Глава 38 Вероника
— Девочка моя, как в тебя столько влезает? — Даня театрально приложил ладонь к сердцу, наблюдая, как я доедаю уже третий кусок шоколадного торта. — Ты меня пугаешь и восхищаешь одновременно.
— Это всё стресс. А стресс, между прочим, из-за вас, мужиков, — буркнула Лиля, ковыряя вилкой торт в своей тарелке. Через пару секунд, осознав, что ляпнула, она перевела взгляд на озадаченное лицо Дани и расхохоталась — звонко и почти истерично. — Ну, ты понял, что я имею в виду.
— Да понял-понял. Эй, ну не налегай ты так, оставь хотя бы для дома несколько кусочков, — засуетился Даниил снова обращаясь ко мне.
— Нет, сегодня это чудо кондитерского изделия не получит пощады.
— Можно я спрошу? — не выдержала Лиля, вытерев губы салфеткой. Она с шумом бросила её на стол и скрестила руки на груди. — Какого черта?!
— Информативно, мой беленький цветочек, — с усмешкой прокомментировал Даня, отпивая зелёный чай.
— Я всё ещё не могу понять, что это вообще было? — Лиля повернулась ко мне. — Он просто пришёл, как ни в чём не бывало, провёл зачёт — и что? Мы должны сделать вид, что ничего не произошло?
Я молча ковыряла вилкой остатки торта, избегая её взгляда.
— И самое мерзкое, — не унималась она, — он даже не попытался что-то объяснить. Ни «извините», ни «всё сложно», ни «у меня были обстоятельства». Ноль. Как будто эти полгода вычеркнуты.
— Может, у него действительно были причины... — осторожно вставил Даня.
Два ледяных взгляда встретились на нём одновременно.
— Ой, Дань, ну не смеши, — отмахнулась Лиля. — В наше время если человек хочет — он найдёт способ. У него что, руки отвалились? Телефон испарился? Или он в космос улетал?
— Может, он был в коме, — попробовал пошутить Даня, но тут же понял, что зря.
— Ага, и вышел из неё ровно к зачёту. Удобно, не находишь? — я подняла на него глаза.
— Ладно-ладно, сдаюсь, — он вскинул ладони. — Мне, если честно, вот что интересно: а где его невеста? Между прочим, я посмотрел, и на нём до сих пор нет кольца, разве это не странно? Он был помолвлен ещё полгода назад, а свадьбу так и не сыграли, что ли?
Я замерла. Сердце пропустило удар.
— Так... — я отложила вилку. — Это не наше дело. И вообще — мне всё равно. Что у него и кто у него. Это больше не важно.
Но голос предал меня — задрожал на последних словах.
— Ну-ну, конечно, «всё равно», — протянула Лиля, картинно всхлипывая. — Только вот пообещай мне: если он вдруг, в чём я почти уверена, напишет и предложит встретиться — ты не пойдёшь. Слышишь? Не пойдёшь!
Даня резко напрягся. Его взгляд метался между нами, в нём промелькнула паника. Я тоже замерла.
— Не надо так, — тихо сказал он. Голос его был глухой, почти сдавленный. — Ты не можешь брать её на слабо. Это не шутки, Лиль. Это чувства. Настоящие. Ты разве не видишь?
В его голосе что-то надломилось, и на секунду в кафе повисла тишина.
Мы с Лилей уставились на него.
— Ладно-ладно, малыш, я же несерьёзно, ты чего! — спохватилась она и потянулась к нему.
Она не знала. Не знала, что пережил он сам. Не знала, как всего лишь один разговор мог бы изменить всю его личную жизнь.
— Я уезжаю через пять дней, так что мне сейчас совсем не до этого, — я попыталась улыбнуться, но вышло натянуто. — Хочу сделать генеральную уборку перед отъездом, чтобы не возвращаться в хаос.
— У меня, кстати, билет уже на сегодня. Вечером выезжаю домой, — Даня сказал это с такой виноватой миной, будто бросает меня одну на необитаемом острове. — Может, останусь ещё на денёк? Помогу с уборкой, с чемоданом... да хоть полки отмою.
