Глава 25 Вероника
Машина остановилась у моего подъезда, но я не торопилась выходить. В салоне было тепло, но внутри меня всё замерзло. Я смотрела на его руки, сжимающие руль, на его профиль, освещённый тусклым светом фонаря, но он молчал, и это молчание было громче любых слов.
Я знала.
С того самого момента, как увидела рыжую девушку в его машине, в моей голове крутилась одна и та же мысль: «Кто она?» Подруга? Сестра? Коллега? Я цеплялась за эти варианты, как за соломинку, потому что другой — самый очевидный — был слишком болезненным. Но теперь, в этой тишине, я чувствовала правду. Она висела между нами, тяжёлая и невыносимая.
— Сможешь ли ты меня простить за то, что я тебе сейчас скажу? — Его голос был тихим, словно он боялся разбудить что-то, что уже давно проснулось во мне.
Я сжала пальцы в кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони. «Не говори. Не надо. Я и так знаю». Но он сказал.
— Я помолвлен...
Глупо, но в первую секунду я почти рассмеялась. Не от радости, нет. От абсурдности ситуации. Всё это время я строила догадки, надеялась, убеждала себя, что ошибаюсь. А он просто подтвердил то, что я и так чувствовала.
— Я знала, — выдохнула я, глядя в окно.
Где-то вдали горели огни, кто-то праздновал Новый год, смеялся, целовался. А я сидела здесь, с камнем в груди.
— Ты... знала? — Он повернулся ко мне, и в его глазах читалось что-то между облегчением и новым страхом.
— Надеялась, что ошибаюсь, — мои губы дрогнули, но я не позволила себе заплакать. Не здесь, не перед ним. — Иначе всё было бы слишком хорошо...
Он закрыл глаза, будто мой ответ причинил ему боль.
— Вероника...
— Не надо, — резко перебила я. — Не оправдывайся. Не объясняй. Я не хочу это слушать.
Мне было плевать на детали. На то, как давно это длится, любит ли он её, счастлив ли. Важно было только одно: он не свободен. А я... я позволила себе поверить в то, чего не было. Я открыла дверь. Холодный воздух ударил в лицо, и это было кстати — он не дал мне расплакаться.
— Вероника, подожди...
— Нет. — Я не обернулась. — Достаточно. Всё было ошибкой. Уезжай.
И ушла. Не побежала, не заплакала — просто ушла. Потому что больше не могла сидеть рядом с ним, зная, что он принадлежит кому-то другому. А надежда... надежда осталась там, в машине, вместе с его словами. Разбитая, как и моё сердце.
Я скрылась за дверью подъезда, чтобы как можно скорее открыть другую дверь — в свою, такую родную квартиру. В ней пахло карамельным попкорном. Свет был выключен, и лишь мерцание экрана телевизора освещало Даню, свернувшегося калачиком на диване. Услышав хлопок двери, он вскочил, как ошпаренный.
— Никусик, девочка моя, где ты была? Что случилось? — он с тревогой оглядел меня с ног до головы и остановил взгляд на рваном крае платья. — За тобой что, собаки гнались?
Я криво усмехнулась. Сам того не желая, он попал в самую точку. Сбросив туфли, я, шатаясь, направилась к кровати, на ходу стягивая с себя злополучное платье, а затем, зарывшись под одеяло, разрыдалась в голос. Друг, словно спохватившись, погасил телевизор и присел рядом, не решаясь обнять.
— Никусик, солнышко, что случилось? Я лишь успел заметить, как Марк Викторович помчался за тобой на улицу.
Я молчала. Слова застряли в горле. Озноб сменялся жаром, тело горело. Даня, ласково перебирая мои волосы, коснулся лба — и отпрянул.
— Господи, да у тебя жар! Сейчас принесу лекарство, — с этими словами он метнулся к кухонным шкафчикам, а я камнем упала в забытье. Последнее, что помню — горький вкус лекарства, которое влил в меня Даня, а дальше — лишь непроглядная тьма...
Пробуждение было резким. Кто-то лежал рядом. Собрав последние силы, я повернула голову и увидела Даню, задремавшего на моей кровати рядом со мной. Судя по хаотично разбросанным на тумбочке лекарствам, салфеткам и градусникам, друг не отходил от меня всю ночь.
Едва я шевельнулась, он тут же схватил меня за руку и запричитал:
— Очнулась! Боже, я так испугался! Ты бредила всю ночь, от тебя пылало жаром, постель промокла насквозь. Я уже хотел вызывать скорую, но к утру температура спала...
