Сердце на прицеле.

Как я и говорила, дома происходит чёрт знает что, когда я возвращаюсь. Охрана чуть ли не выволакивает меня из собственной комнаты за руки и ноги. И объяснять они, конечно же, ничего не стали, только выполняли приказ отца. Единственным желанием было спать: переодеться в мягкую пижаму, привести лицо в порядок и обработать раны заживляющей мазью. Вид у меня был, мягко говоря, отвратительный. В университет и на все вечеринки я приходила исключительно в опрятном виде, опаздывая всегда и везде. Меня не волновало то, что могут отчислить, ведь об этом давно позаботились и до последнего курса всё оплачено, будто извинение за отправку в интернат.

Преодолев светлую лестницу, обогнув гостевые комнаты, бильярдную, комнату отдыха и пару ванных, наконец подходим к назначенному месту.

В большой гостиной на бежевом диване расположились Кайден и Тимоти. Первый был одет в привычный деловой стиль, будто только что вернулся с работы. Тёмно-зелёные брюки гармонировали с серым свитером, не похожим на зимний. Он поднимает свои чёрные глаза, в которых затерялись зрачки, на меня и кивает, здороваясь. И меня это раздражает так, что хочется пнуть его ногой со всей силы, а она у меня зверская. Просто кивнул, серьёзно? Ничего более разумного придумать, конечно же, не мог.

Знаю, ему до меня тоже нет никакого дела, но обнять родную сестру после того, как ты не виделся с ней почти месяц, а до этого и семь лет, было бы славно. Робот!

Второй же сидит с прямой спиной, боясь даже дышать не в такт шагам отца, который шастает туда-сюда и потирает пятидневную щетину. Тимоти расширяет глаза, когда осматривает меня с ног до головы, но я одним только взглядом запрещаю ему хоть как-то акцентировать на этом внимание. Тим хотя бы немного за меня волнуется, и внутри какая-то умершая надежда вспыхивает одним слабым взмахом крылышек.

— Сядь, — рявкает отец, когда видит меня на пороге, и я повинуюсь, потому что не в силах убегать от охраны на этот раз.

Когда в аэропорту в начале июня меня встретили только два огромных «шкафа» - Андерс и Чак - со мной уже тогда возникло много проблем. Бросив маленький синий чемодан, помчалась в противоположную от них сторону и хотела прыгнуть в первый попавшийся автобус. Меня тянуло в Редвилл, жутко было нужно увидеться с родными людьми, но никто из них не удосужился приехать за мной и, следовательно, не очень-то и скучали, сбагрив меня на несколько лет в ад.

Никто. Ни родной, ни сводный брат. Ни отец. Ни тем более мачеха. Друзья все давно разъехались по разным городам, а то и странам, ведь поддерживать со мной связь было невозможно. Если ты не родственник, конечно.

И я, стоя на выходе из аэропорта, с тёплой надеждой, что всё поменяется в лучшую сторону, вижу только два знакомых лица. Белокурого Андерса, который был телохранителем мамы почти всю её совместную жизнь с отцом, и его напарника в виде затхлого Чака. Как же быстро тогда во мне перемешались чувства: ярость, обида, боль и разочарование. Ничто не может измениться в одночасье. Если только в худшую сторону.

Конечно, побег длился не долго, и уже минут через десять машина охранников перегородила мне путь к свободе. Попав в дом отца, меня снова лишили воздуха, но мне было необходимо пожить тут минимум год, чтобы разобраться во всех секретах, которые от меня утаили в детстве.

Рейн - тот, что всё время стоит на посту рядом с входной дверью - аккуратно усаживает меня на диван между братьями и забирает с собой напарника. Атмосфера накаляется ещё сильнее, и даже в обычном платье становится невыносимо жарко.