— Не глупи, — я качнула головой, стараясь не показать, как его предложение ударило в самое сердце. — Я справлюсь. Правда. Поезжай, отдохни хоть немного. Не думай обо мне.
— А я, — подала голос Лиля, застёгивая клатч, — уже через неделю уезжаю на гастроли. Буду очень по вам скучать, котики. Не забывайте скидывать в чат фоточки с отпуска, ладно? Мне нужно знать, кто что ел, как кто сгорел, и кто кого поцеловал.
— Обещаем! — синхронно ответили мы с Даней и рассмеялись, а потом втроём слились в объятии. Смешном, скомканном, но таком родном.
После того как Лиля ушла, мы с Даней принялись собирать его вещи. Комната словно выдыхала вместе с каждым опустевшим ящиком. Я чувствовала, как с каждой его рубашкой, аккуратно сложенной в чемодан, исчезает что-то из моего пространства.
— Я буду скучать, — призналась я, тихо подходя к нему и обнимая со спины. — Может, это эгоизм, но... возвращайся поскорее, ладно?
Он повернулся, прижал меня к себе, погладил по волосам. — Вернусь, как только скажешь, девочка моя. Ты же знаешь: я всегда на связи для тебя.
В этот момент завибрировал его телефон.
— Такси, — сказал он, мельком взглянув на экран.
— Может, я провожу тебя до вокзала?
— А потом ты одна будешь возвращаться по темноте? — он покачал головой. — Не надо, дорогая. Останься дома. Отдохни лучше и помни...
Он замолчал на секунду, и я уже знала, что он хочет сказать.
— Я за тебя. Что бы ты ни решила. Слышишь? Всегда.
— Знаю, — кивнула я.
Мы обнялись ещё так крепко, будто в последний раз. А потом он ушёл. Я всё еще стояла у двери, пока не услышала, как лифт увозит его вниз, а затем захлопнула её, опустилась на кровать и, свернувшись клубком, неожиданно быстро провалилась в сон. Наверное, усталость от эмоций пересилила тревогу.
На следующее утро я проснулась с твёрдым намерением: генеральная уборка перед отъездом. Под тихий слезливый романтический фильм, транслирующийся на фоне, я вытирала пыль, мыла полы, выкидывала мусор и тщательно мыла холодильник — с каждым движением казалось, что вместе с беспорядком уходит и хаос в голове.
Всё будет хорошо. Отпуск. Море. Пляж. Только я, песок и бескрайний горизонт, — тихо утешала я себя, складывая чистые сухие кастрюли в шкафчик.
Я почти поверила в это, если не считать той навязчивой нервозности, которая заставляла вздрагивать от каждого звука — сигнал сообщения, уведомление из соцсетей, даже случайный звонок рекламного робота заставлял сердце колотиться быстрее.
И вдруг, когда я стояла у стола, складывая учебные тетради и методички, телефон неожиданно зазвонил.
Я замерла, не сразу поняв, кто это может быть, и медленно, почти крадучись, подошла к смартфону. Облегчение нахлынуло, когда на экране замелькало знакомое имя — «Мама».
— Привет, мамуль, — ответила я, стараясь сделать голос ровным.
— Привет, путешественница, — тёплый мамин голос зазвучал в трубке. — Ты уже собрала чемодан?
— Ещё нет, — ответила я, стараясь не выдать дрожь в голосе. — У меня уборка.
— Слушай, я смотрела прогноз — на Кипре сейчас +35 в тени! Обязательно возьми крем с максимальной защитой, SPF 50 не меньше!
Я машинально кивнула, зная, что мама этого не видит.
— Хорошо, мам, возьму.
— И шляпу с широкими полями не забудь! В прошлый раз ты так обгорела, что две недели с волдырями ходила. И купи там...
В этот момент в моей руке телефон снова завибрировал — на этот раз это был не звонок, а сообщение. Я отвела его от уха и посмотрела на экран. В верхнем углу всплыло уведомление — и сердце застучало так, будто ударили в самое солнечное сплетение. Там было видно не только имя отправителя, но и текст.