— Дань... — хриплым шепотом остановила я его. Лишь сейчас я почувствовала, как саднит горло. Видимо, вчерашняя пробежка в платье на холоде давала о себе знать. — Где мой телефон?
Он виновато опустил взгляд, а затем достал мой айфон из-под подушки и протянул мне.
Я разблокировала экран и удивлённо взглянула на время – 16:37. Сколько же я проспала? Целый день вычеркнут из жизни. В уведомлениях — вереница пропущенных вызовов: Лиля (5), Глеб (2), МВ (3).
— Я сварил бульон, — засуетился Даня, направляясь на кухню, а я, окончательно придя в себя, вспомнила вчерашний вечер, и новая волна отчаяния захлестнула меня. Его слова. Его руки. Его губы. Слёзы снова подступили к глазам, но тут...
Комнату заполнил аромат — насыщенный, домашний, с нотками лаврового листа и перца. Даня вернулся с подносом, на котором дымилась глубокая миска. Пар клубился над золотистым бульоном, где плавали звёздочки вермишели и кусочки курицы.
— Может, покормить тебя с ложечки? — Он попытался улыбнуться, но улыбка получилась кривой, вымученной. Его глаза, обычно такие живые, сейчас смотрели на меня с немой тревогой.
— Никусь... Он звонил. Марк Викторович. — Даня закусил губу. — Несколько раз. Я... я ответил. Прости, я не знал, что делать...
Сердце екнуло, будто кто-то резко дёрнул за невидимую ниточку.
— И что он сказал? — Мой голос звучал чужим, надтреснутым, будто старый патефон.
Даня нервно провёл рукой по волосам:
— Спрашивал, как ты. Я сказал — ты слегла с температурой. Он... — Друг замялся, — он пригрозил мне двойкой за семестр, если не расскажу ему все подробно.
Я изучала лицо друга долгим, пристальным взглядом, а затем вдруг рассмеялась, вызвав на его лице гримасу возмущения.
— И ты ему поверил? Серьёзно?
Лицо Дани немного просветлело.
— А как было не поверить? У него был такой суровый тон, словно сдача моей сессии теперь будет под большим вопросом. Он создаёт впечатление человека, который может легко добавить мне проблем, — выпалил он скороговоркой, но, заметив мой устремлённый в миску взгляд, осекся.
— Никусь... — Даня подвинулся ближе и осторожно вытер размазавшуюся под глазами тушь. — С того самого момента, как ты дерзко прошла мимо него, а он мельком смотрел на тебя, я уже понял, что между вами что-то есть.
— Да неужели? И как же ты это понял? — усмехнувшись, я подняла голову.
— Между вами... эти искры. Даже когда вы просто смотрите друг на друга — будто молнии сверкают. — Его голос стал тише, задумчивее. — А потом между вами были конфликты и недомолвки... Но странно — они только сильнее притягивали вас друг к другу. — Даня махнул рукой. — По вам только роман писать! Когда речь заходит о нём... ты преображаешься, даже взгляд становится другим. Может, не все это замечают, но я сразу понял: он — твой герой.
Я грустно улыбнулась, украдкой стирая слезинку с щеки.
— Он не мой герой...
Даня тут же отодвинул поднос в сторону и заключил меня в свои объятия.
— Ты же с ним тогда встречалась в воскресенье, я знаю, я понял это, когда прошёл мимо него и почувствовал запах его парфюма. Тогда пахло точно так же, — он заботливо поглаживал меня по волосам, успокаивая. — Расскажи мне всё, тебе станет легче...
В этот момент в дверь резко позвонили. Даня вздрогнул, как на пружине, и бросился в прихожую. Через секунду в комнату ворвалась Лиля — взъерошенная, встревоженная, в чёрном длинном пальто, на котором отчётливо были видны снежинки.
Я перевела взгляд на окно и увидела, как за ним метёт метель.
— Я так с ума с вами сойду! — Она замерла на пороге, её глаза бешено бегали по комнате. — Где ты пропадала?! Мы с Глебом так волновались! — И тогда, заметив моё состояние, она бросилась к кровати, обвивая меня руками. — Боже, что с тобой происходит?
Я отодвинула поднос, чувствуя, как в горле снова встаёт ком.
— Ты как раз вовремя, успела на исповедь, — хрипло сказала я, а подруга принялась снимать перчатки и верхнюю одежду.
И тогда, глядя в их встревоженные лица, я начала рассказывать. Словно снова переживала каждый момент, каждый взгляд, каждое прикосновение. Погружалась в пучину воспоминаний, зная, что они не дадут мне утонуть.