Не хватает только Эванджелины... Как это она не сунула сюда свой длиннющий нос? Плевать, час или два ночи, четыре утра или одиннадцать, апокалипсис или метеоритный хаос, Эва всегда имеет привычку подслушивать, узнавать все вести дома и новости самой самой первой. Ничто не проходит мимо её огромных ушей, и даже не удивлюсь, что она стоит где-то за углом, только бы потешаться над новыми интригами.

— Что за семейные посиделки посреди ночи? — пытаясь хоть как-то быстрее начать диалог, чтобы так же быстро его закончить, хмыкнула я.

Все взгляды устремились в мою сторону, пока я, как ни в чём не бывало, откинулась на спинку дивана. Спина тут же заныла, но показывать это было бесполезно. Никто не обратит внимание, как и всегда это бывает. Хотя помню, как в детстве после каждого моего неудачного падения с велосипеда Кай аккуратно обрабатывал мои раны, дул на них, перевязывал.

Так что, когда меня снова спросят, кого бы ты больше всего хотела вернуть из прошлого. Я бы, не задумываясь, ответила, что мне очень не хватает того заботливого Кайдена, который души во мне не чаял. Водил меня к своим друзьям, которые играли со мной в куклы и учились плести косички, венки и фенечки. Того, кто по ночам читал мне интереснейшие истории. А когда они заканчивались, то придумывал свои на ходу. Того, кто не боялся показать свои чувства и любил меня по-настоящему.

В данную минуту он сидел со скучающим видом, постоянно посматривая на часы. Его точно выдернули с рабочей смены, ведь время ещё даже не четыре утра, а значит, босс должен присутствовать на работе. График составлял тоже он, поэтому к собственной персоне никакой жалости.

— Тебя чуть не похитили, Даниэла. Ты хоть думаешь своей больной головой, что могла погибнуть? — отец стучит пальцами по виску и прищуривает глаза, раздувая из мухи очередную проблему.

Было и было, я выжила, сбежала и благополучно получаю нравоучения от мужчины, которому вообще плевать на моё существование в последние годы. Что может быть лучше этого? Как же быстро разносятся слухи, которые меньше всего хочешь выставлять на всеобщее обозрение.

— Из-за кого, интересно, всё это произошло? — рассматривая свои накрашенные ногти, спрашиваю я, пока Тим легонько пихает меня в плечо, чтобы мой рот захлопнулся.

Вот только своё мнение не собираюсь засовывать куда подальше, пусть отец видит во мне человека, который может сказать что-то против его всемогущего слова. Да, признаю, только сейчас могу выговаривать то, что думаю. Наедине с ним у меня бы даже рот не раскрылся. Хоть и не вижу защиты в братьях, верю, что они не позволят бить девушку на своих глазах.

А Тим... славный парень, если сильно не копаться в его прошлых грешках, и вообще сделать вывод на первый взгляд. Не знать, что у него даже работы нормальной нет, хоть ему уже и третий десяток стукнул, всё на шее у папочки зависает. Свесил ножки, лижется перед ним, как перед хозяином пёс, и всех всё устраивает. Тимоти не создаёт проблем, не высовывается, когда не просят, не присваивает себе фамилию отца, а значит, не претендует на наследство и фирмы. Так, запасной человек для грязненькой работки. Но я бы ему и мытьё полов не доверила, слишком уж сводничек - такое прозвище пришло мне на ум пару лет назад - безалаберный и несерьёзный.

Сводный брат редко перечит отцу, не имея собственного мнения почти ни в одном деле. Не скажу, что всеми силами пытаюсь ненавидеть мужчину за то, что его мать заняла место моей достаточно быстро.. Просто смотрю в лицо фактам. Не повезёт его жене, не ждёт её поддержка и любовь от муженька.

— Не смей сейчас мне грубить, Даниэла. Я волнуюсь за тебя, и если эта ситуация тебя ничему не научила, то мне придётся.., — он не успевает закончить свою тупую мораль, его перебивает мой звонкий смех.