«Старый аэропорт. 20:00.» М. В.
Мир словно замер — руки задрожали, ноги подкосились, и я опустилась на стул, чтобы не упасть.
— Вероника? Дочь, ты меня слышишь? — голос мамы прорвался сквозь туман в голове, словно издалека.
Я постаралась сглотнуть образовавшийся ком в городе как можно скорее, чтобы ответить маме.
— Да... да, мам, всё в порядке, — выдавила я. — Просто... задумалась. Напишу, как приземлюсь, ладно?
— Хорошо, береги себя...
Я положила трубку, даже не дослушав. Телефон с глухим стуком лёг на стол, а я уткнулась лицом в ладони — будто пыталась спрятаться не просто от реальности, а от самой себя, от мыслей, которые не отпускали, жгли, выжигали изнутри всё оставшееся время после зачёта.
Опять. Опять он.
Врывается в мою жизнь, как ураган, без предупреждений и просьб, срывает с петель всё, что я с таким трудом собирала по кусочкам. Опять ломает моё «после него», словно и не было всех этих месяцев, всех этих бессонных ночей, истерик, попыток забыть. Что он хочет этим добиться? Что ему, чёрт возьми, надо?
Ждала ли я? Да. Да, чёрт побери. Но это не значит, что я готова простить. И тем более — прийти.
Я сжала веки, будто могла выдавить эти слова из головы, заставить исчезнуть. Но даже когда экран потух, они всё равно светились внутри, как неоновая вывеска на тёмной улице.
Одна строчка. Без извинений. Без объяснений. Без чёртового «привет». Просто место. Время. Подпись. Как приговор.
Я развернулась как на автомате и вернулась к уборке, к пустым полкам, кастрюлям и пыли — хотя всё это уже не имело значения. Я заставляла себя быть занятой, делать хоть что-то, чтобы не выйти туда, на лестничную клетку, не встать у окна, откуда виден старый аэродром.
Ночью, гордясь собой, я лежала на кровати, пытаясь уснуть и думая лишь о том, что я сильная, ведь я так и не пошла к нему на встречу.
На следующий вечер всё повторилось. Телефон завибрировал, и я — ещё до того, как коснулась экрана, — знала, что это снова он. Это было не предчувствие даже, а какая-то тихая уверенность, которая сразу же сжала грудь.
«Старый аэропорт. 20:00.» М. В.
Всё то же, без изменений, как будто копия прошлой ночи. Те же сухие буквы, та же непроницаемая точка в конце, в которой чудилось больше вызова, чем во всём сообщении. Как будто он просто напоминал: «Я всё ещё здесь. А ты?» — и ждал, выдержу ли я этот немой поединок.
Руки дрогнули, но я всё же дочитала до конца. Я хотела пролистать, стереть, вычеркнуть эти слова из памяти, заблокировать его навсегда. Но вместо этого просто выключила экран, резко бросила телефон на кровать, почти с удовольствием, словно это могло обрубить невидимую нить между нами. Я сделала несколько шагов прочь, но потом вернулась, подняла его, поставила на зарядку — нелепый жест, в котором всё равно проскальзывала надежда. Будто, подключив к сети титановый корпус, я могла подключить к сети и свои чувства, заставив их работать ровно, без сбоев, без внезапных обвалов.
Но, несмотря на все запреты, которые я сама себе выстроила за эти месяцы, ноги всё равно вели меня туда, куда идти было нельзя. Я вышла на лестничную клетку, и холодный бетон ступеней под ногами, казалось, глушил биение сердца.
И он там был.
Опирался на капот, курил — как всегда. Но что-то в нём изменилось: будто стало меньше воздуха, меньше бравады, меньше силы в самой его походке, в повороте плеч. Он не смотрел в мою сторону, и даже если бы посмотрел — вряд ли увидел бы меня. Он просто ждал. Тихо. Упрямо. Больно.
Я стояла у окна и смотрела, пока стрелки не подползли к десяти вечера, и он не уехал. Я снова не пошла. И могла бы гордиться этим, но гордость почему-то уже не приносила облегчения.
Третий день. И снова — то же самое.
