Глава 31 Вероника
Я никогда не любила свой день рождения. И дело было не только в страхе перед взрослением, не только в тихом ужасе от осознания, что время ускользает сквозь пальцы. Всё начиналось гораздо раньше. С семьи.
Когда мы ещё жили все вместе, родители именно в этот день раз в году вдруг вспоминали, что значит быть «счастливой семьёй». Они надевали улыбки, как карнавальные маски, держались за руки с натужной нежностью, говорили фальшиво-тёплые фразы, создавая иллюзию, что между ними всё в порядке. На пару часов они превращались в образцовую пару. Ради меня. Ради картинки. Ради того, чтобы обман стал реальностью — хотя бы на вечер.
Но я не верила. Даже в пять лет. Этот спектакль, этот тщательно выстроенный фарс, напротив, только отчуждал — потому что я знала: завтра всё вернётся на круги своя. Они снова станут молчать за общим столом, снова станут чужими в одной квартире. И с тех пор мой день рождения был не про радость. А про ложь.
Когда они развелись, ситуация изменилась, но не стала легче. Мама старалась быть рядом, дарила тепло, присутствие, участие. А отец продолжал посылать дорогие подарки, словно хотел заткнуть ими дыру от собственного отсутствия. С годами я привыкла. Смирилась. День рождения перестал быть чем-то трогательным — просто дата, которую надо пережить. Как зубную боль или визит к стоматологу.
Но в этом году всё было иначе.
28 января. Первый серьёзный концерт Лили. Камерный зал, тёплый свет, бархатные кресла. Мы с Даней и Глебом сидели в третьем ряду, а она выходила на сцену — строгая, сосредоточенная, в чёрном платье и с высоко убранными волосами. Ни дерзкого макияжа, ни яркого лака. Только пальцы, почти прозрачные в свете софитов, и напряжённая тишина между нотами.
Её музыка была... живая. Слишком живая. В ней было всё — страх, сдержанная злость и невероятная, оглушающая хрупкость. Я смотрела на Лилю и понимала: я никогда не видела её настоящей. Без иронии. Без бронежилета из колкостей. А она в таком ракурсе была совсем другой.
После концерта Глеб первым бросился к ней — с предсказуемым букетом алых роз. Даня, конечно, громче всех кричал «браво!». А я стояла чуть в стороне, наблюдая, как Лиля благодарно кивает, как её губы кривятся в усталой улыбке. Она поймала мой взгляд и коротко кивнула — между нами промелькнуло что-то, не требующее слов.
Я не могла там оставаться.
— Я пойду, — тихо сказала я Дане, когда мы вышли из зала.
— Ну, Никусик... мы же хотели остаться на вечеринку, — почти жалобно произнёс он, крепко сжимая мою ладонь.
— Прости. Мне правда нужно домой. Мне просто... нужно побыть одной.
Он хотел возразить, но Глеб мягко положил ему руку на плечо и еле заметно покачал головой. Я благодарно кивнула — и растворилась в темноте улицы.
Прошло две недели с того момента, как я перестала быть собой. Я больше напоминала призрак — что-то бесформенное, вечно ускользающее, с затуманенным взглядом и замороженным сердцем. Я двигалась по городу, будто сквозь воду. Жила — как будто по инерции.
Даня пытался вытащить меня, смешил, устраивал сюрпризы, приносил сладости, рассказывал сплетни. Но я знала — время не лечит. Оно просто даёт привыкнуть. И мне нужно было своё время, чтобы побыть наедине с этой болью. Только я и она. Без свидетелей.
Сегодняшний день — тоже был не исключением. Очередной день рождения, который нужно просто пережить. Я выдержала звонки. Улыбалась в трубку. Принимала поздравления. Благодарила, хотя внутри всё скреблось. А потом наконец наступила тишина. Я шла медленно, кутаясь в шарф, ощущая, как мороз щиплет щёки. И даже радовалась этому — хоть что-то, что пробивает оцепенение. Хоть какой-то признак того, что я ещё жива.
Город был красив — снежный, тихий. Как будто всё затаилось. Я гуляла долго, надеясь, что одиночество под открытым небом станет легче, чем в четырёх стенах. Вернулась домой около одиннадцати. Медленно поднялась на лифте на свой одиннадцатый этаж и остолбенела.
У моей двери стояла коробка.
Огромная, тёмно-фиолетовая, с аккуратно перевязанной белой лентой. Она будто выросла из воздуха — неестественно красивая, как вещь, которую вырвали из сна и забыли вернуть обратно.
Я застыла.
Мой мозг тут же перебрал все тревожные заголовки, что я когда-то видела: «Бомба в рюкзаке», «Подарок, который оказался смертельным», «Игрушка со взрывчаткой внутри». Глупо, абсурдно — но почему-то страшно. Хотя... кто мог желать мне зла? Разве я вообще вызывала в ком-то чувства, способные довести до ненависти? Я иронично усмехнулась, почувствовав, как сердце забилось чаще от тревоги, перемешанной с какой-то почти детской интригой.