Возможно, алкоголь ещё не выветрился до конца, и вкус рома действительно держится во рту, но ни в каком состоянии никогда не смогу забыть, что мне пришлось пережить и благодаря кому. Точнее, из-за кого!

— Опять отправишь меня за тысячу километров и забудешь о моём существовании? Слушай, по-моему, это уже было, — снова улыбочка, которая сводит отца с ума, и его тяжёлый выдох тому подтверждение. Ему ой как не нравится мой острый язык, и Дэрил точно бы никогда не поверил, что я смогу постоять за себя, если бы не увидел собственными глазами.

Детская версия меня была ужасной плаксой, истеричкой со смазливой мордашкой и неприметной, избегающей любого строгого взгляда. Возможно, внутри она остаётся жить во мне, но эта личность потихоньку умирает, и от неё остаются лишь неточные воспоминания и никакой жалости.

— Да, придумай что-то новое, отец, а то так совсем не интересно. Например, хоть один раз реши проблему, используя мозг, — наконец, один брат занимает мою сторону и буравит взглядом мужчину. Кай не смотрит на меня, но хотя бы выигрывает в схватке с отцом. Тимоти лишь недовольно цокает.

— Перестань валять дурака, Кайден. Вы оба понимаете, насколько серьёзными сейчас вам нужно быть. За каждым углом может скрываться человек Армана.

— Я и говорю, отец, из-за кого нам приходится опасаться? Ты незаконным образом забрал у него фирму. Ты виноват, всё просто, — снова толчок со стороны Тима, отчего мне приходится пересесть в кресло.

Тело итак не воспринимает сидячее положение, ведь точно повреждена ещё и задница. Сколько раз успела на неё упасть? А тут ещё этот идиот тычет в меня своими костлявыми локтями. Мне что, совсем молчать? Вырвать себе язык, позволяя мужику отчитывать меня?

Да-да, даже если этот самый мужик — мой родной отец. Ни у кого нет права ругать меня за то, как я проживаю эту жизнь. Дэрил переживает за меня? Чушь собачья. Может, и буду повторяться, но ему в сто раз важнее то, что скажут в новостях или какая теперь у него репутация среди своих коллег. Плевать он хотел на моё состояние, это уже пройденный этап.

— Фирма принадлежала мне изначально. И мне похрен, законно я её присвоил или нет. Сейчас у нас проблемы, и нужно сплотиться, чтобы их решить.

Ложь чистой воды. Арман и Дэрил имели равные доли права на фирму по изготовлению обуви, но весной этого года мистер Эванс, благодаря поддержке коллег, полностью выкупил бизнес, а уже в июне его лишился и, по-моему, был ужасно этим недоволен. Публично объявил нашей семье войну и грозился отомстить. Я пропускала эти новости мимо ушей, но такого ажиотажа было трудно избежать. Куда ни глянь, гневные цитаты Армана.

— Сплотиться? Я в твоих грязных делишках участвовать не буду. Ты забыл обо мне почти на семь лет, а сейчас делаешь вид, что я тебе не безразлична? Актёр из тебя никакой, — мне почти становится смешно, но я сдерживаюсь, вставая на ноги. Совсем не хочется продолжать этот никчёмный разговор, но отец бестактно хватает меня за локоть и удерживает рядом с собой.

— Ты под домашним арестом, Даниэла, — его щёки краснеют, хватка усиливается, значит, это предпоследняя стадия его гнева. Очень рада, что сейчас вокруг полно свидетелей и никаких новых увечий не произойдёт. — Ходишь на учёбу, а потом сразу домой, — о да, это лучшее, что он мог придумать, чтобы мне насолить.