«Старый аэропорт. 20:00.» М. В.
Я засмеялась — тихо, коротко, почти истерично. От бессилия, от злости, от невыносимого, почти нелепого абсурда.
Ты хочешь, чтобы я вышла, сделала первый шаг. Чтобы снова предала себя — наступила на гордость, на боль, на всё, что пришлось пережить. Чтобы ты снова был главным. А я — той, что приходит по расписанию.
Я схватила телефон, и в голове пронеслось: разбить его, швырнуть об стену, плевать, треснет ли экран. Но вместо этого я только крепче сжала его в ладони.
Что ты хочешь, Марк? Зачем возвращаешься именно сейчас? Почему снова врываешься в мою жизнь, когда я хоть как-то научилась жить без тебя?
С этими вопросами я вытащила из шкафа свой небольшой чемоданчик и принялась закидывать туда все летние вещи, которые срывались под моей силой с вешалок. Теперь мой черёд уезжать, и пусть не на полгода, мне его здесь не переплюнуть, но хоть что-то. В чемодан летело всё: косметика, пузырьки из ванной, с которыми я носилась, громко топая по квартире, кремы, провода для телефона и повербанка, и когда я увидела эту кучу, при которой чемодан просто бы не смог закрыться, я села на пол около него и уставилась в окно.
Не знаю, сколько я так просидела, может, час, может, два, лишь сменившее цвет закатное солнце подсказывало, что скоро вечер. Я была обездвижена, и мне трудно было управлять своим телом, лишь мозг гонял разные варианты развития событий сегодняшнего вечера. Телефон, лежавший рядом, молчал. Я коснулась сенсора, и на экране появилось время: 20:29.
Собрав себя в кучу, я встала и вышла на лестничную клетку к окну. Подойдя к нему ближе, я увидела, как знакомый силуэт, как знакомая машина с номерами 020 уже стояла на старой взлётной полосе.
Он уже был там. На этот раз — не курил. Просто сидел в машине, склонив голову, упёршись локтями в руль.
И что-то внутри меня — сломалось.
Не вспыхнуло, не всплыло, не разорвалось — а просто стихло. Угасло.
Он был так близко и так далеко, как в ту новогоднюю ночь, когда телом он был рядом, а душой принадлежал другой. Изменилось ли что-то сейчас? Да? Нет? Хочу ли я это знать?
Я отвела взгляд от окна и прижала руку к сердцу. Оно колотилось так сильно, что вот-вот не выдержит. На глазах выступили слёзы.
— Пожалуйста, прости меня... — я всхлипнула, сжимая футболку в районе грудной клетки. — Если он снова разобьёт тебя, выдержишь ли ты это? Сможешь ли пережить?
По щекам покатились крупные отчаянные слёзы.
— Я знаю, он может снова тебя разбить. Знаю. Но я не могу... не могу не пойти. Ты ведь тоже этого хочешь.
Мне было жаль себя. Жаль надежды, которые я так старательно воскрешала из праха. Жаль, как долго я собиралась по кусочкам, сшивая себя заново — нитками боли, клеем из обмана и надеждой, что «в следующий раз будет иначе». Жаль каждую бессонную ночь, каждую попытку убедить себя, что всё в прошлом.
Но ещё больше... ещё страшнее было снова не пойти. Не узнать. Не услышать. И остаться с этим «а вдруг» на всю жизнь.
Я подняла взгляд. Выйдя на улицу, он снова поджигал сигарету, ходя взад-вперёд около своей машины. Тот же жест, как тысячу раз до этого. Спокойный. Привычный. И в этом — была его слабость. А моя — в том, что я всё ещё это видела.
Не в силах себя больше сдерживать, я сорвалась с места и побежала в квартиру.
С самого верха кучи, которую я построила на разложенном чемодане, лежал оранжевый атласный топ-корсет и джинсовые голубые шорты. Схватив их, я быстро переоделась, подкрасила покрасневшие глаза и губы, брызнула на шею пару раз духами, а затем, схватив телефон, быстро закрыла дверь ключами и побежала по лестнице вниз, не дождавшись лифта.