут - нежданно-негаданно такая радость! Она сначала была непреклонна, говорила, что не имеет права отлучиться даже на секунду, так как сейчас на работе, а родители ребенка постоянно к ней наведываются. Но потом под натиском горячих слов и заверений в том, что это - по-настоящему вопрос жизни или смерти, и при полном отказе хотя бы приблизительно описать суть вопроса, он все-таки сумел уговорить девушку выскочить к нему вниз. Увидеться на непозволительно краткие пять минут. Именно столько она озвучила как самый допустимый максимум, и то, она будет смотреть одним глазом на него, а вторым - на видеоняню.
Какими обстоятельствами был надиктован этот срок, почему именно пять, он так и не успел спросить. А раздумья на эту тему прервало появление любимой фигуры, возникшей из темноты открывшегося дверного проема подъезда. Это была она! Время остановилось. Он слышал, как громко в ушах начали резонировать удары собственного сердца, измученного казавшейся бесконечно долгой разлукой. Непонятно, как его тело само выпрыгнуло из не успевшего остановиться автомобиля и ринулось ей навстречу. Секунды, застывшие в виде чего-то похожего на вечность, обрели прямо противоположный ход - пролетели настолько стремительно, что весь мир просто замер, перестав существовать. Вокруг больше не было ничего: ни видеоняни, ни такси, ни корабля, ни еще трех кажущихся бесконечно долгими месяцев разлуки. Все это просто куда-то улетучилось. Для влюбленных сейчас во всей вселенной существовал только один объект - они сами.
Девушка, прижавшись к нему мокрой от счастливых слез щекой, что-то растерянно лепетала про оставленное рабочее место, про то, что это очень плохо, и еще про какие-то опасения, которые он попросту не слышал. Он с придыханием произносил так кстати вспомнившуюся цитату, на днях встреченную в ленте социальных сетей: «Любой твой проступок простителен, если в этот момент ты был счастлив». Любовь - это по сути основной смысл бытия. Это та страшная сила, которая, подобно атомной энергии, может нести спасение, но также может быть и погибелью. Она может оказаться вечной и неразрушимой, а может - кратковременной ярчайшей вспышкой, стремительно восставшей и так же стремительно угасшей. И даже в этом случае она сумеет навредить самым сильнейшим образом, по примеру Ромео и Джульетты, будучи первой и ранней, практически ничем не проверенной. Все психологи наперебой утверждают, что, скорее всего, они бы расстались, если бы им посчастливилось выжить. Но даже замешанная на малом опыте, гормонах и юношеской горячности, иллюзия этого всеобъемлющего чувства иногда может привести к самым непоправимым и роковым последствиям.
В отличие от этой парочки, сам хозяин дома, Олбрей, в личных отношениях был человеком довольно сухим. Он скорее отказался бы от любимой девушки из-за хорошо взвешенных обстоятельств и даже не помыслил бы о чем-то иррациональном, чтобы броситься в омут с головой.
Однако его недостаточная пылкость с лихвой компенсировалась любовью к детям и семейным ценностям. Он не зря заранее выведал у жены все нюансы о временной няне. Его цепкий и прагматичный ум давно оценил все возможные промахи, которые можно ожидать от молодой девушки, которой доверили самое ценное - их первенца, продолжателя династии и просто самого милого малыша.
Риски были невелики: парень няни еще продолжительное время будет в рейсе. Настолько влюбленная девушка на этом этапе уж точно ни о ком другом и помыслить не сможет. И тем более еще не родилась та женщина, которая могла бы совершить необдуманный, бесшабашный поступок ради подруги. Значит, можно было быть спокойным, что никуда она не сорвется даже на секундочку. А самое худшее, что может случиться - зазевавшись в телефоне, она не заметит, как малыш проснется, пока тот не захнычет. Плохо, конечно, но вовсе не так страшно, как могло бы быть.
В этом вопросе Олбрейн всегда сильно расходился с супругой. Он искренне верил и утверждал, что только сам человек - хозяин своей судьбы. На это жена отвечала, что в падающем самолете всегда находятся люди с очень большим диапазоном прилежности и прочих деловых качеств, а финал у всех одинаковый. Олбрейн парировал это неумолимым процентом катастроф в мировой статистике авиаперелетов. По его мнению, это не Высшее провидение, не наказание и не просто несчастный случай, продиктованный бездушной теорией относительности. Это опять же недостаточно профессиональное отношение к своей работе людей, отвечающих за безопасность полета. Это в очередной раз доказывало его теорию о возможности практически полного контроля над своей судьбой. Большинство несчастных случаев происходят просто по вине чьих-то недочетов, а чтобы просчитать все вероятности риска, не надо быть особо одаренным. Такая возможность доступна каждому.
Любимым аргументом в споре с женой был пример Эда, по сути, хорошего парня. Однако по скрупулезным меркам начальника, тот частенько не дотягивал в мелких организационных моментах. Но так как Олбрейн взял его на работу по настоянию супруги, за то, что Эд когда-то совершил хороший поступок, который, по ее утверждениям, нельзя было оставить без внимания, теперь ни один даже самый пустяковый промах Эда не оставался без внимания. Это каждый раз приводило в восторг Олбрейна, как одного из самых ярых противников теории всепродуманности Высшего Разума.