По моему возвращении в пентхаус четвёртого июня я переночевала в этом доме только девятнадцать ночей. Да и то когда пару раз ссадины невозможно было замазать на лице. А ещё готовилась к поступлению, хотя никто и не смотрел на мои оценки, фамилия всё говорила за них. Но если бы не это место, мне бы некуда было сбегать из дома официально. От начала учёбы прошло три недели, и пока не закончилась ознакомительная часть, я не пропустила ни одной пары. Только после пяти часов в душном заведении всегда хочется проветриться, а не возвращаться в ад..

Только не домашний арест. Это ужасно, мать твою.

— Может, ещё и на поводок посадишь? — не уступаю я, выдёргивая свою левую руку из его хватки.

Мышцы протестовали против резких движений, а ноги по-прежнему дрожали от пережитого всплеска адреналина.

— Если это будет ради твоей безопасности, то посажу, — он одёргивает рубашку, выбившуюся из-под брюк, вниз, не сводя с меня цепких глаз.

— Лучше отвали от меня.

— Плохая идея, Дана, очень плохая идея, — шепчет Тимоти себе под нос, но из-за возникшей тишины услышать его не составило труда.

О да, он испугался, что я осмелилась так нагрубить отцу. Тим боится чуть ли не каждого вздоха в его сторону, но заразить меня этой холерой не сможет. По крайней мере, пока мой рассудок ещё в норме.

— Ты сама усложняешь ситуацию, и с этих пор я приму такие меры, что тебе больше не захочется мне грубить, — кидает мне в спину уже совсем взбесившийся отец, но я перехожу на быстрый шаг, поднимаюсь по лестнице, сворачивая в сторону правого крыла, чтобы как можно скорее погрузиться в тишину и покой.

С меня итак было достаточно приключений, но опять кто-то хочет решать за меня. На кой чёрт мне всё время находиться дома? Неужели мистер Эванс так глуп, чтобы убивать меня, зная, как отец ко мне относится? Хотя сегодня он именно это и пытался сделать, вроде бы. Не знаю, было ли это нападение на прямую связано с проделками Дэрила, но других объяснений пока что не возникает.

Так.. мне стоит выкинуть это из головы. Да, хотелось бы надеяться на то, что за ночь отец перебесится и на утро забудет о своём наказании, а я снова стану нагонять упущенное время в роли подростка. Они сами у меня всё это отняли, так что пусть не жалеют всех потраченных мною денег, своих нервов и забьют на мои пропажи.

Дойти до комнаты не удалось, живот скрутило не только из-за волнения, но и из-за того, что с девяти утра в нём побывал только бутерброд с тунцом и зелёный чай, а потом ещё и алкоголь. На кухне было на радость пусто, поэтому я быстро закинула в блендер: огурец, листья шпината, свежайший авокадо, выдавила лимон и всё это творение залила миндальным молоком. Шуметь можно было хоть как. Да брось на мраморный пол кастрюлю из нержавеющей стали, и никто не прибежит к тебе на помощь, потому что всем плевать. Ну, если, конечно, не придумали на этот раз какие-то новые правила. Вот, например, Андерс уже два раза прошёлся туда-сюда, как будто его огромную фигуру невозможно не заметить.

Вообще, кухня - это сердце пентхауса. Здесь царствует минимализм и функциональность. Фасады шкафов без ручек, встроенная техника, сливающаяся со стенами, и остров из полированного бетона, доминирующий в центре. Но главное, по моему скромному мнению - это стол. Огромный, массивный, из цельного куска тёмного дерева. Он легко вместит человек десять, а то и больше. Вокруг него стоят лаконичные стулья с кожаными сиденьями, идеально дополняющие общую картину показной роскоши.

Налив приготовившийся напиток в харрикейн, тут же залпом выпила всё содержимое. Это не утолит голод надолго, но хотя бы притупит перед тем, как я уже усну. А утром, глядишь, и завтрак подадут.