Я подошла ближе. Коробка была выше моих коленей. Я несмело пнула её носком ботинка — внутри не зазвенело, не щёлкнуло, не зашипело. Только глухой, плотный звук. Тишина. Если бы она появилась в любой другой день, я бы, наверное, испугалась сильнее. Но сегодня — 28 января, мой день рождения. Хоть я и не любила его, но кто-то, очевидно, решил, что я его заслуживаю.
Открыв дверь, я с трудом втащила коробку в комнату. Она была тяжёлой, неуклюжей, неудобной для объятий — как воспоминание, от которого невозможно избавиться. Сбросив куртку, я присела напротив неё и просто смотрела.
Белая лента — гладкая, шелковистая, будто вырезанная из снега. Мне было даже немного жаль развязывать её. Хотелось сохранить этот момент — интригу, трепет, тишину перед раскрытием. Я достала телефон и сделала несколько снимков: вдруг когда-нибудь мне захочется вспомнить, каково это — не знать, что будет через секунду.
Лента легко соскользнула, упав на пол змеёй. Я взялась за крышку обеими руками и медленно, почти с благоговением, подняла её. И — замерла.
Из коробки вырвался тонкий, едва уловимый аромат. Такой знакомый, такой родной, что во мне что-то вздрогнуло. Внутри было плотно уложено множество цветов — белые розы и чёрные орхидеи. Белизна и темнота. Свет и тень. Жизнь и её зеркальное отражение.
На самом верху, аккуратно прижатая лепестками, лежала записка. Свернутая пополам. Простой белый лист бумаги. И всё же рука потянулась к ней с предательской дрожью.
Я развернула её, и сердце пропустило удар.
«В твой день рождения»
МВ
И этого было достаточно. Всего две буквы. Две буквы, от которых комната вдруг перестала существовать — остались только я, эти цветы и этот почерк, который я узнала бы среди сотен других.
Он знал дату моего рождения так же, как и мой домашний адрес, тогда, когда отвёз меня после нашей встречи. Наверное, для преподавателя не было сложностью найти эти данные в деканате среди бумаг, но всё же удивляло то, что он искал... Сердце застучало быстрее.
Я уронила записку на пол и потянулась к цветам. Белые розы были ледяными — как будто они долго ехали по зимним трассам, дрожали в холодном воздухе. А чёрные орхидеи казались совсем нереальными. Гладкие, совершенные. Слишком прекрасные, чтобы быть настоящими. Как будто он выбирал их — лично, чтобы вдыхать их запах, как однажды в клубе он вдыхал его с моей кожи на оголённой шее.
Зачем? Чтобы напомнить о себе? Чтобы я не забыла? Или... или потому что он не мог забыть?
Я вдруг представила, как он заказывает этот букет. Стоит где-то в чужом городе, говорит флористу: «Белые розы и чёрные орхидеи», — а потом диктует мой адрес. И вместо имени — только МВ. Потому что нельзя больше. Потому что больно. Потому что иначе — всё станет снова настоящим.
Телефон завибрировал в кармане — наверное, Даня или Лиля. Я даже не посмотрела. Вместо этого я достала одну розу и прижала её к губам. Он где-то там. Он думал обо мне, вспоминал. И от этой мысли стало одновременно тепло и больно.
Я аккуратно вынула все цветы из коробки — их было так много, что пришлось искать вазы по всей квартире. Когда не хватило посуды, я просто разложила их на полу, на столе, на подоконнике. Комната превратилась в сад — белый и чёрный, как наша история. Я села посреди этого цветочного моря, обняв колени. Закрыла глаза и долго сидела в тишине.
С благодарностью. С тоской. С тупой, глухой болью в груди.
Я не знала, что чувствовать. Радость? Гнев? Или просто — всё сразу.
Я подняла смятую записку и осторожно разгладила её пальцами. А потом — хоть и знала, что это безумие — понюхала бумагу. Иррациональная надежда: вдруг остался его запах? Но пахло только чернилами и холодом. Я аккуратно положила записку в небольшую стеклянную шкатулку, где хранила самые важные мелочи, и закрыла крышку.
И в тот самый момент, когда комната окутала меня своей тишиной, я подумала — это, наверное, снова мне снится. Ведь с того самого дня, когда он исчез, я упорно убеждала себя, что всё это — лишь сон.
Я закрыла глаза, легла в кровать и позволила себе погрузиться в эту иллюзию. В сон, где, может быть, он всё ещё ждёт меня. Где мы ещё можем быть вместе. Потому что иногда реальность слишком горька, и только во снах можно найти искру надежды.