За чертой. День первый. Утро
Голова остается чугунной, словно всю ночь снились кошмары, хотя я едва ли вообще спала за эти три или четыре часа – максимум дремала. Простынка, которой накрыт диван, сбилась с моей стороны. За окном было уже совсем светло – здесь на юге уже к восьми утра так жарко, что хочется раздеться догола и прыгнуть в воду, вот только теперь подобная обнаженка является практически непозволительной роскошью – даже дома. Даже почти дома. Если это место все еще останется таковым.
Кошка сидит у окна и смотрит на улицу через москитную сетку. Она недолюбливает меня, что в целом довольно обидно, ведь я не сделала ей ничего такого, но я списываю это на то, что заняла ее половину кровати. Я устало моргаю ей вместо «доброго утра». Сегодня у меня нет сил говорить даже с кошками, да и утро это едва ли можно назвать таким уж добрым. А вот на статус самого необычного в моей жизни потянет.
С кухни доносится музыка. Сначала не могу разобрать слов песни, а потом слышу «ты хочешь стать его женой и подарить ему девственность». Интересно, что это у нас такое оригинальное играет в такую рань. На этой мысли заставляю себя окончательно разлепить глаза и встаю. Бреду на кухню мимо проломленной двери. Дыра в ней используется нами как вешалка, и я замечаю небрежно перекинутое через нее красное полотенце, но даже не останавливаюсь, чтобы поправить его. Еще вчера вечером эта дыра была для меня серьезным поводом для тревоги, маленькой пчелкой, которая жужжала на задворках сознания, что нужно бежать от человека, который сам же признается в том, что в гневе страшен настолько, что ломает мебель, но сегодня это уже не имеет никакого значения. Я вообще не понимаю, что сейчас может иметь значение. Реальный мир кажется каким-то зыбким, а может это моя собственная неустойчивость меня так пугает. Другую дверь - дверь, которую мне нельзя открывать, я сейчас даже не замечаю, хотя еще вчера меня бесило, что вокруг сплошные секреты. Сегодня я думаю, что о некоторых вещах лучше и вовсе не знать, потому что знание накладывает ответственность, нести которую придётся тебе.
На кухне я плюхаюсь на старую табуретку, которую еще вчера выбрала своей. У нее оторвана сидушка, и я чувствую, как она чуть смещается в бок, когда я опускаюсь на нее и поджимаю колени к груди, словно стараясь закрыть такую же дыру с рваными краями и белесыми занозами, которая теперь была не только на двери, но и у меня в груди. Он готовит завтрак, слушает музыку и делает вид, что ничего не произошло, а меня тошнит от одной мысли о еде. Еще песня эта дурацкая. Не нахожу в себе сил даже посмотреть на него, и тупо сижу, положив голову себе на колени. Не понимаю, что я тут делаю. Не понимаю, что происходит. Он ставит передо мной тарелку с яичницей и чашку растворимого кофе с молоком и кладет две вилки. Я чувствую себя такой слабой, что даже не нахожу сил взять вилку. Я не хочу есть. Не хочу говорить. Я хочу отмотать время назад и сделать так, чтобы всего этого никогда не происходило.
- Надо поесть.
- Не хочу. Тошнит сильно почему-то.
- Тебя что, с ложки кормить? – смотрит укоризненно, и я по голосу слышу, что если буду недостаточно убедительна, начнет кормить с рук.
- Нет, просто не трогать. Я кофе попью и нормально, а поем у себя.
Он сосредотачивается на тарелке. Я прокручиваю в голове события прошедшей ночи. Голова все еще чугунная. По телу прокатывается дрожь, словно встала на сквозняк, и глаза внезапно наполняются слезами. Я опускаю голову на колени, чтобы он не видел моих слез. Плечи мелко трясутся. Да что ж за утро-то такое.
Он поднимает мою голову и зажимает лицо в ладонях:
- Ты плачешь?
- Нет, - храбро шмыгаю носом.
- Все еще не отпустило?
- Такое отпустит. Он убирает руку. На кухню тихо проскальзывает кошка. Я пытаюсь погладить ее, но она гордо разворачивается и уходит, подняв хвост трубой.
- Рей, давай, успокой ее, - кричит он ей в след, но упрямое хвостатое не обращает на наши человеческие разборки никакого внимания.
Я встаю и начинаю убирать тарелки, оставшиеся после вчерашнего ужина, чтобы занять себя хотя бы чем то. Эта кухня слишком маленькая даже для него одного с его-то ростом, а уж вдвоем-то мы и подавно постоянно сталкиваемся. Песня начинает играть по третьему разу, но сейчас это я уже поставила ее заново. Она начинает мне нравиться. Наверное, потому что сейчас я чувствую себя такой же глупой, как девушка, о которой в ней поется. А исполнитель – это конечно же он собственной персоной.
Я думаю о том, что очень хочу справиться с этим внутренним ужасом. С этой липкой ватой в голове и непрошенными слезами. Я хочу зашить дыру в груди, чтобы она не разрушала все то хорошее, что было между нами, пока не была проведена эта глупая черта. Линия, за которой не было точки возврата. Я думаю о том, что хочу пройти этот путь вместе с ним, что сейчас я готова принять и простить любую правду, так хорошо мне на этой маленькой залитой южным солнцем тесной кухне с этим слишком высоким человеком. Я тянусь обнять его, чтобы только почувствовать, что я не одна с этой болью, что он готов прожить ее вместе со мной. Он ловит меня пальцами за подбородок, нагибается и впервые за утро целует, а я, кажется, начинаю понимать, почему люди слушают «Нервы», когда в отношениях наступает трудный период. И я все еще в шоке от того, какая же я глупая.