Вторая лестница, что вела прямиком с кухни на второй этаж левого крыла, всегда меня немного будоражила. Здесь были и падения, и крики, и избиения, и мама в слезах, и полицейские, выходящие из рабочего кабинета в тот самый роковой день в моей жизни. Тут же находятся спальни Эванджелины (о да, она, конечно же, заняла бывшую комнату мамы, поменяв там всё от пола до потолка под свой стиль), отца и Тимоти. У брата она была самая маленькая, даже меньше гостевых или комнат для персонала. Он говорил, что сам выбрал её, потому что любил минимализм, но каждый человек вокруг знал: так приказали.

— Надо поговорить, — только я собираюсь пройти мимо открывающейся двери в комнату сводного брата, он тут же резко вылетает в коридор.

Неожиданно схватил мою руку, будто перенял эту черту у Дэрила, сжимая её так крепко, что я почувствовала едва уловимый тремор в его пальцах. Удивительно, потому что раньше мне не доводилось вставать ещё и против Тимоти. От него никто не нуждался в защите, потому что он не казался опаснее, чем кто-либо из нашей семьи.

Да, ему тридцать лет, телосложение на троечку и рост равен моему, но в зелёных глазах, кроме усталости, нельзя было разглядеть абсолютно ничего.

— Послушай, это важно, — пробормотал он, резко отпуская моё запястье, хотя я ничего и не успела придумать, чтобы обругать мужчину. Голос его был низкий, хрипловатый, словно он долгое время не говорил. — Нельзя вот так поступать, понимаешь меня? Ты же знаешь отца.

Мы прошли в его комнату, когда Тим слишком часто стал вращать головой в разные стороны, отчего его медовые волосы и вовсе разметались. Небрежность - его второе имя, особенно смотря на ту одежду, что он носит изо дня в день. Особенно сейчас, когда на нём надета старая, выцветшая футболка с логотипом "Black Sabbath" - группы, которая сопровождала его чуть ли не с детства. Дополняли образ поношенные, чуть вытертые джинсы, на которых виднелись следы многочисленных стирок и небольшие зацепки. Меня, как человека, который может мыться в душе три раза в день и не надевать одну и ту же вещь более чем на одну прогулку, перекашивало от такой небрежности.

Его комната, куда после приезда мне приходилось входить лишь раз, была настоящим хаосом. Книги громоздились на полках, переползали на стол, устраиваясь в самодельных «книжных гнёздах» даже на полу. Старая, потрепанная жизнью мебель, с потёртостями на лаке и сколами на краске, словно её отобрали на помойке у бездомного.

Запах старой бумаги, смешанный с насыщенным ароматом крепкого кофе, который, как мне казалось, следовал за Тимом по пятам, наполнял пространство. Большое окно, выходящее во двор, пропускало лишь тусклый свет луны, погружая комнату в полумрак. На стенах висели старые фотографии, пожелтевшие афиши концертов, записи и пометки на полях, непонятные схемы, нарисованные от руки, возможно, фрагменты музыкальных партитур. В углу стояла старая гитара, покрытая слоем пыли, а жёлтое кресло в другом завалено вещами. Хочется надеяться, что постиранными.

— Да, не твои хоромы, — выводя меня из задумчивости, брат садится на край кровати, забывая о прямой осанке, будто в его спине не было костей.

Хоромы? Серьёзно? Не я выбирала правое крыло и почти самую большую комнату со встроенной ванной, гардеробной, туалетом и небольшим балконом. Да, мне нравится жить в таких условиях, но как же раздражает то, как с его языка слетает ненужное презрение. Если столько выкручивается перед отцом, пусть попросит апартаменты получше. Или заработает на них, блин.

Повернувшись на сто восемьдесят градусов, замечаю собаку, привязанную за ошейник к привинченному столу. Юки - доберман-пинчер, воплощение безжалостного дикого зверя с отполированной шкурой. Она была чёрной и только одно белое пятнышко на ухе. Я злилась на неё время от времени, за способность одним своим присутствием парализовать меня. Каждое движение Юки, каждое рычание, каждый резкий поворот головы - все было доведено до совершенства, отточено годами жестокой дрессировки, доводящей ее послушание до пугающей эффективности.