Но то, что он был закоренелым атеистом, никоим образом не мешало ему оставаться порядочным человеком. Поэтому Эда с должности он не убирал, оставляя в коллективе, а соответственно, и на сегодняшнем событии.
Малыш по-прежнему крепко спал. Ему снился дом, который за этот промежуток времени уже успел стать таким родным. Коротким этот период мог казаться только с высоты весомого количества прожитых лет. Для малыша же он и составлял всю его жизнь, а потому его нельзя было считать коротким.
Ему снилась залитая солнцем маленькая декоративная полянка на террасе. Коротко стриженная трава была приятно прохладной и слегка щекотала пяточки, вызывая забавное чувство. Это заставляло его смеяться. Так происходило каждый раз, когда малыш поднимался на ножки, чтобы пойти. А куда - не так уж и важно. Главное - пойти, ведь мир был таким огромным и интересным, каждый день удивляя чем-то новеньким. И как же не терпелось все это поскорее познать.
Поэтому малыш, только научившись ходить, практически сразу начал бегать. Его манило все неизведанное. Да и вовсе эта полянка не была маленькой. Совсем еще недавно этот десяток метров приходилось ползти на животике бесконечно долго. И почти каждый раз ничего не понимающая няня брала его на руки, когда он был уже почти у цели - на границе зеленого настила и твердого пола, по которому ходили только взрослые.
Малышу всегда было интересно подойти к этой казавшейся странной прозрачной стенке, за которую все взрослые постоянно выглядывали, что-то высматривая и непременно обсуждая с нескрываемым восхищением. Что такое прекрасный вид, он еще не понимал. Но то, что свой, пусть и весьма просторный, мирок родного дома изучил уже досконально, знал наверняка. А там, за стеклянной стенкой, простирался целый огромный мир, манящий своей непознанностью и разнообразием.
Малыш преодолел бегом границу, разделяющую зеленый настил с твердым полом, перебежал стремительно, как никогда. Теперь его уж точно ничто не остановит. Сегодня ему улыбнулась редкая удача проснуться, оказавшись совершенно одному в комнате. На мгновение он даже растерялся, ведь это было так непривычно. Не было ни его взрослой няни, неотрывно следующей за каждым шагом, ни той молоденькой, только недавно появившейся. Малыш любил ее меньше, так как она, в отличие от предшественницы, редко понимала, чего он хочет, и часто даже не реагировала на его обращения к ней. Она постоянно смотрела куда-то себе в ладони, где находилась какая-то светящаяся штучка.
Но одним нюансом новая няня малышу очень нравилась: она почти не ограничивала его свободу. Благодаря чему он быстро научился перелезать через бортик кроватки, легко отодвигать в сторону прозрачную дверь комнаты и, бочком протискиваясь в расширившуюся щелочку, выбегать на террасу. Один раз он даже сумел открыть тот интересный маленький домик, из которого едят кошечки, и ему почти удалось попробовать на вкус их пищу. Почти, потому что неизвестно откуда внезапно появившаяся мама отобрала кошачью еду и почему-то сильно отругала няню. А со старой няней такого еще не случалось. Но с новой няней было однозначно интереснее, так как она почти не мешала познавать мир.
А сейчас малыш ее просто обожал. Впервые в жизни ему выпала такая возможность - самому пробежаться через всю террасу, да еще и приблизиться к стеклянной стенке. С которой почему-то произошли интересные метаморфозы: один из фрагментов был заменен на плотно натянутую пленку. Что такое целлофан и чем он отличается от стекла, малыш, естественно, не знал, и это было неважно. Главное, что в новом покрытии была брешь, открывающая кусок неба и того самого неукротимо манящего мира, всегда сокрытого от малыша этим толстым, неживым стеклом, к которому не пускали. А тут можно подойти, да еще и нет одного из этих дурацких стекол.
Подойдя к пропасти, малыш на секунду оторопел от нахлынувших новых ощущений. Вот она - сейчас сбудется мечта всей его жизни. Да, именно всей, и неважно, что та была столь непродолжительной. Отодвинув развевающуюся на ветру пленку, малыш оказался на самом краю крыши. Точнее, на границе его родного дома и огромного непознанного мира.
Под ним простиралась пропасть в не один десяток этажей, но малыш этого не понимал и шагнул туда навстречу неизведанному. Все как-то странно замедлилось, и он почему-то начал лететь. Неизведанный мир, который виделся всегда впереди, внезапно потянул малыша вниз. Где-то не особо далеко, за спиной, он услышал папин голос. Тот громко кричал слово, которое обычно говорил, когда что-то делать было попросту нельзя.
Олбрейну катастрофически не хватало каких-то несчастных десяти секунд. Именно несчастных, как же много он не готов был за них отдать, практически все, что у него было, включая собственную жизнь... хотя почему тогда практически? Вообще все... абсолютно все, что у него есть, лишь бы не это. Материализовавшийся страх, бывший предметом долгих опасений, вдруг ожил в этой роковой трагической ситуации. Именно трагической, потому что она уже была непоправима. Олбрейну до малыша оставалось еще минимум шагов двадцать, малышу же до пропасти всего один, который тот уже начал делать. Боявшийся до этого кричать Олбрей вдруг услышал свой собственный голос, непроизвольно выкрикивающий протяжное слово - Нееет!
...но малыш уже летел в пропасть, все уже было кончено.