Тимоти не нежил ее, не шептал ласковых слов, как я поступала бы с любой другой собакой. Для него Юки не была верным другом, а оружием, инструментом в его неведомых мне играх. Он тренировал ее как машину для убийства, развивая её врождённую агрессию до предела.

Я никогда не трогала Юки. Вместо этого выбирала обходные пути, удлиняла маршруты по дому, избегая любого контакта с ней, даже зрительного. Ее присутствие ощущалось даже сквозь закрытые двери - низкий, глухой рык, клацанье когтей о пол, это создавало атмосферу постоянной угрозы.

— Так о чём речь? Поговорим, кто в каких условиях обитает? — скрещивая руки на груди, снова поворачиваясь на Тимоти, который тут же меняется в лице. Он будто специально дал мне время оценить Юки и то, как она наблюдает за каждым моим вдохом.

— Я понимаю, ты импульсивна, мала и хочешь казаться дерзкой, но здесь этого делать не нужно. Это не элитная школа для золотых подростков, — начинает Тим, делая вид, что он герой в этом мире. Поверю ли я, что он не знал о том, что творилось в адской школе? Да ни за что на свете. — Здесь нужно уважать взрослых. Ты отвыкла от нас, это я тоже понимаю, но иногда нужно держать язык за зубами.

Знал бы он, как часто я слышала эту фразу, но до сих пор никто меня не убедил сделать это. Ни физические побои, ни крики, ни жалость. Я буду всегда говорить то, что хочу. Делиться своим мнением, когда оно кажется важным, и плевать, что не сходится с остальными, ведь у меня на всё своё видение.

— О боже, — сдерживая самые разные шутки по этому поводу внутри, прокашливаюсь, смотря, как Тим сводит брови на переносице. — Ты по-настоящему сейчас вздумал воспитывать во мне уважение к отцу? Мне кажется, немного поздновато для этого, да и ты последний человек, к которому нужно прислушиваться в данной ситуации.

Эти слова его заденут, и в какой-то степени мне этого хотелось, ведь он не имеет права влезать в наши отношения с Дэрилом. Если только мы вдвоём не захотим попросить помощи, что равняется нулю. Даже не представляю, что заставит отца пойти со мной на контакт и хотя бы попробовать поговорить спокойно.

Наверное, смерть.

— Ты невыносимая, Даниэла, просто взрыв мозга, — Тим взъерошивает волосы, ногтями царапая кожу головы, но на мой брезгливый взгляд не отвечает. — Тебе говорят, отец тебя любит и пытается тебя защитить всеми способами, а ты только агришься и заставляешь страдать всю семью, — он поднимается на ноги, подходя ко мне почти вплотную, а я вздёргиваю подбородок вверх, чтобы наш разговор не выглядел так, будто он меня отчитывает. — Мы все хотим тебе только счастья и всё делаем для тебя, а ты нос воротишь, да жалуешься.

— Ты прав, — отступая на шаг, коротко улыбаюсь я, потому что понимаю, что последнее слово останется за мной. — И я буду продолжать это делать. Мешать, разрушать планы, психовать, неподобающе себя вести, грубить и..., — чуть выиграв драматичную паузу, продолжаю. — Ненавидеть.. всех вас, — брат не удивляется вылетевшим из моего рта словам, они даже не причиняют ему боль, потому что это всё с самого приезда написано у меня на лице. Только слепой не заметит.

Уже почти оказавшись в коридоре, снова разворачиваюсь к мужчине, бросая взгляд на Юки. Не успела ли она отвязаться за пару секунд. Этого бы хотелось меньше всего на свете.

— Продолжай молчать, трус, — его рот открывается, но слова до меня уже не доносятся, потому что я хлопаю дверями и несусь в свою комнату как можно быстрее, потому что вся усталость накатывает волной.